И за всем этим совершенно забыл о том, что жизнь вокруг него не остановилась, не замерла на какой-то отметке по его желанию, она продолжала идти своим ходом, перетекая из одного дня в другой, сменяясь неделями и месяцами…

И сейчас Максиму казалось, что какая-то важная часть жизнь словно прошла мимо него.

— Слушай, Макс, — сказал Петр, с пониманием глядя на друга. — Я знаю, что у вас с Леной сейчас трудный период, переосмысление ценностей и осмысление ошибок, прощение обид и прочее…

Максим нахмурился. Интересно, откуда он это знает?!

— …Но все-таки, нужно перестать жить только прошлым, — продолжил Петр. — Настоящее, оно вот — рядом, — Петр бросил быстрый взгляд в сторону Лены, потом схватил друга за плечо. — Сейчас стоит и разговаривает с твоей женой.

— При чем здесь это?! — воскликнул Максим, сощурившись.

— Делами Потапова теперь управляет Порошин, — без предисловий выпалил Петр.

Сердце Макса предательски дрогнуло, глаза сузились и потемнели.

Мужчина навис над другом черной тенью.

— Кто?! — прошипел он яростно.

— Порошин. Андрей Николаевич, — охотно и без эмоций повторил Петр. — Ты о нем слышал?

Максим стиснул зубы.

— Лучше бы не слышал, — прошипел он с яростью. — Это старый друг Лены.

Петр закатил глаза и присвистнул.

— Вот, значит, как, — протянул он, глядя на девушку. — Понятно теперь, почему они так общаются, — взгляд на Максима. — И что, просто друг, ничего большего?

Быстрый уничтожающий взгляд в его сторону.

— Да ладно, ладно, что ты сразу! — проговорил он, приподнимая руки. — Я просто поинтересовался. Мало ли, что там было… в прошлом.

— Петя! Ты что, издеваешься?! — взревел Максим.

— Успокойся ты! — вдруг выпалил Петр. — Тебе с ним еще работать! — глаза его вмиг стали серьезными, он похлопал друга по груди. — Лучше тебе взять себя в руки и взглянуть на ситуацию трезво, Максим. Нельзя на все так реагировать, и ты это понимаешь, — нравоучительным тоном проговорил Петр. — Возьми себя в руки и не думай сейчас ни о чем, кроме работы. Лена — твоя жена, в конце концов, а Порошин… — Петр усмехнулся. — Да кто он такой? Просто друг, к тому же из детства. Она поговорит с ним и забудет, — глаза Петра вдруг стали серьезными. — А как партнер, он нам просто необходим, и упускать его мы не имеем права.

Максим кивнул, все еще хмурясь и сжимая губы.

Он не верил в то, что все для Порошина осталось в прошлом. Для Лены — да, но не для него.

Хватало одного взгляда на его светящиеся глаза и широкую улыбку, чтобы это понять.

Максим был уверен, Андрей Порошин еще появится в их жизни.

Но пройти в нее и сломать то, что и так уже едва дышало, он ему не позволит.

Потому что для себя решил восстанавливать разбитую когда-то жизнь. Нужно было сделать это очень давно. Не переходя ту границу, за которой уже было слишком поздно что-либо менять.

Девять лет ада должны были закончиться. Когда-нибудь…

Осталось подвести итог и поставить точку. Чтобы начать жить с чистого листа.

И хотя Лена чувствовала, что этот вечер чем-то отличается от остальных, на которых ей приходилось бывать, она все еще ощущала легкий дискомфорт. Не сравнить, конечно, с другими вечерами, на которых ей приходилось бывать почти против воли, а потому, что так было нужно, но все же, все же…

Многое здесь не очень нравилось ей.

Опять же эта сумасшедшая гонка за нелепыми светскими новостями, которыми ее «кормили» жены или подруги партнеров Максима. Все те же старые добрые факты о том, кто на ком женился, кто с кем развелся, кто кому изменяет, кто кому клянется в любви и верности. Сплошное однообразие! И ко всему прочему, опять этот едкий смех, равнодушные восклицания в попытке показаться учтивым.

Какая-то дышащая фальшью обстановка, от которой Лена всегда задыхалась.

И все же, она чувствовала, что что-то не так. По-другому, иначе, не так, как всегда.

