— Почему ты так думаешь? — Пакстон не понимала, откуда у Квинни такая уверенность в необходимости выбрать именно Беркли, но чувствовала, что ни один ответ из пришедших за два месяца не радовал ее так, как этот.

— А разве ты сама не чувствуешь?

— Действительно, я очень рада. Я немного волнуюсь и не могу решиться, но я рада.

— А что ты почувствовала, когда приходили ответы из других школ?

— Уныние… скуку… и я совершенно не ощущала между ними разницы: Вассар, или Смит, или что-то другое.

— Хотя мне очень грустно будет расставаться с тобой, но : это лучшее решение. Подумай над ним, детка. Помолись. Прислушайся к Богу и своему желудку. Во всех сложных ситуациях слушай, что говорит твой живот, что ты чувствуешь внутри.

Твой организм знает, какой ответ правильный. Мы все чувствуем через него, — и она с серьезным видом ткнула себя в большой живот. — Когда ты чувствуешь себя хорошо — решение верно. Но если у тебя что-то болит, бурчит или режет внутри, будь уверена: ничего путного у тебя не выйдет.

Пакстон рассмеялась над этой незатейливой премудростью.

Старая няня, как всегда, права, Квинни знала ответы на все вопросы и была умнее, чем мать, Джордж и сама Пакстон, вместе взятые.

— Квинни, сумасшествие даже думать об этом. — Пакстон села на стул и принялась грызть морковку. Квинни было приятно смотреть на нее — юную, красивую, с удивительно спокойным лицом. Она из людей, живущих в согласии со своим внутренним миром. Это цельная и сильная натура, что редко встретишь у таких молоденьких девушек. После смерти отца семь лет назад она немало передумала, это способствовало ее взрослению. — А что я скажу им?

— Правду, как только поймешь, в чем она для тебя. И пожалуйста, не делай ничего только потому, что я так сказала.

Делай то, что хочешь делать, что для тебя правильно, если уверена в этом Подумай еще раз обо всем. — Квинни опять многозначительно похлопала себя по животу.

Пакси расхохоталась и встала. Высокая, тоненькая, она была очень похожа на отца, в движениях ее сквозила обворожительная грация. Она была выше многих подруг и не замечала этого. К большому удивлению Квинни, она вообще не проявляла интереса к собственной внешности. Она была красива без усилий с ее стороны.

Пакси больше интересовалась тем, что происходило у нее в голове или в душе. Она была слишком похожа на отца, чтобы заботиться о красоте. Такое равнодушие к своим внешним достоинствам частенько раздражало мать, желавшую видеть Пакстон участницей показов мод в Юниор-лиге и Обществе дочерей Гражданской войны, но дочь не выражала к этому ни малейшей склонности. Она была тихой, задумчивой, ее всегда поражали суета и страсти, кипевшие на этих мероприятиях. Ей нравилось разговаривать о серьезных вещах с учителями в школе и немногими друзьями; они обсуждали недавние события во Вьетнаме, последствия гибели президента Кеннеди, позицию Джонсона но гражданским правам, Мартина Лютера Кинга и организованные им демонстрации. Пакстон увлекалась политикой, важнейшими событиями, их связью и влиянием друг на друга. Ей было действительно интересно думать и писать об этом.

Через неделю она подошла к одному из своих любимых учителей поговорить о колледже в Беркли.

— Я Считаю, это одна из лучших школ в стране. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовался он.

Пакстон засомневалась, говорить или нет, и тут же ответила:

— Я думаю, стоит мне ехать туда или нет?

— Ответ из Рэдклиффа не оправдал твоих ожиданий? — Он знал, как она хотела поступить туда, и готов был искренне посочувствовать.

— Они отказали мне, как и Станфорд. Все остальные приняли. — Пакстон перечислила колледжи, куда она послала анкеты, и учитель тоже остановился на Беркли. Сам он был с севера и по себе знал, как важно обрести самостоятельность и собственный опыт. Он считал, что дети с запада должны ехать на восток, а с востока на запад на год или два, они должны посмотреть мир, чтобы расширить кругозор и представить себе все его разнообразие.

— Я бы на твоем месте не задумывался ни на минуту, это твой шанс. Оставь пока Рэдклифф, он никуда не убежит, ты сможешь перевестись туда на последних курсах. Бог с ним, езжай на запад, ты полюбишь его.

Она слушала и воодушевлялась. В конце концов, может, Квинни и права, может, это выход.

Пакстон ничего не говорила матери несколько дней, а в пятницу решилась и послала согласие в Беркли. Вечером того же дня за обедом она не выдержала.

— Я отправила свое согласие сегодня, — спокойно сказала она, ожидая бурю, которая вскоре последует.

— Молодец, — поспешил с похвалой брат. Ну вот она сделала так, как они с матерью и говорили. Оказалось, все не так сложно, как представлялось матери. — Ты довольна собой, Пакс? Ты заслужила похвалу.

Она усмехнулась в ответ, зная, что сейчас произойдет.

— Да, на самом деле, да. Я много думала. Это мой первый серьезный выбор, и, наверное, я сделала его правильно.

Мать посмотрела на нее с опаской, предусмотрительно не задавая вопросов.

— Я рада, что ты пошла по этому пути, Пакстон, — сдержанно сказала она, как бы прощупывая почву.

— Я тоже, — проговорила Пакстон.

— Много замечательных девушек поступили в этом году в «Сладкий шиповник», Пакстон. Это чудесная школа, и тебе там будет хорошо, — весело подытожил брат.

Пакстон спокойно посмотрела на них.

— Да, конечно, — согласилась она, — но я поступила не туда. — На минуту все замерли. Недобрые предчувствия матери оправдались. — Я отослала письмо в Калифорнийский университет, в колледж Беркли.

Над столом повисла оглушительная тишина, затем брат резко откинулся на спинку стула и швырнул свою салфетку на стол.

— Кто тебя надоумил сделать такую чудовищную глупость?

Квинни тихонько вышла из столовой, как бы для того, чтобы положить в блюдо ростбиф.

— Я посоветовалась со старшими друзьями и учителями в школе. Они все сказали, что Беркли — отличная школа и замечательно учиться именно там, если я не поступила в Рэдклифф.

— Но почему Калифорния? — в отчаянии прошептала мать. — Почему из всех возможных колледжей ты выбрала этот?