— О, непременно, Рита. — Он улыбнулся и поглядел на слуг, выстроившихся вдоль коридора. Лица их были озабоченны. Молли стояла, уперев руки в бока, с перекосившимся чепцом, и гневно смотрела на него из-под насупленных рыжих бровей. Люк застыл в дверях столовой, с головы до ног перепачканный в муке.

Затем Алан поднял глаза на лестничную площадку, где стояла Дорис с Хью на руках, и сделал глубокий вдох.

— Будьте свидетелями того, что я, Алан Мердок Шеридан, находясь в здравом рассудке… — Он медленно повернулся к Эмме, которая продолжала ждать, парализованная слабостью, опустился перед ней на колено и взял ее за руку. — Находясь в здравом рассудке, прошу Эмму Кортни Шеридан, мать моего сына, быть моей женой, моей любовью — моей единственной любовью — на всю оставшуюся жизнь, до конца дней моих.

Эмма закрыла глаза, слишком растроганная, слишком переполненная радостью, чтобы говорить.

— Скажи «да», мамочка, — прозвенел детский голосок сверху, — потому что я больше ни с кем не буду играть в Черного рыцаря.

— О, — выдохнула она. — Да.

Свадебное торжество было устроено в розарии Шеридан-холла, среди сверкающих цветов, которые наполняли июньский воздух упоительным ароматом. Небо было безоблачным и нежно-голубым.

На церемонии присутствовали три сотни гостей.

Были гости из Винсайда. Из Миддлфера. Из Лондона. Они растянулись по огромному саду, окружающему дом, и смотрели увлажнившимися глазами, как Эмма и Алан стоят на усыпанной розами террасе и повторяют свои клятвы перед священником. Когда Алан надел золотое обручальное кольцо на палец Эммы, над садом пронесся гул одобрения.

Люк был на седьмом небе от счастья, когда гости стали шумно выражать восторг, вызванный его семислойным свадебным тортом и пуншем. Жан жаловался, что придется пристраивать новое крыло, чтобы сложить все свадебные подарки, а Молли сильно опьянела, допивая оставшийся на дне стаканов пунш.

Когда дневные торжества подошли к концу, Эмма и Алан стали провожать гостей, пожимая руку каждому. Граф Шеридан, выбранный шафером, стоял рядом с Аланом. Кэтрин сопровождала Эмму, но время от времени отходила, чтобы поговорить с Беном Коулзом, которому, похоже, доставляло огромное удовольствие объяснять ей особенности управления первоклассной конюшней.

Один раз, к своему ужасу, Эмма обнаружила Хью и старшего сына графа Шеридана, Руперта, катающимися по земле клубком. Алан и Ральф растащили мальчишек и поставили на ноги, между тем как Эстер, графиня Шеридан, и Эмма стояли, неодобрительно сдвинув брови.

— Эй! — послышался голос из толпы. — Ставлю на Хью!

— А я на Руперта!

— Тут и говорить не о чем, — заявил третий голос. — Ставлю шиллинг на ничью!

Фредди Мелоун и Дастин Хоуп, друзья Алана и графа Шеридана, горячо заспорили, кто из кузенов кого одолеет. Алан и Ральф смотрели друг на друга несколько долгих, напряженных секунд, потом расхохотались. Ральф протянул руку Алану и сказал:

— Добро пожаловать в семью, мистер Шеридан.

По традиции, когда все гости разъехались, слуги Шеридан-холла выстроились в ряд и принимали подарки от Эммы. Это были новые чепцы и фартуки для служанок и новые перчатки для мужчин. Каждый просиял от удовольствия и пожелал Эмме и Алану счастья. Слуги ушли. А Дорис задержалась в сторонке, что-то бормоча себе под нос и украдкой поглядывая на хозяев.

Алан подмигнул Эмме и сказал:

— Подойди сюда, Дорис.

Седая старая няня заковыляла по холлу и остановилась перед Аланом. Взгляд, которым она окинула его, был несколько скептическим.

— У меня есть кое-что и для тебя, — объяснил он.

Ее и без того круглые глаза расширились от удивления и удовольствия.

— Хью! — позвал он.

Хью вышел из гостиной, с трудом удерживая жирного рыжего кота в своих маленьких ручках. Глаза Дорис наполнились слезами, и она захлопала в ладоши.

— О, Иисусе! — воскликнула она. — Вы нашли моего…

— …котика! — хором сказали Эмма, Алан и Хью.