Извинившись перед знакомыми, она двинулась к столику с напитками.

Может быть, все дело в той части дорогого ресторана, где проходил вечер?

Этот зал девушке нравился. Выполненный в восточном стиле, светлого цвета, с красивыми арками, высокими потолками и многочисленными светильниками и бра, увешанными вдоль стен.

Устав от смеха и бесполезных сплетен, которыми ее продолжали снабжать женщины, Лена прикрыла глаза, покачав головой. Сжала ладони в кулаки, почувствовав, что кожа стала влажной и липкой. Разжала руки и бросила быстрый взгляд в сторону мужа.

Чтобы лишний раз убедиться в том, что он наблюдает за ней.

Находясь в противоположной части и о чем-то беседуя со своими партнерами, он смотрел на нее. Весь вечер. И она чувствовала его взгляд. Прямой или искоса, внимательный или рассеянный, чувственный или жесткий. Но она чувствовала его. Всегда.

Эта нервная дрожь, стремительно пробегавшая вдоль позвоночника, проникавшая, казалось, в каждую клеточку тела. Биение сердца в ребра, сумасшедшее, безумное биение. И пульс врывается в вены, грубо, настойчиво, призывно. А в горле вместе десятка слов, которые она могла бы произнести, лишь тихий стон.

Девушка шумно вздохнула и опустила глаза.

Что-то изменилось в их отношениях с Максимом, и она чувствовала это. Ощущала каждым ударом сердца, бившегося для него одного. Каждым покалыванием острых иголочек в кожу. Каждым порывом дрожи, врывавшимся в позвоночник, подобно стихии. Жарко или холодно, стремительно или протяжно…

Она просто чувствовала, она просто знала.

После разговора о ребенке…

Что-то изменилось. Надломилось, треснуло, разбилось…

Разбилась вдребезги прошла жизнь. И девушка не знала, к лучшему это или к худшему.

Действительно ли что-то изменилось или она придумала для себя эти изменения?! Не из-за того ли, что так сильно хотела, чтобы что-то изменилось?! Не потому ли, что она сама изменилась?!

Или ей просто хотелось верить в то, что она меняется? Просто потому, что так сильно и отчаянно хотела перемен, что поверила в них?! Или же действительно переживала эти перемены?…

Лена прикрыла глаза, поджимая губы.

Максим не говорил ей об этом. Ни разу после того памятного разговора о ребенке. В тот вечер он лег рядом с ней, обнял сзади за талию и, щекоча губами и теплом дыхания ее шею, прошептал, что не может дать ей то, что так отчаянно хотела. Не сейчас, не через год, не через два…

Он никогда не хотел детей. И Лена прекрасно знала об этом.

После событий, что произошли девять лет назад, он никогда не хотел детей. Он даже разговор ей на эту тему заводить запретил. И она покорно молчала, чувствуя свою вину.

А несколько дней назад… не сдержалась, не вытерпела, попросила…

Она подумала, что можно, что негласный запрет снят, что он не отвернется, не отвергнет, что поймет…

Не отвернулся и не отверг. Не понял.

Она так отчаянно хотела ребенка от него! Хотела держать на руках своего малыша и зажимать его маленькую ладошку пальцами, гладить мягкую нежную кожу и целовать его на ночь, напевать ему песенки и улыбаться, слыша его громкий смех, читать сказки на ночь и умиленно смотреть на свое посапывающее чудо. Хотела не плакать больше и не чувствовать острую боль в сердце, когда видела детей в городском парке, и не убегать от реальности в тот самый парк, который когда-то отнял у нее самое дорогое.

Она просто хотела спрятаться от боли, заполнявшей ее сердце, за смехом своего малыша.

Но и в этом Максим ей отказывал.

Может быть, слишком рано она решилась, осмелилась заговорить об этом?…

Брови сошлись на переносице, а губы горько скривились.

Но Боже, девять лет — это разве рано?!

Девять лет прятаться, скрывать, таить в себе боль и отчаяние, теплить в глубине души толику надежды на то, что когда-нибудь и ей улыбнется счастье?! Пытаться уверить себя в том, что поступает правильно?! Обманывать саму себя и по-прежнему оправдывать его?! Винить и корить себя за случившийся в их жизни ад и не иметь ни малейшей возможности сесть за стол и поговорить?!