Что касается следователя судьи Брюгьера, заявила Кутан-Пейре, то он допустил ошибки в написании имен свидетелей для того, чтобы полиция Венесуэлы не смогла их найти. Французское правосудие предполагает, что слушания в суде присяжных должны основываться на словесной конфронтации свидетелей и обвиняемого, и лишение Карлоса права участия в подобной полемике означает, что это будет не честный, а сталинистский суд. Кроме того, суду предоставлена только часть материалов, оригиналы же многих важных документов были утеряны. Таким образом, возникали веские основания для приостановки суда.
Адвокат родственников потерпевших Френсис Шпинер горячо возразил, что этот суд ни в коей мере не напоминает советские слушания, завершив свою речь следующим заявлением: “Дамы и господа присяжные, рассматривая это дело, вы должны ответить на один-единственный вопрос: убивал ли Карлос инспекторов ДСТ? Ваше решение должно основываться исключительно на вашем внутреннем убеждении”. Вина Карлоса может быть доказана на основании его собственных признаний, отчетов экспертов, показаний свидетелей (группы латиноамериканцев, присутствовавших в квартире) и Аррана, допрошенного через несколько часов после совершения преступления. А то, что Карлосу не предъявлены свидетели, объясняется вескими причинами, а именно — его двадцатилетним отсутствием. Что же касается французского правосудия, оно сделало все от него зависящее, чтобы найти и доставить их в суд.
Судья Корнелу обвинил неповоротливость венесуэльских властей в том, что они не смогли предоставить свидетелей. Франция не виновата в том, заявил он, что венесуэльские политики считают Карлоса национальным героем. Судья отказался отложить слушания до нахождения свидетелей и таким образом снова выступил не в пользу Карлоса. После этого Кутан-Пейре заявила, что отказывается заниматься проституцией в суде, недостойном французского правосудия, за что впоследствии извинилась, и вылетела из зала суда, не дожидаясь конца слушаний. Она отказалась подчиниться распоряжению судьи и выполнять роль барристера, назначенного судом. После неоднократных жалоб Карлоса на то, что он оставлен без адвоката, судье пришлось назначить двух других молодых защитников, которым предоставили одну ночь на то, чтобы ознакомиться с десятью томами дела.
Суд присяжных ничего не мог сделать, чтобы обеспечить явку свидетелей. Ампаро Сильва Масмела, парижская подружка Карлоса, чью квартиру он превратил в склад оружия, была обнаружена Интерполом в Испании, однако она отказалась приехать во Францию и давать показания в суде. Анжела Отаола, лондонская любовница Карлоса, отсидевшая за хранение другой части его арсенала, также предпочла уклониться от этой обязанности. “Кто такая?” — с искренним видом осведомился Карлос, когда судья зачитал ее имя. Она прислала медицинскую справку, в которой сообщалось об ее материальном положении, профессиональных соображениях, а также о том, что в течение уже восьми лет она нуждается в психологической помощи для того, чтобы вести “обычную жизнь”.
Тактика Карлоса существенно оттянула начало слушаний, и только в понедельник вечером присяжные наконец получили общее представление о событиях, которые им предстояло оценить. Чтение шестнадцати страниц обвинения не произвело на Карлоса никакого впечатления. Опустив голову, он следил за ним по собственному экземпляру, который лежал у него на коленях. Когда служащий суда перешел к описанию мест вхождения пуль, убивших Ду, Карлос принялся поглаживать свои усы. А когда вскоре после этого слушания были завершены, он, как всегда, поднялся, чтобы поприветствовать публику. Впрочем, в отличие от обычного воздетого вверх кулака, на сей раз он лишь слабо помахал рукой.
Первым свидетелем стал дивизионный инспектор уголовной полиции Даниэль Аберар, вызванный для дачи показаний во вторник утром. Низкорослый пятидесятилетний толстяк, он зачитал биографию Карлоса, составленную им на основании отчетов полиции и секретных служб Франции и других стран. Карлосу явно льстило перечисление его любовных похождений, а когда Аберар процитировал фразу одной из лондонских студенток о том, что Карлос постоянно пытался ее соблазнить, он откинул голову и рассмеялся. Согласно утверждениям присяжного X, это не произвело никакого впечатления на присяжных дам, как и то, что каждый раз, прощаясь со своим адвокатом Кутан-Пейре, Карлос целовал ей руку: “Дамы были поражены, когда прочитали в газетах о том, что Карлос считался великим соблазнителем или по крайней мере был таковым в прошлом. Они считали его просто отвратительным латиноамериканцем”.
