Глаза блеснули, а после вновь подернулись темнотой, а черты затвердели. Он был худощавым, но сильным, в нем угадывалась недюжинная выносливость. Он вовсе не выглядел грубым, напротив, в его полном тайной скорби лице сохранилось что-то юношеское.

Бьянку поразил не сам человек, а то, что она его узнала.

Андреа смотрел на женщину, которая стояла в нескольких шагах. Очевидно, то была хозяйка дома, которую он прежде видел лишь издали. Складки свободно спадавшей с плеч расшитой серебром бирюзовой шали не могли скрыть ее стройной, даже хрупкой фигуры. Светло-каштановые волосы были уложены в замысловатую прическу — причудливое сочетание локонов, завитков и колечек, прическу, какой он никогда не видел ни у одной женщины. Пожалуй, Андреа предпочел бы, чтобы все это выглядело иначе, чтобы волнистые пряди были небрежно отброшены назад легкой рукой и рассыпались по плечам.

Лицо женщины было красивым, выразительным, но грустным. Она была не из тех, кому легко затеряться в толпе, но на ее облике лежала печать разочарования и усталости, усталости не физической, а душевной.

Андреа знал, что должен поздороваться, быть может, даже поклониться, но он молчал и не двигался.

Она заговорила первой:

— Андреа! Ты жив! Я и подумать не могла, что это ты! Мало ли на Корсике мужчин с таким именем!

Его удивили нотки искренней радости, прозвучавшие в голосе женщины.

Поскольку Андреа продолжал молчать, Бьянка спросила:

— Ты меня не узнаешь? Неужели я так сильно изменилась?

— Я не знаю вас, сударыня.

— Бьянка. Бьянка Гальяни.

Андреа замер. Бьянка Гальяни, девушка, честь которой он когда-то пытался спасти! Куда подевались ее непринужденная улыбка, веселые искорки в глазах, взгляд которых был способен очаровать любого мужчину, смех, похожий на звук чистого, прохладного родника?

Бьянка и сейчас оставалась красивой, и все же Андреа видел перед собой совсем другого человека. Прежде ему чудилось, будто весенний ветер вот-вот унесет ее на край земли, а теперь она стояла перед ним приземленная, разочарованная жизнью. Он не подозревал, что можно так сильно измениться, оставаясь на воле.

— Так это… вы?

Она нервно рассмеялась.

— Возможно, тебе неприятно меня видеть, но все-таки мы земляки. К тому же почти что родственники: твоя сестра Орнелла вышла замуж за моего старшего брата Дино.

Андреа хотел ответить, что если он когда-либо вспоминал или думал о ней, все это давно погребено под тяжестью лет, но вместо этого произнес:

— Орнелла? Где она теперь?

— В Париже. Представляешь, она поет в театре!

Андреа подумал об обещании, данном умирающему Ранделю: поехать в Париж и отыскать его детей. Теперь это казалось немыслимым.

— У нее всегда был красивый голос, — сказал он и спросил: — Значит, наши семьи больше не враждуют?

— Нет. Твоя мать живет в Аяччо в одном доме с Джулио, моим братом.

Андреа глубоко вздохнул.

— Она жива!

— Да. Ты не хочешь ее навестить?

Андреа представил Беатрис, ее неподвижное лицо, острый взгляд, слова, которые догоняли жертву, как метко брошенный нож, и вонзались в сердце. И ответил:

— Не знаю.

Бьянка прислонилась к деревянному столбу.

— Значит, ты десять лет провел на каторге?

— Да.

— Тебе приходилось жалеть себя? — неожиданно спросила она, но Андреа не удивился.

— Себя я не жалел. Мне было жаль жизни, растраченной понапрасну.

Ему понравилось, что Бьянка не стала говорить, что у него все впереди. Вместо этого она спросила:

— Я слышала, ты читаешь книги?

Андреа кивнул.

— Какие? Можно посмотреть?

Он нехотя достал мешок, развязал его и протянул Бьянке две книги, которые первыми попались в руки. Ее удивлению не было предела.

— Ты умеешь читать по-французски?!

— И писать тоже. На каторге была школа, где нас обучали монахи.

— Я тоже научилась читать, но этих книг не знаю. Можно взять вот эту?

— Да, — ответил Андреа, хотя речь шла о «Дельфине».

— Она выглядит очень старой, — заметила Бьянка.

