Остальные уже собирались: мужчины и женщины появлялись в темноте, прежде чем выйти на свет, поправляли свои меха, наряды и драгоценности.

С тяжелым сердцем он продолжил свой путь.

Доджен придерживал величественные резные двери особняка, слуги в ливреях стояли неподвижно, разве что моргали.

Хозяйка дома стояла в фойе под люстрой, её ярко-красное дизайнерское платье из шелка струилось до самого пола. Рубины демонстративно вспыхивали на ее шее, запястьях и в ушах.

Абалон внезапно для себя подумал, что у настоящей королевы расы этот красный драгоценный камень был намного лучше, больше и прозрачнее. Давно, в Старом Свете, он видел картину величественной женщины, выполненную маслом. И вся претенциозность меркла перед Мрачным Рубином и его аналогами, перед великолепием, пронесенным сквозь краску и время.

Нигде не было видно супруга хозяйки. С другой стороны, ему было тяжело стоять так долго.

Немного ему осталось.

Гости выстроились в процессию, и уже вскоре Абалон целовал напудренные щеки женщины.

– Я так рада, что вы пришли, – сказала она важно и махнула рукой куда-то позади себя – Приглашаю в обеденный зал.

Когда украшавшие ее рубины вспыхнули на свету, он представил свою дочь хозяйкой такого же величественного дома, с такими же блестящими глазами.

Возможно, наказание за отказ согласиться с публичным оскорблением короля стоит этого. Абалона и его шеллан соединяла любовь те годы, что она прожила, и он начал понимать, как им повезло. Большинство его ровесников, погибших в нападениях лессеров, состояли в отношениях без любви и секса, их жизнь вращалась вокруг череды приемов, а не приятных семейных трапез.

Он не желал подобного для своей дочери.

Тем не менее, раз он нашел любовь, значит, и у нее был шанс, даже в Глимере?

Ведь так?

Войдя в обеденный зал, он про себя отметил, что все было так же, как в прошлый раз, когда их всех собрал Король: длинный узкий стол был убран, двадцать или около того стульев расставлены рядами. Но в этот раз выжившие аристократы занимали места рядом со своими женами.

Обычно, шеллан не допускались на собрания Совета, но этот вечер к привычным не относился. Впрочем, как и предыдущий.

И действительно, собравшимся полагалось быть более удрученными, подумал Абалон, выбирая себе обитый шелком стул в самом дальнем ряду: пренебрегая исторической значимостью, опасностью и беспрецедентностью всего этого, они переговаривались между собой, мужчины – с хвастовством, а женщины – жестикулируя так, чтобы выгодно подчеркнуть свои украшения.

Абалон один сидел в заднем ряду, и вместо того, чтобы приветствовать знакомых, он расстегнул верхнюю пуговицу своего пиджака и скрестил ноги в коленях. Когда кто-то закурил, он вынул свою сигару и сделал то же самое, только чтобы чем-то себя занять. Тут же возле его локтя оказался доджен с пепельницей на медной подставке, Абалон кивнул с благодарностью и сосредоточился на стряхивании пепла.

Знать считала его мелкой сошкой, ведь он давным-давно решил, что лучше держаться периферии. Его род воочию созерцал жестокость придворных и общества, и Абалон выучил этот урок, благодаря доставшимся в наследство дневникам. Надо признаться, что он обладает финансами, которые и не снились присутствующим в этом зале.

В восьмидесятые он вложился в самые лучшие инвестиции. Потом было крупное фармацевтическое дело в девяностых. А дальше? Сталелитейные корпорации и железнодорожные компании на рубеже веков.

Абалон всегда чуял, куда люди собирались направить свой энтузиазм и потребности.

Если бы в Глимере узнали об этом, то его дочь приобрела бы огромную ценность.

Еще одна причина, почему он не распространяется о собственном капитале.

Невероятно, как далеко продвинулась его кровная линия за столетия. И, только подумать, всем этим они обязаны отцу нынешнего Короля.