Когда судья Корнелу спросил мнение Карлоса о только что прослушанной биографии, тот указал на многочисленные пробелы и укорил Аберара за множество допущенных фактических ошибок. Карлос заявил, что никогда не обижался на детское прозвище Толстяк, как это утверждал Аберар. К тому же он никогда не бывал на Кубе, хотя у него и есть там родственники: “Видите ли, у меня дети повсюду”. Карлос также заявил, что никогда не давал интервью журналу “Аль Ва-тан аль Араби”, в котором он якобы брал на себя ответственность за убийства на улице Тулье и ряд других терактов.
С первых же слов “профессиональный революционер” Карлос задал тон своей защиты. Когда судья спросил Карлоса о его политических взглядах, он заявил, что война за освобождение Палестины, по определению, должна вестись за пределами Палестины, а потому является мировой войной. Он же может лишь гордиться свершенным: “Я — гордый человек. Я горжусь своей борьбой, горжусь своими взглядами и теми сотнями революционеров, которых я воспитал и которые продолжат борьбу после моей смерти”. Точно с такой же гордостью он говорил о сотне паспортов и своих пятидесяти двух именах, которыми он пользовался, скрываясь от полиции.
Ни разу за время суда он не проявил ни единого признака сожаления о содеянном, не говоря уже о раскаянии. Лишь однажды, во вторник вечером, он несколько принизил свою роль в происходящей войне: “Нельзя персонализировать революцию. Существует миф о Карлосе, который раздут сверх всякой меры. Карлос тут, Карлос там, Карлос — советский агент, Карлос делает атомную бомбу, чтобы взорвать Нью-Йорк… Мои индийские товарищи присылали мне рассказы женщин о страстных ночах, проведенных со мной. А я их даже никогда не видел”.
Карлос без труда узнал единственную свидетельницу, которую удалось доставить в суд. За несколько часов до того, как его бывшая подружка и помощница Нидия Тобон должна была предстать перед судом в четвертый день слушаний, Карлос заявил, что завербовал ее в Народный фронт. Однако теперь, добавил он, Нидия живет во Франции и находится на службе у ДСТ, которое никогда не позволит ей выступить в суде. Однако ему пришлось признать свою ошибку, когда в среду днем Нидия вошла в зал суда.
Элегантно одетая в серые брюки, красный свитер и двубортный пиджак, с крупными цветными бусами на шее, она выглядела гораздо моложе своих пятидесяти девяти лет. Когда она проходила мимо, Карлос улыбнулся ей, но Нидия сделала вид, что не узнает человека, ради которого провела год в английской тюрьме. Она давала свои показания, не принося присяги. Тихим и сдержанным голосом с испанским акцентом она поведала о том, как пересеклись их пути. “Мы несколько раз встречались, чтобы развлечься. Однажды я поднималась на эскалаторе на станции Холборн. Там очень глубокое метро. Я подняла голову и увидела, что он стоит чуть выше. Я бросилась к нему, чтобы поздороваться, потому что он мне очень нравился.” Карлос улыбнулся при этих воспоминаниях. “А однажды в ресторане, — продолжила Нидия, — он сказал, что счастлив, потому что нашел дело, ради которого стоит бороться, — Палестину. Я ответила, что для меня гораздо важнее Латинская Америка и моя страна, но я с уважением отношусь к его выбору. Я его высоко ценю”.
Судья, первым задававший вопросы Нидии, спросил ее о том, в каких они находились отношениях во время убийств на улице Тулье. И как она узнала об этих убийствах? Из газеты “Гардиан”, ответила Нидия. Не звонил ли ей Карлос после совершения этих убийств? Звонил, но ее не было дома, и он передал записку с другом, в которой было сказано: “Передай Нидии, что Андре (Мухарбал) мертв”. Правда ли, что в 1978 году она написала книгу о Карлосе? Правда. “Это было глупо. Я хотела сделать ее более сочной, более продажной, поэтому пользовалась газетными материалами. Я написала, что Карлос позвонил мне и сказал, что он убил Андре. Но это неправда”.