ПО ТАЙГЕ С МУДРЕЦАМИ-ФРАНЦУЗАМИ
Старший из французов, Кирилл, оказался весьма опытным путешественником. Например, в 2002 году он проехал на российской машине «Нива» от Парижа до Кабула, посетив по дороге Герат и удивительный минарет Джам; потратил на дорогу 530 литров бензина — и ни единой поломки! Два года после того он прожил в Афганистане. В 2004 году он из Кабула проехал через Панджшерское ущелье в Ишкашим (почти как я в 2005 году, только я автостопом, а он на машине); оттуда — до Сархада; оттуда — на ослах в Китай. Хоть у него и была китайская виза, но за незаконный переход границы его поймали и отвезли в тюрьму в посёлок Ташкурган. Оттуда — повезло — депортировали в Пакистан: пакистанская виза у него тоже была. На последующем получении китайской визы это не сказалось.
— У меня есть друг, — рассказал я, — он долго жил во Франции и написал книгу «Как жить в Западной Европе». Так вот, он пишет, что на западе жить очень скучно. Нет ничего нового, всё стандартно, люди похожи друг на друга, тоска, одним словом. Так ли это?
— Твой друг во многом прав, — ответил, подумав, француз, — действительно, у нас трудно сделать что-нибудь новое: всё уже есть. Всё уже существует. А вот в России, в Азии, в странах «третьего мира» можно сделать то, что другие не делают, и даже неплохо заработать на этом. Вот я, например, первым открыл такси-сервис в Кабуле. Сразу после войны, в 2002 году.
— Что ж тут такого? Во всех городах мира есть такси, и в Кабуле тоже.
— Это особое: телефон-такси. Обычные такси стоят один доллар — 50 афгани. А моё стоит от 350, и до 750. Но оно придёт по вызову, через пять минут, а не «иншалла» и не через пять часов, и дождётся вас на обратную дорогу. Хозяин компании иностранец — и поэтому мне верят; в такси есть GPS и рация; мы всегда знаем, где находится та или иная машина. Если авария, или например проколота шина, — водитель не имеет права выходить. Он вызывает бригаду ремонта. Приезжают четыре автоматчика и монтёр; пока слесарь меняет колесо, солдаты разгоняют любопытных. Моим такси пользуются иностранцы, а также женщины, которые едут куда-либо одни, например в гости, или в гимнастический зал. Обычные такси заканчиваются с последней молитвой, ночью никто не ездит; мои такси приезжают по вызову в любое время. У меня есть и грузовые такси — ехать в аэропорт, встречать груз: у меня единственного в Кабуле было тогда разрешение для доступа в аэропорт. Поэтому мои такси пользуются спросом, и за год я вернул все свои инвестиции ($200.000), а ещё через год продал свою компанию за хорошие деньги. Теперь в Кабуле четыре фирмы телефон-такси… Так что твой друг прав. На Западе меньше возможностей. Всё уже существует, всё уже занято, всё уже придумано.
Шли мы целый день, и французы со своими велосипедами никак не смогли меня обогнать: дорога была такая плохая, что идти им пришлось пешком, везя велосипеды. Пару раз они пытались вырваться вперёд, но потом я догонял их, а потом и обогнал вовсе. Уже потерял их из виду, как в один момент сзади послышался шум — долго и медленно в мою сторону ползла кузовная машина «Урал», и вот приблизилась: в кузове уже светились своими оранжевыми комбинезонами неудачливые велосипедисты-французы. Водитель предупредил, что провезёт нас всего несколько километров.
В кузове, помимо нас, ехали тяжёлые промасленные детали, пара мужиков рабочего вида, и пожилой охотник с бородкой, рюкзачком и чёрным помятым закопчённым котелком. Этому котелку было, наверное, лет тридцать. Охотник спросил меня, откуда взялись мы с французами. Я ответил.
— А я сам из посёлка, но не могу жить без леса. Как поживу дома, так болячки начинаются, это значит: пора в лес. Здесь я привык, здесь всё родное, здесь рыба, ягоды, охота. Да и комары тоже привыкли ко мне, принимают за своего. А вернёшься домой, опять мужики: давай выпьем! Я им говорю: я уже двадцать лет не пью, и не курю даже. Они мне сочувствуют: наверное, болезнь у тебя? Да нет, говорю, никакой болезни; просто — не хочу. А здесь, в лесу, мне хорошо одному. Посмотрите, какая красота здесь!
