Авиастоп из Туры на Большую землю был в принципе возможен, но сильно затруднён аэропортовскою тёткою Надеждою Ивановною, которая внешне улыбалась, но внутренне была полна решимости оставить нас неулетевшими. В этот вечер спецрейс перевозил… заключённых. Целый ПАЗик заключённых и охранявших их милиционеров выехал на лётное поле, и сии люди невольные приобрели преимущество над нами, людьми вольными: они улетели, а мы остались. В наступившей тьме мы загрузились в пустой ПАЗик из-под зеков и отправились обратно, вниз, в Туру, где нас (в Доме матери и ребёнка) с удивлением и повстречали Костя Савва и Руслан Осипов.

Те думали, что раз мы не вернулись, то мы уж в Красноярске давно.

8 февраля. Вторая попытка улёта

Сторож Дома матери весь вечер матерился, ворчал, искал деньги на бутылку и, не найдя их, всё равно напился неизвестным мне способом. Мы отошли в мир сна, надеясь наутро повторить попытку улёта — благо, путь в аэропорт был уже нам знаком. Опять разделились в соотношении 4+2. Костя и Руслан пошли общаться с всякими полезными жителями Туры. Мы же, остальные, позвонив в справочную аэропорта, узнали, что спецрейс будет и сегодня, и отправились в аэропорт вновь.

Были мы умнее, чем вчера, оделись теплее, и до поста ДПС добрались не пешком, а автостопом. Как я уже писал, — на 50-градусном морозе все, имеющие машину (а это здесь в основном УАЗики) останавливаются на улицах редким голосующим пешеходам и совершенно задаром развозят их в разные удалённые концы посёлка. От центра до поста ДПС — целых три километра, максимальное расстояние, возможное вообще в пределах Туры, — но мы сейчас оказались на посту очень быстро.

Охотнадзоровец сидел на посту другой, менее разговорчивый, чем вчера. Но так же легко он пустил нас ожидать машину. Опять смотрели телевизор, грели над печкой шарфики и варежки, опять, как вчера, пропускали машины на кладбище и на свалку и так же, как и вчера, уехали наконец в аэропорт.

Два самолёта прилетели сегодня — пассажирский и грузовой. Опять лётчики были поначалу как бы не против, и опять пышная Надежда Ивановна спутала все карты, и мы остались с рюкзаками на лётном поле, а оба самолёта поднялись в морозное вечернее эвенкийское небо и взяли курс на Красноярск.

Тут, как улетели самолёты, надо не мешкать — срочно бежать ловить машины в Туру, а то они все уедут! Погрузились в некий микроавтобус и опять вечером удивили своим возвращением Руслана, Костю и сторожа. Они-то думали, что мы сейчас уже точно улетим.

9-10 февраля. Попытки уезда

Улёт авиастопом из Туры был в принципе возможен, но мы не могли предугадать, сколько дней и попыток нам потребуется для этого. Сам процесс улетания был не очень интересен. Нужно каждое утро сидеть на посту ДПС, мозоля глаза охот-инспекторам, смотреть телевизор (ибо это здесь самое главное развлечение), ехать в аэропорт, мёрзнуть на лётном поле, мысленно ругать некую Надежду Ивановну, должность которой я уже и позабыл, махать справкой АВП, а потом бежать за ограду, опасаясь упустить последнюю, идущую в посёлок, машину. Нет никакого сомнения в том, что, проведя несколько дней в Туре или в аэропорту «Горный», любой человек достигнет счастья улёта в Красноярск, — и это подтвердилось на опытах в дальнейшем. Пока же мы втроём — Лохматый, Аня и я — решили прекратить попытки улёта и вернуться к более традиционным и привычным методам автостопа первого рода (на машинах).

Костя и Руслан пока не спешили уезжать: Костя всё думал, ехать ли ему в отдалённый посёлок Ессей, полный снега и пьяниц, а Руслан надеялся дождаться своих Волжских друзей, кои, по последним данным, застряли где-то в Байките. Казанцев решил остаться в Туре до момента возникновения зимника на Ванавару, или же до момента своего улёта, — ибо ехать обратно по пути приезда категорически не хотел.

Мы же, прочие, втроём заняли позицию на дороге, ведущей на юг. Последними двумя зданиями в Туре, на слиянии Нижней Тунгуски и реки Кочечум, — были котельная и баня. Эти два тёплых заведения (одно из них круглосуточное) и стали нашей базой в последующие два дня.

Голосование на зимнике происходит следующим образом.

