Быстрота и оперативность, смелость и точность решений имели в таких условиях огромное значение. Медведовский и Киквидзе хорошо понимали это и благодаря врожденному таланту обоих блестяще справлялись с задачей — громить красновские банды. Фронт дивизии в это время нередко растягивался на 40–50 и более верст, и обычно Медведовский руководил боями на левом фланге дивизии, а Киквидзе — на правом. Уже первые месяцы боев, тамбовский период формирования дивизии, связали их большой дружбой, породили полное взаимопонимание. К тому же случилось так, что их породнила и кровь: в бою под станцией Гребенкой оба были ранены одной и той же пулей.

Хотя Киквидзе по билету был левый эсер, но во всем поддерживал большевиков и стоял фактически на их платформе. Только в одном не сходился Киквидзе с большевиками: он выступал противником Брестского договора, требуя немедленно начать активную борьбу против немцев.

Друзья удивительно удачно дополняли друг друга — горячий, до безрассудства отчаянный Киквидзе и спокойный, хладнокровный, никогда не теряющий самообладания Медведовский. Он не горячился в боях, не лез на рожон, считал пустую браваду и никчемную удаль глупостью, но, когда требовалось, в бою проявлял такую дьявольскую храбрость, что вызывал восхищение и у бойцов и у Василия Исидоровича.

Командира 137-го полка Богданова он жестоко отчитал как-то за неуместную удаль. «Вам не полком, а взводом командовать!» А потребовалось — сам повел конную лаву в атаку на Польском фронте. Был справедлив: того же Богданова, выругав и серьезно предупредив, за храбрость представил к награде.

Внешне суховатый и малоразговорчивый, Медведовский, в сущности, был очень душевным, заботливым и внимательным человеком. И, рядовые бойцы это отлично чувствовали, за что и пользовался он огромным авторитетом. Медведовского весьма ценили и уважали и в штабе армии и соседи — Сиверс, Миронов, Левандовский.

И еще одна отличительная «человеческая» черта была в характере Медведовского — для него не существовало своих и чужих красноармейцев. Неоднократно изменял он ход боя, чтобы помочь соседней дивизии, если она находилась в более тяжелом положении.

Во время боев в районе хутор Зубрилов — станция Ярыженская Медведовскому донесли о том, что отдельный Московский полк попал в беду. Медведовский в это время из-за болезни Киквидзе командовал дивизией. Узнав о тревожном положении Московского полка, он сам в броневике бросился на выручку соседям и едва не попал в плен, лишь чудом вырвавшись из кольца белых.

11 января 1919 года был убит шальной пулей Киквидзе. Это произошло в тот период, когда дивизия развивала стремительное наступление. Смерть друга потрясла Медведовского. «Я дал согласие только на временное командование дивизией, так как был сильно привязан к Киквидзе и жить без него, мне казалось, не смог бы».

Однако он нашел в себе силы взять выпавшее из рук Киквидзе знамя борьбы и повести дивизию сквозь огонь фронтов.

— Товарищи, мы не должны падать духом, как ни тяжела утрата. Мы должны мстить за смерть нашего начдива, мы должны продолжить его дело, — сказал он бойцам, и дивизия под его командованием вновь пошла в бой и прошла с боями за два дня 70 километров.

…Наступление Красной Армии в начале 1919 года успешно развивалось. Вместе с 23-й дивизией Миронова 16-я дивизия, носившая теперь имя своего первого начдива, вырвалась в степные просторы Дона. Медведовский, несмотря на непрерывные бои, умудряется осуществить давно задуманную реорганизацию дивизии: сводит полки в бригады — две бригады по три полка в каждой — для удобства и оперативности руководства.

Белые армии стремительно откатываются к Новочеркасску — еще два перехода, и конец красновскому мятежу и, может быть, конец всей контрреволюции.

Сами белые считали дело совершенно проигранным и не делали даже попыток привести части в порядок. И все же… И все же героической Красной Армии не досталась тогда эта реальная и долгожданная победа. Неожиданно начались довольно странные «организационные мероприятия». Движение 16-й имени Киквидзе, уже взявшей Каменскую, и 23-й дивизий было приостановлено. 23-ю дивизию вообще отвели в глубокий тыл. Обоих начдивов — и Медведовского и Миронова — отстранили от командования. Троцкий тем временем, неправильно информируя страну, выступил 24 февраля 1919 года в Доме Советов с демагогическим заявлением: «Южного фронта контрреволюции больше не существует».

