— Договорились.

Для Кермита отпуск пролетел как одно мгновение, тогда как для Миранды тянулся целую вечность. Она устала от его бесконечных притязаний, настойчивых объятий; вдобавок в ее голове уже созрел план, который она во что бы то ни стало собиралась осуществить, причем без его участия.

Спустя месяц после отбытия на фронт Кермит Далтон получил от жены письмо, в котором она сообщала о том, что беременна и потому (как он и советовал ей) временно переселяется к родственникам в Торонто.

Глава пятнадцатая

Хотя доктор Жальбер говорил, что, судя по всему, операция прошла успешно, он не сразу разрешил Нелл снять повязку, велев запастись терпением.

Дилан навещал ее каждый день. Они разговаривали; иногда он читал ей вслух. Так в «Галифакс ньюс-кроникл» было написано, что 13 декабря состоялся суд над капитаном «Монблана» ле Медеком и лоцманом Маккеем. Председательствовал Артур Драйздейл, верховный судья Канады. Суд продолжался несколько дней, и в результате оба были признаны виновными.

— Полагаю, то было роковое стечение обстоятельств; так сказать, Божий промысел. Рука Провидения перетасовала карты, и они легли именно таким образом, — задумчиво произнес Дилан, дочитав статью.

— Наверное, вы правы: можно ли вынести приговор судьбе? Если у этих людей есть совесть, им до конца жизни придется нести на себе тяжкий груз.

Когда наступило Рождество, а потом Новый год, Нелл вспоминала жителей Галифакса, вынужденных встречать праздники в суровых, безрадостных условиях.

Дилан преподнес ей большую, перевязанную широкой атласной лентой бархатную коробку, в которой были щетки для волос, пудреница и много всяких необходимых женщине мелочей. Аннели была буквально завалена подарками, она с восторгом рассказывала про чудесные игрушки, угощение и елку, а Нелл с тревогой думала о том времени, когда эта райская жизнь закончится. И все же она была бесконечно благодарна Дилану за его попытки обставить все так, чтобы, даже лежа в больнице, она ощутила романтическую прелесть Рождества.

Однажды, проснувшись утром, Нелл почувствовала, что повязка сползла с ее глаз. Подняв веки, девушка поняла, что видит. Она откинула простыню, спустила на пол босые ноги, а потом подошла к окну. Серое небо, прямоугольный двор с гипсовыми статуями и деревянными скамьями — все это показалось ей не просто красивым, волшебным! Она обрела будущее, она вернулась в мир!

Нелл хотелось как можно скорее покинуть эту комнату, где даже занавески напоминали марлевые бинты. С нетерпением ожидая прихода Дилана, она осознавала, что сегодня увидит его таким, каким он был в действительности.

Нелл раскрыла подаренную им коробку: все вещи внутри были очень дорогие, она никогда не пользовалась такими. Две щетки слоновой кости, золоченая пудреница, воздушная пуховка, какие-то щипчики — атрибуты чужой, роскошной, беззаботной жизни.

Нелл причесала волосы, позволив им свободно падать на плечи, слегка припудрила лицо… В эти мгновения ей не было неважно, каким она увидит Дилана, Нелл думала только о том, как выглядит она.

Войдя в палату, он сразу понял, что к ней вернулось зрение. Ее взгляд больше не казался неподвижным, обращенным вглубь себя, а лицо было взволнованным, но не напряженным. Большие, ясные, яркие светло-карие глаза напоминали широко распахнутые окна. В сочетании с застенчивой и вместе с тем задорной улыбкой они необыкновенно украшали и оживляли ее облик.

Нелл смотрела на Дилана без любопытства, жадности или жалости. Его лицо казалось сосредоточенным и немного скорбным, словно он был изгнанником, вспоминавшим о краях, которые ему пришлось покинуть. Нелл испытала чувство, какое испытываешь, глядя на заброшенный, заколоченный дом.

— У вас очень красивые глаза, — сказала она и улыбнулась.

— У вас тоже, — ответил он, возвращая улыбку.

Через несколько дней доктор Жальбер разрешил Нелл выйти из больницы.

— Когда подойдет срок родов, я настоятельно рекомендую кесарево сечение, — сказал он.