— Эта книга была со мной на каторге. Мне стоило большого труда ее сохранить.

— Откуда она у тебя?

— Мне подарил один человек, — ответил Андреа и добавил: — Он умер.

Он почувствовал, что сказал слишком много, отступил от желания держаться на расстоянии от окружающего мира. Он хотел, чтобы Бьянка поскорее ушла, и она в самом деле удалилась, очевидно, почувствовав, что он хочет остаться один.

Ночью Андреа лежал без сна и думал, думал о том, долго ли сможет оставаться сторонним наблюдателем жизни. Он бы позволил судьбе включить себя в тот водоворот восторгов и ярости, что бурлил вокруг, если б не знал одной вещи: ничто, никто и никогда не способно сделать его по-настоящему счастливым.

Глава 7

Прошло два месяца. У Андреа отросли волосы, и он уже не выглядел таким изможденным и худым. Работы было на удивление мало; во всяком случае, так ему казалось после десяти лет каторги. Если его здоровье и пострадало, то не настолько, чтобы оно не могло восстановиться.

Иной раз Бьянка заглядывала к нему поболтать, и хотя она держалась запросто, почти дружески, Андреа старался сохранять необходимое расстояние, и не только потому, что она была женой хозяина. Просто он не хотел, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь.

Винсенте не удостаивал нового работника особым вниманием, но Андреа чувствовал, что господин им доволен. Молодой человек ничего не замечал и ни во что не вмешивался, он знал только свою работу, лошадей и книги.

Однажды, когда пошел ливень, Андреа сидел возле входа, глядя на серебристую колышущуюся завесу, которая отбрасывала на пол конюшни шевелящиеся тени. Пахло мокрой зеленью и землей, и ему чудилось, будто это аромат самой жизни. Он неожиданно вспомнил маки: они никогда не сдавались; даже почти полностью выгоревшие, сохраняли в себе частичку будущего и продолжали расти.

Когда напротив входа внезапно появилась женщина, Андреа вздрогнул. Нарядное платье намокло и облепило ее фигуру, с неприбранных волос капала вода. Бьянка наклонилась, сняла с ноги туфлю и вылила из нее воду. При этом сильно покачнулась, и Андреа заметил, что она пьяна.

— Где ваш муж? — спросил он обычным холодным тоном и тут же осознал, как нелепо звучит вопрос.

Бьянка скривила губы. Ее щеки пылали.

— Он куда-то ушел. Ты знаешь о том, что он негодяй?

— Я знаю только, что он дал мне работу и кров, когда мне некуда было деваться.

Бьянка прошла мимо него и улеглась в сено.

— Я вся вымокла, — сказала она, расстегивая лиф бледно-розового платья и обнажая нежную белую грудь. Потом вздернула подол, и Андреа увидел ее длинные стройные ноги. — Я хочу изменить ему, неважно, с кем… Хотя бы с тобой. Ведь это из-за меня ты попал в тюрьму!

Ее тон был развязным, а язык слегка заплетался. Голубые глаза блестели — в них будто переливались крохотные льдинки. Она была живая, трепетная, теплая, но при этом до предела утомленная и невероятно несчастная.

Андреа приблизился, натянул платье ей на колени и сказал:

— Нет, не из-за вас, а потому что убил человека. — И протянул ей руку. — Вставайте.

— Возьми меня, — сказала она, — как хочешь; можешь даже грубо, так как ты умеешь. Да я и не привыкла к иному.

— Я никак не умею. У меня никогда не было женщины.

Бьянка резко села.

— Это правда? А почему?

— Когда меня арестовали, я был еще слишком молод. А на каторге нет женщин.

— И как ты вытерпел десять лет?

— Когда целый день работаешь на пределе сил, когда тебя кормят гнилыми овощами, когда думаешь только о том, как выжить, никакие женщины не нужны.

— А теперь?

— Теперь я мечтаю только о покое.

— Я тоже, — тихо сказала Бьянка, и Андреа почудилось, что она слегка протрезвела.

Дождь закончился. Капли покрывали траву сплошной пеленой, дрожали на листве и срывались с веток. Бьянка встала и собиралась выйти из конюшни, как вдруг на пороге появился Винсенте. Его смуглое лицо побагровело, глаза были чернее ночи и при этом налиты кровью, в руках он сжимал хлыст.