Машина медленно ползла по горной дороге, заросшей лесом с обоих сторон; ярко светило солнце, снижаясь в сторону заката; вдалеке большие зелёные горы, с вершинами, уже покрытыми снегом — удивительно, как быстро начинается тут зима: ведь ещё август!
Охотник открыл рюкзак и достал оттуда большой жёлтый кусок чего-то, оказавшегося самодельным сыром.
— Берите, берите, не стесняйтесь, вы городские, а я здесь, в лесу, найду себе пропитание. А сейчас мы на речке остановимся, оставайтесь с нами, переночуете, куда на ночь глядя тащиться? А место тут хорошее.
Так и вышло. Посреди леса, у речки Баргузин (в верхнем её течении), стоял старый вагончик. На него указывала ржавая табличка с надписью: «Место отдыха». Около вагончика стоял другой «Урал». У него не было передних колёс, и вместо них кабину поддерживала неустойчивая хитрая конструкция из пеньков и брёвен. Вокруг сломанной машины стояли некоторые потёртые жизнью водители и радовались приезду второй машины, с нами в кузове.
Оказалось, что обе машины перевозят кирпичи (по этой гнилой дороге!) из Улан-Удэ в сторону БАМа. Но одна из машин неделю назад сломалась: под тяжестью кирпичей на этой разбитой дороге переломился передний мост! К счастью, это произошло в удобном месте, прямо у речки в «Месте отдыха». Второй «Урал» ездил за запчастями. Теперь вся бригада, человек шесть, соединились вместе, и в ближайшие дни они собирались починиться — вручную, в лесу, с помощью деревянных рычагов поднимая многотонную машину!
Развели костёр, сварили суп, пообщались с водителями (я был переводчиком между ними и французами). Поставили палатки — я свою большую, а французы свои карликовые палатки. У каждого из буржуев было по одной маленькой однослойной палаточке, размером с гробик, в которой и одному человеку тесно. Рюкзаки и велосипеды они оставляли снаружи. Каждая палатка весила всего по 800 граммов, а стоила целых 350 евро. Я подумал, что спать в таких гробиках весьма тоскливо.
Августовская ночь в Забайкалье не должна быть особо тёплой. Но сейчас мне было непривычно зябко. Наутро я вылез — лужи и ручьи покрылись льдом, деревья, трава и велосипеды в инее! Французы, уже давно покинув свои «гробики», прыгали вокруг костра и (наверное) матерились по-французски, проклиная холодное сибирское лето. Ночью было –9.
Велосипеды не оправдали надежд, и французы мечтали от них избавиться. Как нам стало известно, водители «Уралов» через пару недель, починившись, отвезут свои кирпичи в Уоян и вернутся в Улан-Удэ. Интуристы надеялись спихнуть свои велики в кузов одного из «Уралов», и получить их уже в Улан-Удэ (за то время они дойдут до УУ пешком). Я удивился, но всё же перевёл водителям предложение французов. Те тоже удивились, но согласились. Тут ещё больше удивился я: ну и комбинация! Французы записали адрес и телефон водителя (он оказался не из самого УУ, а из какого-то посёлка), и — велосипеды были погружены! Сперва, правда, мы с французами долго перегружали кирпичи из сломанного «Урала» в другой, целый. И так согрелись. И избавились от велосипедов! Как ни странно, через пару недель французам удалось добраться до УУ, и получить велики обратно.
…Прошло четыре ночи после моего выхода из Куморы — и в один прекрасный момент перед нами возникла избушка — кордон егерей. Действительно, момент прекрасный — значит, скоро нас встретит цивилизация, дороги, машины, магазины и проч.
На кордоне два человека, сидят на въезде в сей Джергинский заповедник, с намерением собирать со всех входящих и въезжающих деньги за посещение. Живут они вахтовым методом, сменяясь каждые две недели. Сменная машина как раз сегодня утром ушла, и перед нами была свежая смена, только что приехавшая из посёлка Майский (где находится контора заповедника).
Французы, как оказалось, всю дорогу шли и мечтали о бутербродах и чае с вареньем. И на их радость, указанные лакомства у лесников оказались! Нас повели в домик угощать, а я подарил хозяевам книги по автостопу. Долго засиживаться не стали: я поторопился утащить французов, пока они не слопали все запасы варенья! Кроме того, я опасался, что лесники попробуют всё же содрать с интуристов некую сумму за посещение заповедника (иностранцам — в 10 раз дороже, чем россиянам!)