Изменить стиль страницы

Я знал, что накануне ввода федеральных войск, 6 декабря, договориться с Чечней по-хорошему пытался министр обороны генерал Павел Грачев. По поручению Ельцина он встретился в Ингушетии с Дудаевым, пытаясь убедить его в том, что военный конфликт, в случае его возникновения, приведет к напрасному кровопролитию и кардинально изменит ситуацию в республике. Разговор, насколько я знаю, велся откровенный, с глазу на глаз.

О его деталях, ссылаясь на Грачева, мне рассказал мой министр Виктор Ерин, также летавший в Ингушетию и посчитавший своим долгом уведомить меня о том, как обстоят дела на самом деле. После встречи с Дудаевым Грачев вернулся озабоченный и раздосадованный. Сетовал на то, что президент Чечни «никак не хочет идти навстречу» и высказал мнение: «Наверное, все-таки придется действовать…» Важно то, что Дудаев до последнего не верил, что руководство России решится на крайние меры и искренне недоумевал: «Неужели вы будете воевать против нас?» Грачев честно его предупредил: «Конечно, будем, если сегодня мы не придем к согласию…»

Мне неизвестно, какими полномочиями был наделен на этих переговорах Павел Грачев и как доподлинно реагировал на его предложения Джохар Дудаев, но сегодня я просто уверен, что одной из причин разразившейся сразу после этого войны было то, что два президента — российский и чеченский — так и не нашли в себе сил сделать хотя бы шаг навстречу друг другу. Первый — потому что неважно знал обстановку в Чечне и доверился обещаниям скорой победы над «малочисленными бандами боевиков». Второй — оттого, что порожденные им химеры о якобы продолжающейся Кавказской войне и исключительности чеченской нации уже не позволяли реалистично оценивать ситуацию и просто тянули его в могилу.

Что могла бы означать для судеб десятков тысяч людей встреча двух президентов — я уже говорил. Не питаю никаких иллюзий в отношении ельцинского характера — на самом деле непредсказуемого и неуступчивого, — однако должен признать, что на самого Ельцина в некотором смысле действовали прямота и твердость человека, вынужденного из соображений государственных интересов противоречить президенту или говорить ему нелицеприятные вещи.

Позднее, когда должность министра внутренних дел позволила мне напрямую общаться с президентом, а ему — прислушиваться к моим аргументам, я отчасти разобрался в характере и привычках Ельцина, уяснив для себя, что этот умный и хитрый политик, съевший собаку по части манипуляций с живыми людьми, если что и ценит в человеке, то это твердый характер и жесткость при отстаивании собственной правоты.

Думаю, что на исходе ноября 1994 года, когда принималось решение о военной операции в Чечне, те государственные чиновники и военачальники, на ком в тот момент лежала ответственность за судьбу страны, могли настоять на иных способах воздействия на Дудаева. Строго говоря, в окружении Ельцина тогда не нашлось человека, который отважился бы открыть ему глаза на истинное положение вещей.

* * *

Все, написанное выше, не означает, что в начале декабря 1994 года, когда подготовка к операции шла полным ходом, сам я имел в запасе какое-то сильное лекарство, способное сбить температуру человеческого ожесточения, которое на самом деле и породило эту войну. Многое из того, о чем я говорил, было осознано позднее и пришло вместе с опытом работы в правительстве и знанием правил кремлевской жизни. Да, я спорил с Генштабом и убеждал готовиться к операции, исключив любые шапкозакидательские настроения. Но, говоря откровенно, подобно многим, тоже находился под впечатлением боевой мощи Вооруженных Сил, и у меня не было сомнений, что собственно военная фаза операции продлится не очень долго.

Первоначальный ее замысел предполагал, что уже через 14 суток с момента нашего похода в Чечню произойдет стабилизация военной обстановки, после чего начнется передача участков ответственности Вооруженных Сил внутренним войскам МВД, которым предписывалось изымать оружие и боеприпасы у незаконных вооруженных формирований и населения республики. Подобные расчеты казались спорными, а сам план операции — сшитым буквально на живую нитку. Но это уже никак не меняло сути предстоящего дела, которое и тогда, и сегодня оценивается мной как достойное и абсолютно справедливое.

