Разумеется, тут дело не в сочетании имени, отчества и фамилии, а в том, что тяжелая ноша ответственности и круглосуточной работы, которая легла на плечи Черномырдина, могла оказаться под силу лишь этому типу кряжистых, выносливых и хитрых русских мужиков, поднявшихся из крестьянских и рабочих глубин благодаря собственному уму, трудолюбию и врожденному чувству меры.

Политическая устойчивость Черномырдина, позволившая ему столь длительное время оставаться в высшем эшелоне российской власти, объясняется вот этими качествами человеческого характера.

Был Виктор Степанович в качестве председателя правительства РФ совсем не прост и, подобно большинству крупных хозяйственных руководителей советской эпохи, умел, что называется, держать нос по ветру: молчать там, где нужно, и хитроумно лавировать в бурных политических водах. Об этом я говорю без тени иронии, без сарказма. Все перечисленные мной умения Черномырдина объяснялись лишь обстоятельствами времени, в котором он формировался как хозяйственник с партийным билетом в кармане, и не мешали ему оставаться очень надежным и совестливым человеком, на которого в трудную минуту всегда можно было положиться.

Одной из важных черт его характера, как я заметил, была его природная, естественная доброта, сочетавшаяся с терпимостью к человеческим недостаткам. Виктор Степанович как-то признался мне, что в жизни ему встречались люди, которых он по каким-либо причинам недолюбливал, но продолжал работать вместе, так как ценил их за профессионализм или трудолюбие.

Признавая за собой свободу действий в строительстве человеческих взаимоотношений, Черномырдин искренне полагал, что подчиненные ему министры, если они не переходят рамки дозволенного, имеют право самостоятельно решать деликатные кадровые проблемы. Однажды я сказал ему, что намерен произвести кое-какие перестановки в своем ближайшем окружении, на что Черномырдин ответил без тени сомнения: «А.С., конечно, я поддержу тебя в любом случае».

Бывало и так, что с жалобами и обидами на меня самого шли к Черномырдину чиновники и предприниматели очень высокого полета. Но он в таких случаях отрезал очень просто. Говорил: «У меня есть министр, и я не могу ему не верить. Поэтому пойти навстречу я вам не могу и ничего менять не собираюсь. Работайте с тем министром, который есть…».

Помню, когда после катастрофы самолета «Руслан», упавшего на жилые дома в Иркутске, мы возвращались с Черномырдиным в Москву, Виктор Степанович дал мне понять, что уверен в моей порядочности и профессионализме. И я воспринял его слова не как дежурную вежливость в свой адрес, а именно как знак доверия председателя правительства одному из своих министров.

Конечно, как член правительства, я считал своим долгом никогда не подводить премьер-министра. Всегда выполнял его поручения и старался, чтобы они исполнялись как можно лучше. Это нормально. В человеческом усердии нет ничего плохого, ведь это русское слово предполагает работу от чистого сердца, а значит — работу с добрыми помыслами.

Разумеется, я не мог не учитывать, что Черномырдин далеко не всегда был свободен в своих действиях. Ему приходилось считаться с политическим влиянием других центров власти, которые, пользуясь доверием Б.Н. Ельцина, имели возможность свободно действовать из-за спины президента России. И действовать весьма эффективно.

Где-то Виктор Степанович наступал, где-то отступал, в чем-то упорствовал, а иногда шел на поводу у ситуации. Думаю, что это отвечает природному характеру Черномырдина, одной из черт которого является нежелание обострять отношения без особой нужды.

Как председатель правительства, чья судьба полностью находилась в руках порывистого, склонного к неожиданным поворотам президента, все, что мог Черномырдин — так это только тяжестью собственного политического авторитета хоть как-то компенсировать опасные крены.

В конце 1996 года, вернувшись из командировки в Польшу на день раньше запланированного срока, я с удивлением узнал, что в мое отсутствие принято важнейшее решение, напрямую касающееся меня как министра внутренних дел.

Воспользовавшись тем, что меня не было в стране, известному олигарху Борису Абрамовичу Березовскому удалось подсунуть на подпись президенту России Б.Н. Ельцину проект указа о выводе из города Грозного 101-й отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск МВД России. Последней бригады, олицетворявшей присутствие федеральной власти в мятежной Ичкерии.

Мало того, что никто не согласовывал и даже не обсуждал это решение с министром, в прямом подчинении которого находится это соединение, но ведь ничем иным, кроме как политической ошибкой, нельзя было назвать подобную уступку сепаратистам.

Понятно, почему с проектом этого указа к президенту пошел именно Березовский. Ясно, в чьих интересах осуществлялся подобный ход.

Я не теряю самообладания даже в очень трудных ситуациях. Но, получив это известие, был возмущен до глубины души. Особенно тем, что проект указа до его подписания президентом был согласован с Черномырдиным.

Сразу же ему позвонил и попросил срочно принять.

Виктор Степанович, сославшись на то, что сам только что прилетел из командировки, попросил меня приехать к нему на дачу к восьми часам утра.

Ровно в 8.00, когда мы с ним увиделись, я, как и накануне, не был расположен к компромиссам. «Раз так, — сказал я, — то прошу принять мою отставку!.. Если с мнением министра внутренних дел не считаются, тогда мне в правительстве делать нечего. Я не хочу быть пешкой в чужой игре. Что бы там ни говорили, 101-я бригада в Чечне — это символ того, что федеральная власть распространяется и на эту мятежную территорию. Как бы тяжело ни было, бригада должна оставаться в республике! Нельзя ее выводить! А если вы приняли это решение без меня, тогда зачем держите меня на посту министра?! Я ухожу!»

Виктор Степанович очень внимательно посмотрел на меня и ответил мне с обезоруживающей откровенностью: «Анатолий, прошу тебя, не делай глупостей. Может быть, от тебя только и ждут подобного решения… А ты сам себя подталкиваешь к этому».

Этот утренний совет Виктора Степановича что-то изменил в наших отношениях. И я принял его простую правоту, и он сам взглянул на меня как-то по иному. Появилось человеческое доверие, не раз помогавшее нам впоследствии предпринимать продуманные и согласованные действия во имя интересов дела.

Буквально через месяц по просьбе Черномырдина я был назначен на должность заместителя председателя правительства России, оставаясь при этом действующим министром внутренних дел. Целесообразность этого шага он обосновал президенту, и Ельцин с премьером согласился.

Круг моих обязанностей и полномочий заметно расширился.

В качестве вице-премьера, кроме своего министерства, я курировал несколько очень важных направлений, среди которых наиболее значимыми были экономическая безопасность государства, а также пополнение доходной части бюджета.

Работа в качестве вице-премьера правительства прежде всего означала переход в иной информационный эшелон.

Для меня не было новостью, что правительственную команду командой можно было назвать только условно. С формальной точки зрения это был вполне управляемый организм, цементируемый единоначалием премьер-министра. Но не следовало сбрасывать со счетов, что подбор команды далеко не всегда зависел от ее капитана. Особенности нашей Конституции, наделяющей президента правом снимать и назначать министров по собственному усмотрению, очень серьезно сказывались на деятельности руководителей министерств и ведомств.

Многие из них были вовлечены в аппаратную борьбу. В борьбу за выживание, в которой самыми ценными качествами признаются осторожность, хитрость, умение увильнуть от ответственности, а также личная преданность.

Я не собираюсь причесывать всех под одну гребенку, но факт остается фактом: система управления нашего государства, не меняющаяся столетиями, полностью зависит от воли одного-единственного человека — российского самодержца.