Женя встала и пошла на кухню умываться. Через несколько минут из комнаты, поправляя волосы, вышла Анна Михайловна. Первыми ее словами было поздравление — Женя восторженно расцеловала мать. По принятому распорядку полагалось обливаться холодной водой, но уж очень не хотелось. Женя решила ради праздника дать себе поблажку, но тут же, увидев в этом проявление безволия, поблажку отменила. После обливания села за дневник.
«24 декабря 1938 года. …Я большая?! Когда я была председателем учкома в 7-м классе, я считала себя совсем взрослой. Попав в 8-й класс, я почувствовала себя такой малышкой… Но вот я в 10-м классе, а особенно, когда у нас не было комсорга и комитет представлялся в лице Фрумкина и меня, я была взрослой. Выбор вуза, поступление в университет — это такие «взрослые» мероприятия. В университете же я опять почувствовала себя ребенком. Ко мне взрослые относятся, как к маленькой, я невольно чувствую себя такой. Иногда мне это даже нравится. Вот, например, в отделе Солнца мне поручили работу вдвоем с одной аспиранткой. Основываясь на том, что маленькая и неопытная, я взяла себе мизерную часть обработки».
День проскочил в праздничной суете, к тому же и был он короткий — декабрьский. К шести начали собираться гости; приехали все вместе школьные друзья, пересмеиваясь, усердно вытирали ноги, вошли, и в комнате сразу стало шумно, весело. Женя сама бегала открывать дверь, каждый раз с надеждой, каждый раз слабея в ногах… Входили очень милые, хорошие люди, и она была им рада, но ему она была бы рада по-другому. Если верить загаданному утром, он обязательно должен прийти. Один за другим появились ребята из группы, часы показывали восемь, и решили больше никого не ждать — садиться за стол. Громко прокричали Жене «Ура!». Совсем уже поздно у дверей раздался еще один звонок.
— Кто же это, господи? — встала из-за стола Анна Михайловна.
Женя обернулась к двери и заметно порозовела, гости на секунду притихли.
— Вот и Виктор, не мог не опоздать, — сказала университетская подруга Вера Заварцева, назвав по имени того, кого ждала Женя.
В комнату, заранее улыбаясь, с цветами… вошла арбатская тетя.
— Ну, давайте еще раз за нашего звездочета, — предложил Люсик, старый школьный приятель.
Женя нерадостно улыбнулась, улыбаться ей совсем не хотелось.
Учителями Жени были знаменитые астрономы — член-корреспондент Академии наук СССР Сергей Николаевич Блажко, молодой профессор Павел Петрович Паренаго, прекрасный преподаватель Наталья Яковлевна Богуславская. Женю они заражали своим энтузиазмом, своей беззаветной преданностью науке. Работы в отделе переменных звезд было очень много, но она чувствовала, что может взять на себя еще больше, и потому занималась в отделе Солнца. Она еще не знала, чему отдать предпочтение — Солнцу или загадочным переменным. Одно ей было понятно: окончательный выбор можно будет сделать тогда, когда достаточно хорошо узнаешь и то, и другое. В результате и в отделе переменных звезд и в отделе Солнца Рудневу считали своей главной активисткой. Ее хвалили за то, что у нее не накапливались необработанные сообщения наблюдателей, за то, что она не пропускала общих собраний в отделах, а она не могла понять, что же тут особенного: если уж решила заниматься в Обществе, то надо делать свое дело добросовестно или же вовсе отказаться от работы — ведь это добровольно.
В феврале, после успешной сдачи зимней сессии и после каникул, Женю по предложению Натальи Яковлевны Богуславской избрали заведующей отделом Солнца ВАГО. Для нее это было полной неожиданностью, оказанное ей доверие на первых порах обескуражило. Но постепенно освоилась с «руководящей» ролью. Только теперь ей до конца стало ясно, что она давно рассталась с детством, что и преподаватели и товарищи по Обществу считают ее вполне взрослым, сложившимся человеком. Осознание этого факта, в свою очередь, помогло ей стать серьезнее, избавиться от остатков школярства, увидеть в своих преподавателях не только учителей, но и старших товарищей. И если раньше она снисходительно относилась к однокурсникам, в которых еще не перекипели школьные привычки, то однажды в конце марта их поведение возмутило ее до глубины души.
Началась последняя в этот день лекция. Читал ее Сергей Николаевич Блажко. Но лектора никто не слушал, в аудитории стоял шум, с задних рядов доносились даже смешки.
