— Я не могу, Чарли… Сейчас, сразу — — не могу…

— А когда сможешь? В следующем месяце? В следующем году? Я никогда ни на ком не хотел жениться, пока не встретил тебя, и все, что у меня есть — моя жизнь… мой дом… сердце… состояние… мои гонорары, — все кладу к твоим ногам… но я не стану ждать еще десять лет… я не хочу потратить и свою, и твою жизнь на ожидание того дня, когда твой дедушка умрет. Уверен, что и он этого не хочет, что и он желает тебе счастья. Хочешь, я спрошу его об этом? Я готов это сделать.

Но Одри качнула головой.

— Я не в силах подвергнуть его такому испытанию, Чарльз.

Конечно, он скажет, чтобы я уезжала с тобой. И умрет. Кроме меня, у него никого нет.

— У меня тоже никого нет, кроме тебя…

— А ты мой единственный мужчина, больше я никогда никого не полюблю.

— Тогда выходи за меня.

Она долго смотрела на него, но опять покачала головой, потом молча подошла к креслу, села и заплакала.

— Но я не могу, Чарли!

Он отвернулся и стал смотреть в окно на Юнион-сквер.

— Тогда это конец. Я уеду, Одри, и больше мы не увидимся. Больше я не хочу играть в эту игру.

— Это не игра, Чарли. Это моя жизнь… и твоя тоже… подумай хорошенько, прежде чем выбросить меня из своей жизни.

Он по-прежнему стоял к ней спиной, потом повернулся. В глазах его было страдание.

— Оставить все так, как есть, это значит обречь на мучение и меня, и тебя. Что нас ждет? Пустота… обещания… ложь… Ты сказала мне, что хотела бы, чтобы Молли стала моей дочерью, и я хотел бы того же., но я захочу иметь и своих детей, и ты тоже захочешь… Если мы будем вести такой образ жизни, у нас их не будет, мы не сможем себе этого позволить. Я хочу жить настоящей жизнью, хочу иметь настоящую жену и детей, когда мы этого захотим… как Джеймс и Ви. Для них смысл жизни — жить полноценной жизнью.

— Ты можешь переехать в Сан-Франциско, жить вместе со мной.

— И что делать? Работать в местной газете? Продавать обувь? Я писатель, Одри, и избрал для себя особый жанр: я пишу о путешествиях, о разных странах. Ты знаешь, какую жизнь я веду, Я не смогу писать, если осяду здесь. Кто-то из нас должен принести себя в жертву, и на сей раз твой черед. Ты должна поехать со мной.

— Но это невозможно, Чарльз. — Одри с трудом выговаривала слова — слезы душили ее.

— Обдумай все — у тебя еще есть время. Я пробуду здесь до четырех. Мой рейс в шесть.

Значит, осталось меньше двадцати четырех часов. Но что может измениться за двадцать четыре часа?

— Что же я придумаю за это время? Ты ставишь невыполнимое условие.

— Так лучше для нас обоих. Ты должна принять решение.

— Ты ставишь условие, как будто у меня есть выбор, как будто я капризничаю, будто это моя прихоть. Но ведь только долг перед дедом удерживает меня здесь, и ничего больше.

— А долг передо мной? Перед самой собой? Даже перед Молли? Чувствуешь ты что-то по отношению к нам? Не считаешь ли ты, что должна набраться мужества и поступить так, как. ты хочешь… если ты действительно этого хочешь.

— Ты знаешь, что я хочу.

— Тогда поедем со мной. Или хотя бы пообещай мне, что ты скоро приедешь.

— Хотела бы всей душой, поверь мне, Чарльз, но, увы, я не могу этого обещать. — Одри закрыла лицо ладонями. Могла ли она ответить иначе? Она и сама этого не знала. — Ничего, ничего не могу тебе обещать.

Он кивнул. Он отдавал себе отчет, что так может случиться, когда ехал сюда, и сознательно пошел на риск. Что будет, то будет, но он не намерен и дальше продолжать эту игру. В машине, когда он вез ее домой, они молчали. Он нежно коснулся ее лица, поцеловал ее.

— Одри, меньше всего я хочу быть жестоким… но уж если так получается, лучше сразу все оборвать… ради нас обоих.

— Но почему? — Она искренне не понимала. — Почему именно сейчас? У тебя появилась другая женщина? — Такая возможность ей даже в голову не приходила до сегодняшнего разговора.

Чарльз покачал головой.

— Мне необходимо было все узнать, потому что я жить не могу без тебя, но если это неизбежно, мне надо начать к этому привыкать.

— Ты не прав… — Однако он ведь даже перестал писать ей после того, как телеграфировал ей в Харбин и она ответила отказом на его предложение. — Подумай сам — на мне лежит ответственность за жизнь дедушки.

— Всегда будет что-то мешать. Од. Ты должна сделать выбор.

Она молча покачала головой. Отчаяние сковало ее. Он вышел вслед за ней из машины, подвел к ступенькам крыльца, поцеловал.

— Я очень тебя люблю, — сказал он.

— Я тоже очень тебя люблю… — Но что она могла поделать? Войдя в спальню, Одри взяла на руки спящую Мей Ли, прижала к себе тепленькое тельце, склонилась над малюткой, слушая ее дыхание — девочка словно мурлыкала во сне. Как немилосердна к ней судьба! Ну почему он хочет, чтобы они поженились прямо сейчас, почему не может подождать? Одри почти не спала в эту ночь и утром, за завтраком, молча сидела, уставившись в свою тарелку. Дед тоже сидел хмурый, скрывая под маской суровости свое беспокойство — он чувствовал, что-то случилось и она страдает.

— Что с тобой? Выпила лишку за ужином?

Одри покачала головой и попыталась улыбнуться.

— Вид у тебя неважный. Уж не заболела ли?

— Просто устала.

И вдруг каким-то чужим голосом, словно он вдруг чего-то испугался, дед спросил:

— Ты влюблена в него?

— Мы хорошие друзья.

— Что это должно означать?

Одри улыбнулась, стараясь не показать виду и отвести его подозрения.

— Мне не хотелось бы это обсуждать, — сказала она.

— Почему же?

«Потому что для меня это мука», — ответила она себе, но вслух этого не произнесла.

— Мы всего лишь друзья, дедушка.

— Боюсь, между вами нечто большее, во всяком случае, с его стороны. Надеюсь, ты не столь сильно им увлечена.

— Почему же?

— Потому что это неподходящая жизнь для порядочной девушки — мотаться по всему миру с таким человеком, выслеживать верблюдов и слонов… представляешь, какая от них вонь! — На лице его изобразился неподдельный ужас, и она рассмеялась.

— Эта подробность как-то не приходила мне в голову…

— К тому же подумай, что будет с ребенком!

…И с ним самим. Конечно же, и об этом он думает. Он имеет на это право. Ему скоро исполнится восемьдесят три, и он нуждается в ней. Она это прекрасно понимает.

— Не волнуйся, дедушка. Ничего серьезного.

Но он волновался, она видела это по его глазам. На сердце у нее лежала страшная тяжесть, когда она приехала к Чарли днем. Она обещала пообедать с ним в городе. Вид у обоих был мрачный. Они поговорили о делах Чарли, о чем-то еще, не имеющем отношения к главному, потом он остановил на ней взгляд.

— Так что ты решила, Одри?

Она предпочла бы не говорить об этом сейчас, но он ждал.

— Ты знаешь ответ, Чарли. Я люблю тебя, но выйти за тебя замуж не могу. Сейчас не могу.

Он молча кивнул, не отводя от нее напряженного взгляда.

— Я знал, что ты ответишь «нет». Это из-за деда?

Она молча кивнула.

— Мне очень жаль. Од. — Он коснулся ее руки и встал. — Мне кажется, обед будет мучением для нас обоих. — Они еще не сделали заказа. — А ты как считаешь? Если я поспешу, я успею на более ранний рейс.

Все вдруг закрутилось с бешеной скоростью: гнев, ярость, боль, жажда мести — все было в его глазах, стены словно выталкивали ее прочь, когда она шла за ним, и вот она уже в машине, они мчатся по улицам, она уже перед своим домом, а Чарльз стоит у машины и смотрит на нее. В глазах его боль и гнев, и когда она шагнула к нему, чтобы поцеловать его, он отступил назад и поднял руку, словно отгораживаясь от нее.

Пробормотав «до свидания», он нырнул в такси. Машина двинулась, набрала скорость, и он уехал. Уехал навсегда. Словно и не было всех встреч и расставаний, словно они не любили друг друга так страстно и преданно.