Бассам Абу Шариф подтвердил, что Карлос получил крупную сумму, а Кляйн цитировал слова Карлоса, который совершенно открыто признавался в этом сам: “Он получил деньги, а затем припрятал их в безопасном месте в Алжире. Для себя, а не для нашей группы. В мире терроризма махинации совершались постоянно. Никогда нельзя было понять точно, кто дергает за веревочки. Когда на операции выделялись такие огромные суммы денег, без махинаций было не обойтись. Речь шла о сотнях тысяч долларов”.^{199}

Кто управлял Карлосом? Кляйн говорил, что налет на ОПЕК осуществлялся по заданию “одного из арабских президентов”, которого он отказывался называть. “Все сведения о конференции и предпринимаемых мерах безопасности были получены нами от представителей страны, являвшейся членом ОПЕК, которая присутствовала на этой сессии”, — вспоминал Кляйн.^{200} Западные разведывательные службы не сомневались, что теракт был оплачен Ливией и, возможно, Ираком. Ливия хотела навязать арабскому миру свою политику по отношению к Израилю, а Ирак был раздражен сопротивлением Саудовской Аравии повышению цен на нефть. Из всех членов ОПЕК только эти две страны, кстати, патронировавшие Народный фронт, были непримиримыми врагами Саудовской Аравии и Ирана. Сам Карлос никого не называл, но и по прошествии времени он продолжал жестоко критиковать Ливию за отказ предоставить ему самолет в аэропорту Триполи, чем, по его словам, она показала, что не возражает против резни, когда на кон были поставлены жизни заложников.^{201}Много лет спустя один из сообщников Карлоса подтвердил, что полковник Муамар Каддафи оплатил налет на ОПЕК, обещая за это Карлосу в качестве награды 1 миллион долларов ежегодно.^{202}

Пока весь мир ломал себе голову, куда пропал Карлос после своего театрального отъезда из аэропорта Алжира, Австрия, предполагавшая, что он все еще находится в Алжире, обратилась с просьбой о его экстрадиции. Но австрийский посол в Алжире был вежливо извещен, что между Австрией и Алжиром не существует официального соглашения об экстрадиции, а поэтому просьба не может быть выполнена по причинам юридического свойства. Франция воздержалась от того, чтобы последовать примеру Австрии, хотя у нее на руках имелись материальные доказательства (письмо Карлоса матери) того, что нападение на ОПЕК было делом рук Карлоса. Франция полагала, что требование арестовать Карлоса может оскорбить их бывшую североафриканскую колонию и всколыхнуть неприятные воспоминания об убийствах на улице Тулье. Лучше было не будить спящих собак. И шакалов тоже.

Таким образом, президенту Алжира Хуари Бумедьену было позволено взять Карлоса под свою защиту. “Когда алжирцы предложили нам политическое убежище в обмен на заложников, мы согласились, — объяснял впоследствии Карлос. — Алжир относился к нам лояльно и дружелюбно”.^{203} Глава государства баловал Карлоса своим гостеприимством, предоставив в его распоряжение живописно раскинувшуюся виллу с превосходным видом на Алжир, в которой в свое время отдыхал главнокомандующий вьетнамской армии генерал Гиап. Кроме того Бумедьен предоставил Карлосу телохранителей.

Карлос оставался на этой вилле по меньшей мере в течение двух недель, пока поправлялся Кляйн, которого он навещал в больнице. За это время он успел несколько раз пообедать с министром иностранных дел Бутефликой, обнявшим его, когда он вышел из самолета, а также поужинать с главой секретной службы и начальником полиции. Когда Кляйн настолько окреп, что смог выписаться из больницы, начальник полиции потряс его тем, что начал петь дифирамбы его покойному соотечественнику Адольфу Гитлеру.

Через три недели после венских событий Карлос и поправившийся Кляйн улетели в Ливию. Не успели они выйти из самолета, как были приветливо встречены телевизионными операторами, посланными государственной радио- и телекомпанией для освещения их прибытия.