Люди, едущие автостопом, находят базу — тёплое помещение неподалёку от трассы. В нашем случае базой была котельная, практически последний дом у съезда вниз, к реке и к зимнику. Затем создаётся список — очерёдность дежурства. Каждый человек стоит на трассе один час, вглядываясь в тьму — не явятся ли машины? Ровно через час из тёплого помещения на улицу выбегает другой, сменяя замёрзшего. А тот, спрятавшись в помещении, греется, кипятит в чайнике бруски льда, создаваая из них чай, и дремлет, в ожидании своей очереди. Так мы прожили в котельной двое суток. На второй день к нам присоединились Костя и Руслан: первый решил не ехать в Ессей, а второй разочаровался ждать своих земляков (как узналось из Интернета, те уже всю неделю провисели в Байките и поворачивали домой). Итак, мы впятером перенесли свои рюкзаки в котельную, и круглосуточно по очереди дежурили. Морозы были –48…-50ºС. По слухам, вечером десятого февраля вечером из Туры в Красноярск собирались пойти две совершенно пустые «будки» за продуктами; мы с нетерпением ожидали их. Вечером десятого будки проехали мимо нас и пообещали нас забрать, но не сейчас, а через некоторое время: пока водители ездили по поселковым магазинам, собирали заказы на продукты.

11-14 февраля. Четыре дня в гробу

Поздно вечером, в воскресенье, 10 февраля, один из дежурных принёс-таки весть о том, что ожидамые нами будки уже на ходу и вскоре подъедут и заберут нас. Мы воодушевились и собрались по максимуму, надели бахилы и сидели в котельной, допивая последние чаи.

Каждый дежурный приносил одну и ту же весть, что две наших будки с гудением ползают по посёлку; порой мы видели их вдали. То туда, то сюда, они подъезжали и уезжали, оставляя нас в морозном ожидании. Наконец, пришёл сигнал, что вот-вот они подойдут. Мы попрощались с сотрудниками котельной и выскочили с рюкзаками на мороз, постояли с полчаса, но никакого транспорта не было. Бросили рюкзаки и одного дежурного под фонарём и опять затусовались в котельной.

Ночь была весьма тёмной, холодной и бесконечной; но вот под одиноким фонарём появился один из двух «наших» грузовиков! Вот-вот, сказали водители, приедет второй, и мы поедем! Но прошло ещё не меньше часа, прежде чем появился-таки второй грузовик, и весёлый водитель открыл нам пустую, промёрзшую, тёмную будку.

О радость! наконец-то мы едем! Но и опять не едем — тут, в Эвенкии, прямо-таки суданские скорости. Водители, поработав паяльной лампой, разогрели выключатель и осветили наше жилище; врубили и отопление, и температура внутри кузова начала медленно повышаться (а была она равна уличной). Мы разложили спальники и осмотрелись; в кузове было почти пусто — лишь несколько десятков пластмассовых бутылок пива «Очаковское», превратившегося в лёд и деформировавшего бутылки, — да дюжина твёрдых, как железо, картофелин содержались тут. Где-то в два часа ночи машины, наконец, направились в путь на юг, а мы, находящиеся в кузове — в мир сна.

Водители ехали до Красноярска четыре дня. Много пили — на зимниках, где нет ГАИ, водителям это свойственно. За первый день проехали всего километров сто. Иногда нежданно останавливались, потом вдруг трогались вновь. Температура за бортом и в кузове повышалась изо дня в день.

У одного из нас был примус; готовили чай и еду на стоянках. Водители иногда звали кого-то из нас в кабину, мы рассказывали об автостопе, а водители — о своей коммерческой и водительской жизни. Мы узнали, что такие водители работают только с декабря по март, пока стоят зимники. Ещё официально зимник не открыт, и толщина льда на реках всего 10 сантиметров, и цены на продукты в Туре достигают максимума — доставка только самолётом, плюс 30 рублей за килограмм! Но вот первые смельчаки берутся довезти какой-то груз, скажем, за 10 рублей килограмм, выходит скажем в машине 10 тонн, за 100 тысяч рублей.[2] И нагрузившись пивом, едой, водкой, едут по первому зимнику, ну и некоторые проваливаются под лёд. А некоторые доезжают, получают большие деньги. Через две недели уже много машин идёт. А те, у которых машина утонула, сами спасаются, и вот в марте едет бригада “вымораживальщиков”. И делают так: вот в речку провалилась машина, обычно наполовину (если у берега проваливается), или же только верх торчит. Они селятся на берегу (у них своя машина), едят-пьют, обдалбливают машину, как бы высекают её изо льда, скажем на полметра — на глубину льда, пока вода не покажется. Потом опять едят-пьют, день-другой — замёрзает вода, и они дальше машину обдалбливают, пока наконец всю, как скульптуру, в ледяном кубе не получают. И потом её с помощью полиспастов вытягивают, откалывают лишний лёд, паяльными лампами просушивают, потом такой машиной можно пользоваться (по словам водителей), а стоит эта процедура до половины цены машины. А если не удалось выморозить или завести, то бросают её.