По-настоящему я ощутил неизбежность войны в ночь с 6 на 7 декабря, когда в пересказе Ерина услышал слова Грачева, произнесенные после бесплодных переговоров с Дудаевым: «Наверное, все-таки придется действовать…» Для меня эта фраза значила многое. И то, что, будучи доложена президенту страны, она, скорее всего, положит конец последним колебаниям верховной власти. И то, что с этой минуты все условные обозначения на наших картах — все эти решительные красные стрелы, символизирующие наступление, — словно оживают и наполняются голосами реальных людей. Силуэтами танков и боевых машин пехоты. Огоньками сигарет. Надеждами на будущее и простыми человеческими страхами за собственную судьбу.

Подумалось: кто знает, как оно там обернется?..

Грозный рубеж

Всю первую декаду декабря я находился в Моздоке, помогая командующему войсковой оперативной группировкой ВВ на Северном Кавказе генералу Анатолию Романову готовить к выполнению боевой задачи те наши части и соединения, которым предстояло входить в Чечню. В контексте предстоящей операции она формулировалась совершенно четко и была нам по силам: ВВ должны были взять под охрану коммуникации и маршруты движения группировок федеральных войск, вести поиск и задержание лидеров дудаевского режима, способных организовать вооруженное сопротивление в тылу действующих войск. Ну и, конечно, — где применяя силу, а где по доброму согласию — изымать оружие и боеприпасы у боевиков незаконных вооруженных формирований и гражданского населения.

Основная тяжесть прорыва укреплений и узлов обороны дудаевских сил ложилась, конечно, на армейские части и соединения: именно они, имеющие самолеты, танки, артиллерию и ракетное вооружение, средства радиоэлектронной борьбы и инженерные части, способные наводить понтонные переправы — становились лидерами наступления, задавая темп движения всем остальным участникам операции: внутренним и пограничным войскам, контрразведчикам, сотрудникам милиции и специалистам по чрезвычайным ситуациям. Замысел принадлежал Генеральному штабу. Учитывая, что операция должна была проводиться на территории Северо-Кавказского военного округа (Далее — СКВО. — Авт.) с привлечением значительного количества соединений и частей округа, детальное ее планирование, подготовка и руководство войсками были возложены на управление СКВО.

Технология подготовки крупной войсковой операции известна только специалистам — профессиональным военным и тем государственным чиновникам, служба которых обязывает их участвовать в принятии политического решения, либо в проработке отдельных деталей. Вообще-то, это тяжелый труд, требующий усилий множества людей, их бережного отношения к военной и государственной тайне.

Волей судьбы сами боевые действия — их драматизм, человеческие потери и конечные результаты — волнуют общество куда больше, нежели предшествующие им действия людей, которых метафорически можно было бы назвать конструкторами войны. Пока военное вмешательство является самым сильным средством против зла и несправедливости, пока оно признается человечеством как крайняя и законная мера государства, вынужденного защищаться, будет оставаться необходимость в профессионалах, способных создавать точные чертежи будущей войны. Но речь не столько о штабных офицерах, которые наносят на карту маршруты движения танковых колонн, сколько о политиках, которые должны заранее предвидеть, какой краской нарисуют вот эти самые танки и дети российских танкистов, и дети чеченских гранатометчиков. То есть как отзовется эта война в душах людей и на следующий день после ее начала, и через десятилетия…

До того как командир мотострелковой роты получит команду «Вперед!», должно произойти множество взаимосвязанных друг с другом событий, среди которых, если отбросить частности, следует признать важнейшими констатацию исчерпанности иных усилий; всестороннюю оценку реальной угрозы; определение законности предполагаемых действий; политическое решение о проведении военной операции; разработку ее замысла; детальное планирование; подготовку сил и средств для участия в боевых действиях.