Они недолго пробыли в Торонто, хотя Нелл и хотелось посмотреть город. Дело в том, что Дилан прочитал в газете, что правительство намерено оказать помощь владельцам предприятий, разрушенных в Галифаксе во время взрыва.

— Вы восстановите фабрику? — спросила Нелл, когда они ехали в поезде.

— Да, это мой долг. Для моего отца фабрика была делом всей жизни. Слышали бы вы, как он говорил о тесте! Словно о глине, из которой Господь Бог вылепил первых людей. Он считал хлеб основой человеческого существования. Он был не просто фабрикантом, у него была своя философия. Я займусь делами сразу, как только выясню, цел ли мой дом.

— Думаю, мы с Аннели найдем какое-нибудь пристанище, — сказала Нелл.

— Будет лучше, если вы отправитесь со мной; иначе мы легко потеряем друг друга.

Вспомнив о том, что им нужно оформить развод, Нелл согласно кивнула.

Хотя Галифакс все еще страдал от недостатка жилья, освещения, транспорта, его жизнь заметно изменилась. Все текло своим чередом; работы по восстановлению города не прекращались ни на миг, и люди постепенно расставались с безнадежностью и унынием.

Дилана ждала хорошая новость: особняк уцелел. Сохранился даже гараж, даже автомобиль!

Нелл с некоторой опаской вошла в этот дом, построенный для большой богатой семьи. Внизу были стойка для зонтов, подставка для обуви, негромко тикающие напольные часы. Прямо перед Нелл расстилалась ковровая дорожка, приглашая подняться по лестнице, чьи перила отливали теплым, мягким блеском. Трагедия Галифакса обошла этот дом стороной, и даже время в нем будто бы сохранилось нетронутым.

— Я не входил сюда больше двух лет, — сказал Дилан.

— Это настоящий дворец! — прошептала Аннели. — Мне кажется, здесь должно жить очень много людей!

— Тем не менее особняк принадлежит мне одному.

— Тогда вам должно быть в нем страшно.

— Если я останусь один, мне в самом деле будет страшно, — улыбнулся Дилан.

Прежде чем переступить порог, он взял из рук Аннели Галифакса и, согласно примете, впустил его в двери. Пусть это не было новосельем, Дилан надеялся, что в старых стенах его ждет новая жизнь.

Нелл подошла к витражному окну, в которое светило солнце. Казалось, пол усыпан разноцветными осколками стекла, и ее руки тоже окрасились зеленым, оранжевым, фиолетовым, синим. После долгого пребывания во мраке она продолжала наслаждаться всем, что казалось живым и ярким.

— Вам нравится дом? — спросил Дилан, подходя сзади.

Нелл обернулась.

— Я не имею права здесь находиться, — сказала она, не отвечая на вопрос.

Глядя на него, Нелл ни разу не содрогнулась, ни внешне, ни внутренне, — Дилан об этом знал. Она, как и Аннели, словно видела не его, а другого человека или того, каким он был раньше. Каким должен был быть.

— В особняке полно места, а вам все равно некуда идти. И потом — мы не чужие, хотя бы по документам.

— Вы знаете, как получить развод?

— Нет, ведь я ни разу не занимался этим. Но я наведу справки. Вы голодны?

— Пока нет. Мы же хорошо позавтракали в поезде.

— Тогда я отлучусь по делам. По дороге куплю что-нибудь из еды. А вы отдыхайте.

Но им было некогда отдыхать: Аннели собиралась облазить особняк от подвала до чердака и хотела, чтобы сестра ее сопровождала.

Путешествуя по комнатам, Нелл впервые подумала о Дилане как о мужчине, о его личной жизни. Она не встретила в доме ни малейшего следа присутствия женщины. Многие годы единственной женщиной здесь была его мать, смотревшая с фотографий и портретов. Она была красива, и Дилан унаследовал ее внешность. Но эта внешность ничего не стоила перед его внутренним миром, богатством его души. Нелл говорила себе, что окажись она на месте Миранды Фишер, ни за что бы его не бросила, будь он полностью изувечен или потеряй все свои деньги.

А потом она увидела портрет Грегори Макдаффа — отец Дилана строго и осуждающе смотрел на нее из-за очков в золоченой оправе.