Прощание с последним премьер-министром[138].

Лондон, 7 февраля 2020 года

С последним британским премьер-министром я в последний раз беседовал в его старом кабинете в Вестминстерском дворце. Он пристально смотрел на огни, полыхавшие по всему Саут-Бэнку (район с комплексом общественных зданий на южном берегу Темзы. — Пер.). Это было самое искреннее и доверительное интервью из всех, которые я когда-либо брал у него. Возможно, потому, что оно было его последним интервью. «Это больше не моя проблема», — было его первой репликой. Последние свои бумаги он подписал еще днем; в полночь корпорация Securicor должна была принять на себя полицейские функции в Великобритании.

Это был последний кусочек давно складывавшейся головоломки. Executive Solutions уже выиграла армейский контракт в обмен на контроль над нефтяными месторождениями Корнуолльского побережья. Социальным обеспечением заправляет Sonysoft — постольку-поскольку Sony съела империю Microsoft после трагической смерти Билла Гейтса. Consolidated Banks отвечают за экономику. NewsCorp взяла на себя образование. Даже здание Парламента, больше уже не нужного теперь, когда представительная власть перестала что-то значить, принадлежало Virgin. Завтра торговцы недвижимостью придут смотреть дом номер 10 по Даунинг-стрит, и премьер-министр соскользнет в небытие отставки так же легко, как государственная власть соскользнула в руки корпораций.

Он показал мне альбом со старыми газетными вырезками. Первым шел репортаж о его первом выступлении в палате общин в 1992 году. В той речи он критиковал потерю Британией суверенитета в связи со вступлением в Европейский союз. Теперь он улыбался собственной наивности.

— Я говорил об иммиграции, требовал усиления контроля. Говорил о том, что мы не на то силы тратим. Поехать в любую страну сейчас легче легкого — пошел в кассу и купил билет на самолет. Но чтобы проникнуть в анклав какой-либо из корпораций, таких, как Islington, Belgravia или Lower Manhattan, требуется электронное приглашение и положительная идентификация — ID.

Тут его лицо помрачнело.

— Действительно, на редкость эффективной оказалась эта «положительная» ID-технология. Как это часто случается с наиболее важными вещами в истории, ее повсеместное внедрение стало чем-то средним между сознательным выбором, катастрофой и необходимостью. «Сознательный выбор» — это когда в первый раз было решено опробовать смарт-карты в качестве административного документа: в них заложили информацию об имени, номере социального обеспечения, водительских правах, а также страховке от несчастного случая и медицинскую информацию. Катастрофа — это, конечно, блицкриг против кредитных карточек, когда компьютерщики, терпеливо и скрупулезно создававшие нам базы данных с номерами кредитных карт, кредитными лимитами и кодами доступа, в 2001 году в один прекрасный день вдруг исчезли, а с ними испарились сотни миллионов долларов с сотен тысяч счетов. Потом технология оплаты через смарт-карты, принятая на вооружение буквально в течение одной ночи, и привязанная к ней система электронной идентификации намного укрепили безопасность наших денег. Однако после массовых волнений 2006 года были добавлены еще два дополнительных параметра, прежде всего в США: уровень PSC и порядок РЕС, оперирующих как в физическом пространстве, так и в киберсфере[139].

Он продолжал с некоторой печалью в голосе:

— Помню, как я смотрел последние известия по Би-би-си в 1996-м о новых тенденциях в Америке. Там шла речь о торговом центре Americas в Миннеаполисе, самом большом торговом центре в мире, куда в то время по соображениям безопасности по просьбе взрослых покупателей был запрещен доступ подросткам без сопровождения взрослых. Покупать эта молодежь ничего не собиралась, да и не могла, поскольку ей было не на что, так что их присутствие там никак не было оправдано. Помню, я подумал, что в Великобритании такого бы никогда не случилось. Финляндия в последние дни XX столетия была первой страной, которая ввела у себя систему положительного ID при помощи смарт-карт. Американцы повторили этот эксперимент — сначала в основных столичных регионах, чтобы приостановить стремительное распространение погромов в городах. Корея была первой страной, где приняли закон о хирургическом вживлении электронных ID-чипов в руку при рождении. Теперь контракт с Securicor, который я подписал этим утром, определяет, что, в соответствии с соглашением Interpolnet, имплантанты необходимы на глобальном уровне, и в Великобритании тоже. Их аргументы неопровержимы: как можно поддерживать полицейский порядок в глобальной киберсфере, если в системе существуют дыры, в которые могут проникать люди без вживленного в тело индивидуального ID?

Он продолжал:

— Информационный мостик между штрих-кодом изделия и персональным ID тоже был неизбежен. В 90-х мы уже знали, что информация о том, кто и что купит, была ценнее, чем прибыль. Даже Оруэлл не мог себе вообразить Большого Брата, который сможет контролировать жизнь любого человека поминутно. Каждая закупка, оплата сборов, телефонных звонков, сделанные деньгами, перемещение которых можно отследить, самым банальным образом складируются в гигантские банки данных для того, чтобы в будущем в случае необходимости их можно было оттуда извлечь. Это наиболее ценные маркетинговые активы информационной эпохи. Но еще более актуальным это оказалось для высвечивания любых связей, сомнительных в смысле безопасности.

Последний премьер-министр специально попросил не прерывать запись. Со слезами рассказывал он, как однажды — в последний раз попробовал все-таки противостоять этому «корпоративному цунами»:

— Но выбора действительно не было. Первые предупреждающие знаки были уже когда рынок выбил Англию из европейской денежно-кредитной системы в 1991 году. Потом увлеклись «проблемой-2000». Она вызвала к жизни систему сортировки, при помощи которой стало возможным идентифицировать предприятия, «совместимые с У2К», и спихнуть на обочину те, которые таковыми не оказались. В дальнейшем это способствовало концентрации власти во все меньшем количестве рук. Несколькими годами позже «левый» президент Франции пробовал поднять налоги, чтобы хватило денег на важнейшие социальные выплаты. Капитал сбежал в один момент. Богатые, даже умеренно состоятельные, мигрировали к другим налоговым базам. Транснациональные корпорации взяли несколько месяцев, чтобы свернуть свои операции, и перевели большинство из них, ранее осуществляемое во Франции, в более дружественные места. В 1996 году Глен Петерс, директор фьючерсного отдела в Price Waterhouse, назвал их кочевниками. «Они берут что могут, пока этого много, потом закрывают лавочку и — ходу…»

После того случая все страны включились в соревнование по дальнейшему урезанию своих бюджетов, что называется, «до костей». Последними убрали статьи субсидий, обычно применяемых для привлечения иностранных инвестиций. Движущей силой была цифровая революция. Билл Гейтс стал новым Карлом Марксом или Джорджем Вашингтоном, в зависимости оттого, с кем вы говорите, — он вел нас прямо в тысячелетие транснациональных корпораций.

Возможность того, что общество знания перерастет в общество корпораций, была вполне предсказуемой. В конце концов, корпорации, оказавшиеся на вершине, всегда более эффективно применяют знания в организации и стратегии. Знание, власть и деньги всегда были тесно взаимосвязаны, а теперь стали еще и непосредственно взаимозаменяемы. И правительства перестали соответствовать всем этим трем вещам.

Мы должны были видеть, что перемены приближаются, — размышлял он далее. — Уже в 90-е генеральный директор Института директоров Тим Мелвилл-Росс сказал, что с точки зрения законодательства нет ничего, что сделало бы невозможной перспективу корпоративного управления в третьем тысячелетии. А Глен Петерс сказал, что «все свидетельствует о том, что этот поток не остановить». Не все согласились с тем, что дело примет настолько драматический оборот. Некоторые думали, что государства возвратятся к своей обычной роли установления правил и борца с войнами. Но все мы ожидали, что информационная эпоха сотрясет землю не меньше, чем индустриальная революция. А ведь вы только гляньте, что она сделала со старыми аристократами-землевладельцами, не говоря уже о крестьянах! Вот и теперь, толпа гуру от бизнеса в течение десятилетий била во все колокола. Я помню Чарльза Хэнди, автора «Пустого плаща» («The Empty Raincoat»), который говорил: «Компании все еще управляются как тоталитарные государства»[140].

Все решилось окончательно, — отметил он, — после того, как корпорации начали выпускать собственные деньги вместо традиционного состязания за деньги, выпускаемые банками под наблюдением правительства. Это началось весьма невинно, с «полетных миль» (frequent flier miles), которые сперва конвертировались только для покупки билетов авиалиний. American Express просто обобщил концепцию, создав свои «мировые деньги путешественника», принимаемые в качестве платежного средства во всем мире. Когда эти прототипы современных систем слились с быстро развивающейся киберэкономикой, это стало доступным практически всем. И вот через коалиции и переговоры о взаимной конвертируемости среди крупных корпораций мы создали сегодняшнюю действительность: несколько основных твердых корпоративных облигаций, обеспеченных реальными товарами и услугами, которые все чаще заменяют нестабильные валюты разных стран, за которыми тянутся только долги.

Премьер-министр стер пыль с подоконника. Больше никто сюда не ходит. Палата общин вот уже почти десять лет проводит свои дебаты через Интернет, что позволяет политическим деятелям тратить больше времени на свои избирательные округа, — по крайней мере, так принято думать. Но в избирательных округах тоже никому больше нет до них дела. Каждый знает, что политические деятели не имеют реальной возможности влиять на события.

Он продолжал:

— Поворотным моментом для средств массовой информации было открытие, что единственное, чего люди действительно хотят, — это отвлечься от действительности. Так что со временем новости все больше превращались в народное развлечение[141]. Я готов побиться об заклад, что большая часть пленки, на которую NewsCorp засняла сегодняшние ночные беспорядки, будет использована в новых сериях про киберполицейских и грабителей, а не в выпусках новостей. Сообщения на экономические темы и развлечения постепенно заменили обзор политических событий. Явка на выборы упала до 5 %. Мое правительство менее легитимно, чем диктатура мелких продажных политиканов. Когда я пытался протолкнуть закон, запрещающий слияние компаний NewsCorp и ВВС, люди только смеялись. Единственное, что оставалось, — это махнуть на все рукой.