…А 16-я дивизия имени Киквидзе тем временем волновалась. Собственно говоря, ни бойцы, ни командиры ничего не имели против нового начдива — Роберта Эйдемана, заслуженного и опытного военачальника. Но отстранение Медведовского, которого все справедливо считали естественным преемником Киквидзе, воспринимали как незаслуженную обиду: Бойцы шумели, митинговали: «Не хотим другого начдива!»

Медведовский оказался в трудном положении. Он весь до мозга костей принадлежал дивизии, она ему заменяла и дом и семью, которых у него не было. Такая преданность и любовь красноармейцев не могли не тронуть его, отдававшего им всю душу и сердце.

В то же время его совесть коммуниста и красного командира восставала против столь грубого нарушения воинской дисциплины, каким, без сомнения, был отказ признать нового командира. Значит, революционное самосознание массы бойцов еще не на высоте, значит, он что-то упустил в воспитательной работе. «Моя ошибка, мне и исправлять» — только так.

Осунувшийся за два дня, но, как всегда, подтянутый, гладко выбритый, в неизменной аккуратной тужурке, подбитой мехом, обходил Медведовский роты и батареи, эскадроны и службы. Терпеливо, упорно разъяснял бойцам пагубность их «бунтарства» для дела революции, являя живой пример полного отсутствия какого-либо честолюбия и карьеризма.

И добился своего: дивизия снова превратилась в боеспособное, крепкое соединение. Эйдеману сказал просто:

— Всегда и во всем можете на меня полностью полагаться.

Суровый и резкий латыш, который и сам мог бы «обидеться» на негостеприимный прием, тоже был дисциплинированным солдатом революции. Он сдержал свои чувства и по достоинству оценил благородство и выдержку Медведовского.

В конце концов все разрешилось: через несколько месяцев, 1 августа 1919 года, Самуил Медведовский вновь вступил в командование 16-й имени Киквидзе стрелковой дивизией, а Роберт Эйдеман получил новое назначение. С этого дня Медведовский почти до самой своей смерти командовал дивизией, проведя ее по разным фронтам сквозь десятки боев.

Пока происходили все эти «реорганизации», белые успели собрать силы, получить помощь Антанты и, использовав разгорающееся восстание казаков против советской власти', перешли в контрнаступление. Вновь разгорелась ожесточенная борьба. Красные части отошли на позиции, с которых началось наступление. Весь август дивизия вела ожесточенное сражение в районе Купянска. Драться приходилось на два фронта: с севера выходил из рейда по советским тылам корпус Мамонтова, с юга нажимала конница Шкуро.

Особенно тяжело пришлось 46-й бригаде, попавшей в почти полное окружение. Вообще правилом Медведовского было командовать так, чтобы не лезть под пули, кроме — кроме тех случаев, когда это абсолютно необходимо. Сейчас был как раз такой случай. Вдвоем с ординарцем — китайцем Андрюшей (Медведовский не любил собирать вокруг себя лишних людей) начдив сумел, когда настали сумерки, пробраться в расположение окруженной бригады. Всего оружия при нем был офицерский наган-самовзвод. И тоже не случайно, по его твердому убеждению, командиру в бою нужно оружие только для самозащиты, а посему нагана довольно.

С тревогой и нелегким сердцем смотрели бойцы на своего начдива. Неулыбчивый, суховатый, он умел несколькими словами успокоить людей, вселить в них надежду. Так было и в этот раз.

Когда на израненную землю спустилась ночь, старый разведчик-пластун Медведовский, успевший на личном опыте детально изучить каждую складку местности, вывел бригаду краем леса из кольца врагов.

А на рассвете тишину снова разорвали орудийные залпы, пулеметные очереди, непрестанный треск винтовок. Несколько часов кряду части Мамонтова и Шкуро ожесточенно дрались друг с другом.