Надо сказать, что к этому времени резко изменилась обстановка и внутри командования внутренними войсками МВД России. Этому предшествовали весьма драматичные события. Во-первых, в зоне конфликта уже успели побывать три силовых министра — Грачев (Министерство обороны), Баранников (Федеральная служба контрразведки) и Ерин (МВД). Во-вторых, там, во Владикавказе, им решительно не понравился доклад, сделанный генералом Саввиным. Не понравился настолько, что Павел Грачев в присутствии самого Саввина обратился к Ерину с вопросом: «Виктор Федорович, это что твой командующий докладывает? Он же не знает обстановки!.. Он потерял управление!.. Как же так?»

Саввин намек министра обороны понял и тут же, в кабинете начальника Владикавказского училища, написал рапорт об увольнении. И после отлета министров в зоне конфликта задерживаться не стал: вернулся в Москву и пребывал в угнетенном состоянии.

«О, черт! — невольно выругался Гафаров, мой непосредственный начальник, когда я ему доложил о своем разговоре с Шахраем. — Ладно, попробую сходить…»

Действительно, Виктор пошел к командующему, но Саввин не захотел ничего предпринимать и аккуратно отстранился от каких бы то ни было решений: «Вам известно, что я написал рапорт. Я ухожу. Пусть этот вопрос решают другие».

Прибывший в главк министр внутренних дел Ерин назначил исполняющим обязанности командующего войсками генерала Вячеслава Анатольевича Пономарева. То есть Саввин, отправившийся в отпуск, номинально еще оставался командующим ВВ, но реальное управление войсками уже перешло в другие руки. Все эти перемены как бы уценили телефонный звонок Шахрая: сам он Ерину, ссылаясь на нашу договоренность, ничего не говорил, а Пономарев просто не понял ситуацию. Даже удивился: «Какой Куликов? Там уже есть замкомандующего, этого достаточно…»

При всем при этом чувствовалось, что начальника ВОГа будут менять. Шахрай, видимо, еще до разговора со мной этот вопрос принципиально решил с Ериным: «Найдите другого генерала. Надо принимать меры, надо проводить операции!», но фамилию конкретного высшего офицера не назвал. Ерин пожелание вице-премьера понял буквально и решил произвести замену по своему усмотрению.

Вскоре ко мне прошел Виктор Гафаров с известием: «Ерин дал команду, чтобы мы направили телеграмму Шахраю с просьбой заменить генерала Каплиева на генерала Зайцева».

Я отнесся к этому философски, полагая, что военная служба полна самых неожиданных поворотов и не стоит расстраиваться, если где-то в верхах что-то переиначится не в твою пользу. Все-таки Сергей Шахрай — известный политик и вице-премьер. Что ему стоит изменить собственное мнение, сообразуясь с обстановкой и с мнением президента? Наконец, есть точка зрения моего собственного командования и министра, которые считают, что мой заместитель, генерал Зайцев, находящийся в Назрани, при разрешении этого конфликта проявит соответствующую обстановке распорядительность. Поэтому с энергичностью дисциплинированного военного я принял самое активное участие в подготовке этой телеграммы: что-то формулировал и даже редактировал, пока она, подписанная Пономаревым, наконец не была отправлена адресату.

Ответ вице-премьера правительства был лаконичен и напоминал телеграммы иной эпохи, кстати, тоже очень тревожной, а потому тяготеющей к емкой, содержательной фразе: «Согласен заменить генерала Каплиева на генерала Куликова А.С. С. Шахрай».

Получив ее, генерал Пономарев, для которого точные военные слова приказа являлись руководством к немедленному действию, конечно, тут же забыл, что еще сутки назад он наотрез отказывался посылать меня во Владикавказ. Озабоченно произнес: «А. С., вам надо срочно ехать. Вот телеграмма…»

Во всем этом, конечно, был элемент неожиданности, достойный того, чтобы коридорные и кабинетные аналитики человеческих судеб, которые, разумеется, водились и в нашем главке, могли вволю поразмышлять о странном и неожиданном взлете Куликова, который, впрочем, по их оценкам, мог также легко «сгореть на межнациональном конфликте». Скорее это мне следовало задуматься, куда заведет меня телефонный звонок еще неведомого мне Сергея Шахрая и надо ли мне радоваться или, напротив, огорчаться из-за того, что вице-премьер проявил настойчивость.