Согласно сообщениям французской разведки, расходы Карлоса в Алжире были оплачены полковником Каддафи. После серии официальных встреч, которые были вполне объяснимы в стране, которая финансировала и занималась подготовкой боевиков арабского и неарабского происхождения, полковник предоставил Карлосу и Кляйну частный самолет, чтобы они могли вылететь на собрание представителей Народного фронта в Южный Йемен.^{204} Отказ Каддафи арестовать Карлоса обеспечил Ливии почетное место в “черном списке” пособников терроризма, составленном американцами. После чего Каддафи в том же году разрешил Карлосу еще дважды посетить Ливию.

Февральская встреча в Адене, ставшая некрологом венской операции, отрезвила Карлоса. Протагонисты собрались перед лицом наставника Карлоса Вади Хаддад, который за два года до этого основал в столице Южного Йемена оазис марксизма-ленинизма. Присутствие Хаддада на всех докладах, растянувшихся на несколько дней, создавало нервозную атмосферу. Он все это время хранил ледяное молчание и лишь вел записи. Отчет превратился в обмен взаимными обвинениями и перебранку, в которой участники венской операции пытались оправдаться перед Хаддадом.

Карлос и Крёхер-Тидеман резко осуждали Кляйна за то, что он позволил уйти иракскому агенту службы безопасности. Они обвиняли его в том, что он слишком долго провозился с коммутатором и не проявил должной агрессивности, отражая нападение спецподразделения австрийской полиции. Кляйн отвечал, что иракский агент уже уходил с поднятыми вверх руками, а у него в тот момент было много других, более важных дел, так что его вполне устраивал уход со сцены лишнего персонажа. Но эти объяснения не могли удовлетворить Карлоса и Крёхер-Тидеман. По их словам, Кляйн подверг их опасности, поскольку Крёхер-Тидеман пришлось взять агента на себя при полном бездействии со стороны Кляйна. Но, несмотря на попытки Карлоса сделать Кляйна козлом отпущения, ему не удалось избежать дотошного расследования со стороны Хаддада. Снова и снова он пересказывал события, которые привели к отмене запланированного турне по ближневосточным столицам и отказу от убийства шейха Ямани и Амузегара.

Группа Карлоса напряженно ожидала решения Хаддада. После бурного обсуждения Карлос и Кляйн были отправлены в тренировочный лагерь Народного фронта, находившийся неподалеку от бывшей резиденции британского губернатора в Адене. И ветераны Вены снова сели за парты и окунулись в премудрости военной теории. Взрывную практику они проходили в пустыне.

Контингент студентов состоял из представителей различных радикальных групп, которые представляли собой не менее взрывоопасную смесь: там были марксисты и христиане-фалангисты всех мастей. Предусмотрительный Хаддад распорядился, чтобы боевики вступали в разговоры с представителями других движений только с его разрешения. Тест, предложенный кандидатам в отряд смертников, только усугубил обстановку. Он предполагал, что курсанты занимаются привычными делами, держа в одной руке гранату, а в другой — заряженный автомат, откладывать которые запрещалось в течение трех недель.

Не удивительно, что после напряженных венских событий Карлосу и Кляйну было скучно в лагере. Чтобы как-то убить время, а также поддержать физическую форму, Кляйн начал бегать трусцой по пустыне. После занятий оба отправлялась в ночные клубы Адена потанцевать и выпить, где Карлос не скупясь тратил деньги. “Самолетный террорист”, как называл его Кляйн, близко сошелся с офицерами “Штази” (восточно-германской тайной полиции), обосновавшимися в Адене. По ночам, чтобы освежиться после пьянки, друзья зачастую отправлялись поплавать в “Заливе дипломатов” — одном из немногочисленных пляжей Адена, куда не заходили акулы.

Полгода, проведенные Кляйном бок о бок с Карлосом, предоставили ему отличную возможность близко познакомиться с ним. Кляйн пришел к выводу, что одной из характерных черт Карлоса было тщеславие. Объявление о розыске Карлоса, распространенное Западной Германией, задело его гордость настолько, что он собрался обратиться к западногерманским властям с протестом против того, что его голова оценивалась в ту же сумму, что и остальных боевиков: он счел это личным оскорблением.^{205} Этим же тщеславием объясняется неистребимая любовь Карлоса к маникюру и педикюру; а Кляйн доводил его до бешенства своими насмешками над тем, что он постоянно моется и принимает душ. С точки зрения Кляйна, Карлос был “страшно сексуально озабоченным типом”: