Обработка Мухарбала продолжалась в течение двух дней. Следователи и Морье, которого держали в курсе происходящего, выяснили, что он возглавляет парижскую группу и работает на Джорджа Хабаша. Однако в полный тупик их поставило имя некоего Нуреддина, с которым, по словам Мухарбала, он должен был встретиться в Париже. А как его полное имя? — спросили следователи. Мухарбал ответил, что не знает. Что он может еще сказать о нем? Ничего. Он — мой исполнитель. Убийца, вот и все.

Откровения Мухарбала стоили того, чтобы их передать в Париж. Морье и глава местного отдела французской контрразведки засели во французском посольстве и начали передавать шифрованные радиограммы с описанием всех сведений, полученных от Мухарбала, включая адреса, подробности, обнаруженные в его записной книжке, и номера изъятых у него паспортов. С соблюдением строжайших мер предосторожности отчет посылался серией коротких сообщений с последующим ожиданием подтверждения о получении каждого из Парижа. Оба приговорили полную бутылку виски, пытаясь скрасить это скучное занятие.

Ливанским следователям стало ясно, что больше им ничего не удастся добиться от Мухарбала, и, посоветовавшись с Морье, они решили отпустить его и посадить на парижский самолет. К несчастью для французской контрразведки, готовность к взаимодействию у ливанцев распространялась не только на западные спецслужбы. Во имя совместной борьбы арабской нации за права палестинцев контрразведка Ливана тесно взаимодействовала также с группами боевиков, ведущих войну с Израилем. Народный фронт, быстро узнавший об аресте Мухарбала, запросил главу департамента криминальных расследований полковника Антуана Дада о подробностях происшедшего. Сведения, разглашенные полковником, вполне объясняют тот факт, что уже в четверг, 12 июня, Карлос знал об аресте Мухарбала.

В тот же четверг, вечером, Карлос позвонил своей хорошенькой колумбийке Ампаро из одного парижского кафе. Их любовная связь оборвалась в декабре, когда Ампаро, выяснив, что Карлос ухаживал и за другими женщинами, выгнала его из своей квартиры. Теперь по телефону Карлос просил ее о небольшой услуге. Он сказал, что ждет возвращения в Париж своего начальника, после чего он сможет продолжить свою революционную борьбу. Однако тот был арестован в Бейруте, и теперь Карлос опасается, что полиции станет известен его адрес на улице Тулье в Латинском квартале, где спрятана часть оружия. Поэтому не согласится ли Ампаро, чтобы он перенес это оружие к ней домой, на улицу Амели возле Эйфелевой башни? Поскольку ее адрес никому не известен, она будет в полной безопасности. Она мгновенно согласилась: “Я совершенно искренне считала, что просто оказываю услугу человеку, который мне нравился”.^{122}

Когда на следующий день она вернулась домой с работы — она нашла работу в отделении Банка Ллойда неподалеку от здания Оперы, — то увидела, что Карлос, у которого сохранился ключ от ее квартиры, уже перенес часть своих чемоданов к ней на второй этаж. Он еще раз зашел тем же вечером и принес еще более тяжелые сумки, которые позвякивали каждый раз, когда он случайно делал резкое движение. Не показав ей, что находилось внутри, он убрал все подальше на чердак.

В пятницу, 13 июня, Мухарбал свободно сел в самолет, совершавший рейс из Бейрута в Париж. Однако, когда самолет приземлился в “Орли”, переодетый полицейский, следивший за Мухарбалом, незаметно указал на него ожидавшей их бригаде ДСТ. Французы не сомневались в том, что Мухарбал заляжет на какое-то время, но рано или поздно совершит ошибку и выведет их на своих сообщников.

Тот забрал свой чемодан и взял такси до Латинского квартала. Там ливанец вошел в грязный серый дом под номером 9 по улице Тулье, из которого вышел через четверть часа в сопровождении высокого, плотно сложенного человека с блед

ным лицом и черными волнистыми волосами, который нес его чемодан.