Очень быстро составил список оперативной группы — и 1 декабря мы были уже на месте. Доложил о прибытии заместителю председателя правительства Сергею Михайловичу Шахраю и, как только позволил случай, обнялся со старым знакомцем — генералом Львом Сергеевичем Шустко, командующим войсками Северо-Кавказского военного округа.

Лев хорошо знал мою историю, включая и то, как меня «сокращали» с должности начальника Управления по Северному Кавказу и Закавказью. И даже о моих приватных беседах с Руцким в Ростове-на-Дону. Для этого он и вытаскивал меня из Минска.

Как оказалось, и в этот раз за меня ходатайствовал Лев Сергеевич.

По мнению Шахрая, у наших генералов многое не клеилось. Сказывалось отсутствие управления. И — самое главное — была утрачена инициатива. Огрызаться — огрызались, но боевую активность не проявляли, ограничиваясь пассивной обороной объектов. Такими методами конфликт преодолеть нельзя.

И вот после одного совещания, где об этом шел разговор на повышенных тонах, Лев Шустко рассказал Шахраю обо мне: дескать, был тут сведущий генерал…

Чтобы не растерять авторитет и не растратить щедрые авансы, тотчас приступил к изучению обстановки. Уже 2 декабря мой штаб занимался разработкой конкретной боевой операции сразу в двух селах — в ингушском и осетинском, — разделенных между собой автодорогой, которая теперь являлась и административной границей между республиками, и настоящей линией фронта. Это были крепкие села Далаково и Зилга, в которых проживали очень решительные и неплохо вооруженные мужики. Лично у меня не возникало вопроса — с кого начинать?.. Обстановка требовала, чтобы военно-полицейские операции проводились одновременно в обеих республиках. Так мы вышибали козыри у националистов, которые пытались обвинить нас в пристрастности. Так мы обыгрывали их — тактиков, считавших, что для проведения хорошо продуманных операций сразу в нескольких местах у нас просто не хватит сил.

В этом отношении я опирался на волевую позицию Льва Шустко и начальника его штаба генерала Анатолия Чернышева. Тем более, что без деятельного участия войск Северо-Кавказского военного округа операции вряд ли оказались результативными: к сожалению, боевики располагали тяжелым вооружением, включая ствольную артиллерию, хотя бы и противоградовую.

Нам нужны были армейские танки. И чтобы отразить возможный удар противника. И чтобы не оставить свою пехоту среди раскисших дорог без прикрытия «старшего брата».

Сергей Шахрай без колебаний подписал решение на проведение этой операции, которая была проведена уже 3 декабря. Результат ее был впечатляющий. Нам удалось захватить несколько орудий, включая 57-мм зенитное орудие, которое до войны использовалось градобоями, но было вполне пригодно для стрельбы по наземным и воздушным целям. Конечно, если обслуживалось оно знающим свое дело артиллеристом. К тому же в перечне наших трофеев законно числились несколько единиц техники, включая машину, переделанную под броневик, полтонны спирта и стрелковое оружие. Что особенно важно: при проведении этой операции мы не потеряли ни одного человека. Как, впрочем, не потеряем ни одного нашего бойца, ни одного гражданского человека в период проведения других специальных операций (с декабря 1992 года по апрель 1993 года).

Хотя все это стоило нам серьезных трудов. Каждой операции предшествовала большая подготовительная работа, включая проведение рекогносцировки местности с вертолета. Командиры частей — и армейские, и наши — поднимались вместе со мной в воздух, изучали свои маршруты движения, видели объекты, которые предстояло освободить от боевиков. Все это снималось на видеокамеру, чтобы вечером перед монитором уточнить детали операции подчиненным командирам. Ведь на вертолете долго летать над местом операции не станешь: скользнешь как бы ненароком, цепляя нужный дом, ферму, пригорок… А на КП уже начинаешь рассчитывать, как удобнее пройти эти метры по опасной земле.