Десятью минутами позднее комната заполнилась… и это больше, чем атмосфера вечеринки, говорило, что Глимера хотя бы немного понимала значимость происходящего. Опоздания, принятые в светском обществе, сегодня не допускались; двери закроются прямо…

Абалон посмотрел на часы.

…сейчас.

И точно, тяжелые деревянные двери захлопнулись с глухим эхо.

Все до единого сели, притихнув, и у Абалона появилась возможность посчитать присутствующих и выявить тех, кого не было. Ривенджа, Главы Совета, ну конечно – он был союзником Рофа, и никто не мог ослабить эту связь. Марисса тоже отсутствовала, несмотря на то, что ее брат, Хэйверс, был здесь – с другой стороны, она была женой того Брата, о котором толком ничего не знали, но подозревали, что он был от одной кровной линии с Рофом.

Естественно, его род тоже не будет представлен…

Справа от камина открылась панельная дверь, и шесть мужчин вошли в комнату. Собравшиеся тотчас выпрямились на своих местах. Двоих из них Абалон узнал сразу же – того, что шел первым, аристократической внешности … и другого, с безобразной заячьей губой, шедшего позади – они наведывались к нему с Иканом и Таймом. А те четверо, что посередине, были тенью друг друга: мускулистые воины с острым взглядом, которые были начеку, спокойные, готовые ко всему, но не размахивающие оружием.

Но больше всего пугал их самоконтроль.

Только тот, кому неведом страх, мог проявлять спокойствие в подобной ситуации.

Хозяйка дома привела своего хеллрена в комнату, седой мужчина скрючился как набалдашник трости, на которую он опирался свободной рукой, его морщинистое лицо напоминало гофрированную бумагу.

Женщина усадила его как маленького ребенка, поправляя пиджак и приглаживая ярко красный галстук.

Потом она обратилась к присутствующим, обхватив себя за талию, на манер оперной певицы, громко исполняющей арию в заполненном зале. Она сияла от оказанного ей внимания, и это было абсолютно неподобающе, по мнению Абалона.

На самом деле все это выглядело как страшный сон, подумал он, в очередной раз стряхивая пепел.

Пока она шевелила ртом, рассыпаясь в благодарностях и признательности, Абалон размышлял о том, как она собирается жить после того, как ее «возлюбленный» отправится в Забвение. Несомненно, все зависело от завещания, был ли это второй брак, и есть ли в роду дети, шедшие впереди нее в гонке за активами.

Следующим говорил Икан.

– …перепутье… вынужденные действия… задача Тайма – во благо расы выявить слабое место… жена-полукровка… наследник вампир лишь на четверть …

Всю эту риторику он уже слышал, оратор лишь делал вид, что впервые говорит эти высокопарные речи. Но все были подготовлены, ожидания спланированы заранее, последствия уже оговорены.

Абалон перевел взгляд в дальний угол комнаты. Тайм, адвокат, почти слился с вешалкой, прижимаясь по всей длине своим высоким, тощим телом. Он нервничал, его глаза были сосредоточенными, но часто моргали.

– …Вотум недоверия должен быть выражен открыто для такого сверхквалифицированного большинства голосов. Далее ваши подписи в документе, подготовленном Таймом, будут подкреплены печатью. – Икан поднял пергамент с символами на Древнем языке, аккуратно выведенными синими чернилами… затем указал на выложенные в ряд разноцветные ленты, серебряную чашу с красными свечами и стопку белых льняных салфеток. – Здесь представлены все ваши цвета.

Абалон взглянул на массивную золотую печатку на своей руке. Единственное, что его отец носил не снимая. Герб был выгравирован так глубоко, что очертания, завитки и символы оставались видны даже по прошествии веков.

Поистине, когда кольцо было отлито, золото, без сомнений, блестело, но сейчас оно стало матовым, изношенным мужчинами его семьи, заслужившим такую честь. По достоинству.

Это неправильно, подумал он снова. Сплочение против Рофа ошибочно, создано с одной целью – потешить амбиции аристократов, недостойных трона. Они не заботятся о чистоте крови наследника. Это всего лишь дефиниция, предназначенная для оправдания их цели.

– Так начнем же голосование? – Икан обвел взглядом присутствующих. – Сейчас.