С помощью телеобъектива наблюдатели из ДСТ сделали два снимка этой пары и один — неизвестного спутника Му-харбала, когда, увлеченные разговором, те повернули на улицу Суффло и двинулись по направлению к Люксембургскому саду. На одной фотографии Мухарбал, еще более элегантный, чем обычно, несмотря на суровые испытания, постигшие его в Бейруте, что-то доказывает, рамахивая сигаретой. Его приятель внимательно слушает, оттопырив нижнюю губу, а полы расстегнутого пиджака раздувает ветер.

Человек из ДСТ, следивший за Мухарбалом, отметил его встречи с французской секретаршей Катериной Боннфой, и не более того. Бюджет ДСТ был скуден, а наблюдение за объектом обходилось дорого. Руководство ДСТ, с самого начала не сомневавшееся в том, что понапрасну тратит время на Мухар-бала, воспользовалось первым же поводом, чтобы прикрыть эту операцию. Через несколько дней после возвращения Му-харбала в Париж шифрованные сообщения, посылавшиеся на имя Морье через французское посольство в Бейруте, перестали поступать.

Слежка за Мухарбалом стала настолько нерегулярной, что 20 июня он сумел ускользнуть от ДСТ и перебраться в Великобританию. Правда, на следующий же день с помощью французов Специальная служба разыскала его и выслала обратно из Англии. В Кале он был с рук на руки передан региональному отделению Секретной полиции, занимающейся внутренней разведкой и более известной простым французам сотнями тысяч досье, которые она на них собирает. ДСТ было вынуждено униженно просить о передаче Мухарбала, мотивируя это необходимостью проведения допроса.

Оказавшись лицом к лицу с комиссаром Арраном в штаб-квартире ДСТ неподалеку от Елисейского дворца, Мухарбал начал играть в “кошки-мышки”. “У меня трое братьев и три сестры. Я занимаюсь живописью и выполняю декорационные работы”, — это все, что он заявил на первом допросе.^{123}Однако на следующий день он подтвердил, что среди тех, с кем он встречался в Париже в течение нескольких предыдущих дней, был и Нуреддин. Мухарбал добавил, что он передал Нуреддину 10 тысяч франков и письмо из Бейрута; от кого именно, он говорить отказался.

Наконец, на пятый день содержания под арестом, 27 июня, Арран пригрозил Мухарбалу, что посадит его в самолет и на следующий же день отправит в Бейрут. Измученный допросами, Мухарбал сдался. Он знал, что его откровения ливанской полиции очень скоро станут известны его палестинским хозяевам, и возвращение в Бейрут для него будет равносильно смерти. Он прохныкал, что боится смерти, и сдал Нуреддина. Этот человек, солгал он, — основной связной Народного фронта в Париже. Мария-Тереза Лара, выдумывал он далее, его венесуэльская любовница, может знать о нем больше. Она живет в Латинском квартале, снимая студию в доме 9 по улице Тулье. Однако Мухарбал ничего не сказал ДСТ о Нэнси Санчес Фалькон, которая снимала эту квартиру пополам с Марией-Терезой. Студентка факультета антропологии, Нэнси той зимой влюбилась в Карлоса, и ее квартира в течение некоторого времени служила ему оружейным складом.

В противоположный берег Сены, прямо напротив ДСТ, упиралась коротенькая улочка, круто спускавшаяся вниз от университета Сорбонны — там-то и находилась упомянутая Мухарбалом квартирка. Оба ее окошка были распахнуты настежь, поскольку Париж в эти дни изнемогал от небывалой жары. Ни единое дуновение ветерка не колебало зеленые

шторы. А раскаленное пекло двора, к ярости соседей, измученных бесконечными шумными вечеринками, заполняли доносившиеся из нее раскаты смеха и звуки латиноамериканской музыки.

Карлос и три молодых венесуэльских студента — Лейма Паломарес, Эдгар Марино Мюллер и Луис Урданета Урбина — зашли туда в пять часов вечера, чтобы выпить за здоровье Нэнси, которая уезжала на летние каникулы в Венесуэлу. После нескольких рюмок Карлос проводил Нэнси до остановки такси на улицу Суффло. Не потрудившись проводить свою подружку до аэропорта, он помахал ей рукой и отправился купить бутылку виски “J&В,”чтобы продолжить веселье.