— Ну, вот что, товарищи: коли не желаете слушать, я не буду читать, — сказал Блажко и, в сердцах бросив в портфель свои записи, добавил: — Я, видите ли, не граммофон!
С этими словами направился к двери. Шел он сильно сутулясь. Женя вдруг поняла, что он очень старый человек, и ей стало до слез жалко его и стыдно за однокурсников. Блажко покинул аудиторию. Студенты на секунду замолкли. Женя привстала, хотела было побежать за ним, но представила, как глупо она будет выглядеть, да и что она скажет ему? Ничего, кроме «они больше не будут», не приходило в голову. Но ведь это несерьезно — они не малыши. Женя закрыла руками лицо и почувствовала, что ладони намокли. В этот момент она не могла смотреть на товарищей — она сидела среди тех, кто громко болтал, не обращал внимания на старого ученого, и поэтому чувствовала себя тоже виноватой.
— Старческие капризы, — презрительно сказала девушка за Жениной спиной.
Женя быстро обернулась и посмотрела на соседку с отчаяньем. Студентка не поняла ее состояния и, думая, что Женя разделяет ее мнение, добавила:
— На пенсию пора, вот и чудит. В его же учебнике все это есть, прочитаем, все равно ничего нового не сообщит.
— Выжили старика, — ну, теперь жди декана, — сказал кто-то из ребят, в голосе было веселое ожидание неприятностей.
— Все, кина не будет! — громко и дурашливо прозвучало с галерки. — Можно по домам али в столовую.
Женя вскочила с места, сбежала по ступенькам вниз, досадливо отбросила косу на спину и скрылась за дверью. В тот момент она сама чувствовала себя униженной, будто ей в лицо наговорили грубостей. Она оделась и вышла на улицу. «Это ужасно, — думала Женя, — с холодным сердцем издеваться над человеком, который желает нам только добра, который хочет сделать из нас образованных людей. И ни капли раскаянья, он же и виноват: «старческие капризы»! Как отвратительно это было сказано. Что же это такое? Намеренное хамство или же непонимание смысла своих поступков? Но ведь не дети, должны сознавать: у преподавателей и у студентов — одна цель…»
В расстройстве где-то забыла или потеряла шарфик, спохватилась только в электричке, потом, уже совсем около дома, попала ногой в лужу, промокла… И ко всему за целый день Виктор ни разу не заговорил с ней.
Лежа в постели, перед сном, подумала; «Какой сегодня скверный, несчастный день. Пусть больше такие дни не повторяются…»
Выхода в свет третьего номера Бюллетеня ВАГО Женя ждала со страхом и надеждой — в нем должна была появиться ее статья «Биологические наблюдения во время солнечного затмения 19 июня 1939 года». Когда Женя пыталась представить себе, как она придет однажды в университет и увидит в руках преподавателей и студентов бюллетень со своей статьей, у нее холодели пальцы. Иной раз ей хотелось, чтобы статью вовсе не напечатали, — знала, как страшно было бы услышать отрицательную оценку товарищей-студентов, что-нибудь вроде:
— Детский лепет, а не статья.
«Хвалу и клевету приемли равнодушно…» — сказал-поэт.
Умом это можно понять, но остаться равнодушной она не сможет. Если похвалят, — это будет счастье! Обругают — хоть из университета беги! Может, все-таки не будут ругать? Ведь это первая научная публикация…
Такие мысли занимали Женю на переменах. Иногда, впрочем, на лекциях она ловила себя на том, что не слышит слов лектора, думает о своем. И она с неприятным чувством признавалась себе, что ей очень хочется, чтобы был успех. Корила себя: «Кажется, я тщеславна…»
И вот третий номер Бюллетеня ВАГО появился в университетском киоске. Утро яркое и уже по-летнему жаркое. После просторной и очень светлой Манежной площади в вестибюле университета показалось темно. Было, пожалуй, и холодновато в этих вековых непробиваемых стенах Казакова и Жилярди. Глаза быстро привыкли к полумраку, и на прилавке киоска Женя увидела серые, ровно обрезанные тетрадки бюллетеня № 3. Она подошла к киоску и раскрыла верхнюю в стопке тетрадку. Вот ее статья: «Е. Руднева. Биологические наблюдения…» Все так, как она писала… Киоскер равнодушно считает мелочь в красной мыльнице, на Женю не смотрит, и слава богу!