Вложив мурлыкающего кота в руки Дорис, Алан сказал:

— Уверен, вы с Хью найдете чем развлечь Стивена до конца вечера. Верно, дорогая?

Дорис улыбнулась:

— Конечно. — Взяв Хью за руку, няня повернулась и зашаркала к двери. Потом остановилась и лукаво бросила: — Стивен был черным.

Алан сунул руки в карманы брюк.

— Неблагодарная старуха, — пробормотал он. — Мне бы следовало уволить ее.

— Но ты же этого не сделаешь? — Эмма с улыбкой взяла мужа под руку и сказала ему: — А теперь твой свадебный подарок.

— Свадебный подарок для меня? — Он улыбнулся. Глаза его сияли от радостного возбуждения.

Эмма повела его к открытой двери, где их ожидал Жан, очень представительный в своем черном костюме и белых перчатках.

Они вышли на крыльцо. Сумеречный свет отбрасывал вокруг розовое свечение, а у подножия ступенек стоял Бен Коулз, делая все возможное, чтобы успокоить приплясывающего, бьющего копытом арабского скакуна, который заржал, едва завидев Алана. Алан остановился как вкопанный.

— Марс!

— Потребовалось несколько месяцев, чтобы найти его, — пояснила Эмма, крайне тронутая чувствами мужа. — С тех пор как он был продан с аукциона в декабре, его продавали еще три раза. Похоже, он никому, кроме тебя, не позволяет ездить на нем. Я думаю, он станет прекрасным отцом для жеребят Ласточки.

Алан закрыл глаза, затем без предупреждения подхватил ее на руки и вернулся в дом. Когда он поднимался по лестнице, смеющаяся Эмма заявила, что он непременно сломает себе спину прежде, чем доберется до самого верха.

Но Алан даже не запыхался к тому времени, когда опустил ее на пол в спальне. Они долго стояли перед зеркалом, любуясь своим отражением. На ней было изысканное свадебное платье, которое бесчисленное количество жен Шериданов надевали до нее, включая жену Ральфа Эстер. А он, Алан Мердок Шеридан, ее муж, был одет в сногсшибательно красивый синий фрак с бархатным воротником, окантованный шелковым шнуром. Жилет был сшит из белоснежного атласа, а брюки имели голубовато-серый цвет. Бело-розовая бутоньерка выглядывала из петлицы пиджака.

— Я люблю тебя, — вымолвил он наконец.

Эмма закрыла глаза, купаясь в трепетном восторге, который перехватывал дыхание.

Его пальцы медленно двинулись вдоль ее спины, освобождая каждую пуговку, до тех пор пока платье с легким шуршанием не соскользнуло с плеч, обнажив бледно-розовый цветок на белой коже.

Алан нежно коснулся его, обводя контуры кончиками пальцев. Все это время он не сводил глаз с ее отражения в зеркале.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что обожаю розы? — спросил он.

Она кивнула, и Алан легким движением руки сдвинул платье ниже, так что оно соскользнуло к талии, прошуршало вокруг бедер и веером легло у ее ног на полу. Все ее органы чувств сосредоточились на волшебстве его рук, творящих чудеса с ее телом, сладкой болью отзывающимся на ласки, томящимся в ожидании его любви.

Алан нежно куснул ее чувствительную кожу за ухом.

— Когда я любил тебя в первый раз, я причинил тебе боль, — пробормотал он. — Ты была девственницей, но я был слишком пьян и расстроен, чтобы понять это. И все же ты простила меня. Ты спасла мою жизнь, а я отплатил тебе болью. Мне не хватит жизни, чтобы загладить свою вину перед тобой.

Она молчала. Она чувствовала себя такой восхитительно слабой… И такой полной жизни!

Эмма не заметила, как он снял с нее корсет и белье, потом туфли и тонкие шелковые чулки, — настолько поглотило ее безмерное ощущение счастья. Затем муж положил ее на постель среди белых шелковых простыней и разбросанных по ним розовых лепестков.

Очень скоро он присоединился к ней, обнаженный, лаская и дразня ее до тех пор, пока она не вскрикнула и не затрепетала от восхитительного экстаза любви, переполняющей сердце, душу и тело, пьянящей, как аромат роз за окном, и безграничной, как вересковые луга, тянущиеся до самого горизонта.

Потом они лежали, обессиленные, но счастливые, дрожа от ночного ветерка, влетающего в открытое окно.