Конечно, не все так уж плохо. Многие учреждения: благотворительные организации, музеи, университеты под новым режимом чувствуют себя довольно неплохо. Большинство рабочих трудятся дома или где-нибудь в более приятных местах, чем большие города. Лондон вот уже сто лет как сжимается, а развитие телекоммуникаций дало окончательный толчок массовому бегству из города. Улицы заполнены главным образом туристами. Вестминстерский дворец всегда будет оставаться великим памятником старины, хотя теперь это тематический парк. Как там написано в брошюре? А, вот: «Все значимые правительства, начиная с Магны Карты до 2000 года». Они, как всегда, вольно обращаются с историческими фактами и выпячивают только наиболее захватывающие эпизоды. Но я чувствую себя забытым — часы остановились на 2000 годе.

Да, здания содержатся в порядке. Но что насчет людей? Нет, того, чтобы мегакорпорации обращались с ними ужасно, конечно, не было. По многим причинам быть гражданином Goldman Sachs или Chrysler — Daimler — Benz гораздо выгоднее, чем британским или немецким/ американским гражданином. Определенные категории служащих процветают не хуже, чем раньше члены королевской семьи. Корпорации платят большое жалованье тем, у кого есть нужные навыки. Проблема в том, что никто не убедит глобальных гигантов взять на себя социальную ответственность. В прошлом столетии большой бизнес пробовал менять правила, — теперь нет никаких правил, кроме тех, которые создают сами корпорации. «Вы должны спрашивать, не соблаговолят ли большой бизнес и представительские организации, подобно нашей, осуществлять власть мягким способом… — предупреждал Тим Мелвилл-Росс еще в 90-х. — И нет никакой гарантии, что на это согласятся». Он думал, что открытость и контроль со стороны общества будут достаточными, чтобы гарантировать хорошее поведение. Глен Петерс тоже возражал, что, дескать, потребитель всегда был важнее и сильнее, чем самая большая компания. Общество бойкотировало предприятия, которые людям не нравились, но это глупый подход, и он едва ли мог стать эффективным. Большой бизнес, в конце концов, еще и контролирует большую часть информации, которую потребляют люди, — напрямую, через владение средствами массовой информации, или косвенно, через рекламу. Он также сумел подмять под себя почти все киберпространство.

Впрочем, всегда есть неконтролируемый компонент, киберподполье, дающий обратную реакцию. По сравнению с ним теракты ирландских националистов из IRA в Лондоне были сущим пикником. Кто бы подумал, что на смену оружию массового поражения людей придет оружие массового разрушения баз данных? Хакерское подполье было порождено повальным увлечением игрой на рынках ценных бумаг. Далее последовали разрушение платежных систем, коммерческие самолеты, сталкивавшиеся в небе, идущие в небытие электрички, сталкивающиеся с грузовыми поездами. И какое бы несчастье ни произошло, никто не сможет дозвониться до «Скорой помощи»: сеть 999 была уничтожена компьютерным вирусом. Да и традиционные формы насилия продолжают нести угрозу. Даже Билл Гейтс, со всеми его телохранителями, не смог избежать своей участи: его взорвали в его собственном бронированном автомобиле.

А чего еще ожидать, если третья часть населения, включая многих наших блистательных вундеркиндов, не может найти работу, не имеет места за нашим коллективным столом, не вписывается во все более и более параноидальный деловой мир? А мир весьма резко реагировал на проявления мягкосердечия. Женщины так и не поняли, что это жесткий мир, что бизнес всерьез воюет с кибертеррористами. «Либо вы любите это, либо вы уезжаете» — фраза, ставшая негласным правилом, весьма эффективным для достижения соответствия среди всех этих «инкорпорейтед».

Премьер-министр снова взглянул за реку и вздрогнул. Люди на дальнем берегу держали в руках пылающие факелы.

— Это реальная проблема — постоянно растущее число выброшенных. В течение десятилетий шло пополнение люмпенизированных слоев. Когда я был еще мальчиком, уже некоторые люди жили прямо на улице. Потом у них появились дети. После этого на улице оказались целые семейства. Профессор Хэнди оценил количество безработных в 20 % населения; но он занизил цифру: с ростом социальной неуверенности и преступности корпорациям пришлось быть более осторожными, чем когда-либо, при найме на работу любого, кто мог бы быть неблагонадежен в смысле безопасности. Безработица продолжает повышаться для тех, кто слишком стар, у кого устарели навыки или ассоциации в смысле безопасности неоднозначны.

Последний премьер-министр Великобритании закрыл свой альбом с вырезками, положил его в красную коробку и навсегда покинул здание Парламента. Выйдя, он посмотрел наверх. Сверкающая надпись Seiko на Биг-Бене была подсвечена огнями пожаров. Он сказал, что чувствует глубокий смысл своего личного поражения вместе с поражением всей системы управления. Страница истории была перевернута безвозвратно.