Кендра была хорошая, очень серьезная девушка. Трейси не сомневалась, что ее родителям об их намерении ничего неизвестно.

Трент — совсем другое дело.

Она видела Трента всего дважды за те полгода, что Кэмми встречалась с ним. Один раз Трейси пригласила его в гости на пасхальный завтрак.

Он оказался хамом.

Парень говорил, не закрывая рта, съел третью часть всего, до чего смог дотянуться, и ушел рано, чтобы успеть на ежегодный яичный рулет к бабушке и дедушке на лужайке в Лейк Женйва. («Эту традицию дедушка ввел, когда был сенатором от нашего штата, и сейчас там, конечно, собирается одно старичье, но мы все вынуждены приезжать, чтобы засвидетельствовать свое почтение!») Трент не употребил ни одногослова, которое бы намекало на то, что он считает себя и своих кузенов иллинойским эквивалентом семьи Кеннеди. Это было очевидно. Трейси и Джим так и не поняли, он действительно хороший парень или все дело в его приятной внешности и дорогом костюме. Он был похож на викинга. У Трейси не вызывала сомнений его чисто гормональная притягательность для ее дочери. Но когда Трейси спрашивала Кэмми о Тренте во время своих еженедельных звонков (иногда Кэмми тоже звонила ей, причем зачастую в одиннадцать вечера), она слышала один и тот же ответ: «Все хорошо».

Но дочь отвечала подобным образом на все вопросы.

Джим и Трейси пришли к соглашению, что с их стороны было бы неразумно испытывать серьезную неприязнь к безобидному пареньку после общения продолжительностью в целых полтора часа. Просто он был таким... патрицием. Джим каждую неделю встречался с типами вроде отца Трента. Эти ребята строили себе уже по третьему дому. Они строили целые поселки третьих домов для себя и себе подобным. И Джим их презирал всем своим существом. Трейси относилась к этому намного спокойнее. Но мальчик был поистине претенциозен. Семья Трента жила в месте, о котором он пренебрежительно отзывался как о «трущобах Кенилворта» — города, в котором двадцатипятилетние юристы зарабатывали за год в два раза больше совместного дохода Джима и Трейси. Бывшая девушка Трента изобрела женское велосипедное седло и уже была миллионером. Отец Трента заработал на рынке ценных бумаг столько денег, что вышел на пенсию в пятьдесят лет и начал играть в поло. Трент носил туфли без носков.

— Я знаю, что я псих, Трейс, — заявил Джим, — но я думаю, что этот маленький недоносок встречается с Камиллой из любопытства. Наверняка она кажется ему горячей штучкой из трущоб. Бог ты мой, поло!

Трейси смотрела на дурацкое кольцо у Кэмми в пупке и думала: «Ну какое мне дело? Почему меня уязвляет пренебрежение, которое демонстрирует моя утонченная дочь? Почему ее очевидные и даже неуклюжие попытки играть на моих слабых местах всегда достигают цели?» Трейси предположила, что причина в самой Кэмми, которую она все еще воспринимает как экзотическую птицу, запутавшуюся в сетях житейских проблем, неловко извлеченную из них и выкормленную родителями из пипетки. Неужели за какие-то два месяца, проведенных дочерью в колледже до Дня благодарения, превратили ее из яркой трепещущей ленты в кожаный точильный ремень? Трейси вздохнула. С тех пор ситуация еще более ухудшилась. Порой ей удавалось смотреть на все с философской точки зрения. Но когда Кэм, как и прежде, непринужденно устраивалась на диване, положив голову на отцовское плечо, и вся сжималась, если ее обнимала Трейси, это причиняло настоящую боль. И ничего с этим не поделаешь.

«Я просто хочу уехать, — думала Трейси. — А она пусть едет в Индию. Все нормально». Трейси сделала правильный глубокий вдох, восстанавливающий душевный баланс.

Кэмми только что исполнилось девятнадцать.Обычно девочки восстают против родителей года на три раньше. Трейси повезло. Их дружба просуществовала очень долго. У них был такой запас воспоминаний, который когда-нибудь позволит им снисходительно посмеяться над этим ужасным временем. Кэмми обязательно изменится. Возможно, когда у нее появятся собственные дети. Все так говорят. То, что Кэмми меняет мнение по каждому поводу с такой же частотой, как переодевается, вполне нормально. Если она стремится распахнуть дверцу своей клетки, любовно сооруженной родителями, так тому н быть. Дочь одной из одноклассниц Трейси, с которой они даже сидели за одной партой, стала кокаинисткой. Сын знакомой из книжного клуба целых два года каждую четверть искусно подделывал компьютерные распечатки оценок из колледжа, который он и не думал посещать. У Кэмми впереди целая жизнь, а пока девочка наслаждается бурным и умеренно алкогольным общением с себе подобными, о которых Трейси, к счастью, известно очень мало. Это все нормально. И препаршиво.

Трейси вжикнула молнией на сумке. Внутри еще оставалось место.

— Хочешь есть? — спросила она у Кэмми. — Я готовлю салат...

— У тебя что, нет ни одного идиотского возражения? Или ты, может, и не слушала?

— Я слушала, Кэм. Не ругайся. Я хотела сказать, пожалуйста, не ругайся.

— Папа объездил весь мир еще до того, как вы поженились. Если бы он не сделал этого в юности, ему никогда больше не удалось бы попутешествовать. А я в десять раз опытнее и осмотрительнее папы.

— Само собой, — откликнулась Трейси, думая о том, что Кэмми не опытнее корнишона в запечатанной банке. Лично она в ее возрасте повидала намного больше. Кэмми всю свою жизнь была окружена заботой, как редкая орхидея. — Но тебе еще нет и двадцати лет.

— На что я вообще рассчитывала? — вздохнула Камилла. — Родители Кенни, например, доверяют своей дочери.

— И мы тебе доверяем.

— Ага.

— Мы не доверяем другим людям. — Трейси почувствовала торжество Кэмми. Получилось! Мать завелась!

— Тебе еще не надоело это повторять? — поинтересовалась Кэмми.

«Вообще-то, — подумала Трейси, — еще как надоело». Сделав паузу, она решила сменить тактику.

— И у тебя на это путешествие отложены...

— Слушай, — перебила Кэмми, — нам понадобится совсем немного. Несколько рубашек, юбка для посещения церквей, солнцезащитные очки, шарфы, свитер, одна куртка, одна пара удобных туфель...

Прикусив язык, Трейси вела подсчет: две, три, четыре сотни... и это без нижнего белья. Хотя кто его будет носить?

— Я имею в виду деньги на случай крайней необходимости, — ответила она.

— У меня есть моя кредитная карточка, — поджав губы, заявила Кэмми.

— У тебя есть кредитная карточка отца, оформленная на твое имя, — уточнила Трейси.

— Сколько можно брюзжать об одном и том же? Ладно, я пыталась. Разговор окончен.

«А разве это был разговор?» — подумала Трейси и, не удер-жавшись, произнесла вслух:

— Как насчет страховки, Кэм? А вдруг в одной из этих «цивилизованных» стран ты заболеешь так, что тебе потребуется госпитализация? И наша страховка не будет распространяться на тебя, если ты будешь отсутствовать на одну минуту дольше полного учебного года?

— Года? Ты глухая? Я что, сказала год? Или семестр? Остынь, мать. Я упомянула об этом... из вежливости. Если я решу, я все равно поеду. Почему ты все всегда должна испортить?

— Кэм, как я могу хотеть, чтобы ты бросала колледж? Ты так говоришь, как будто речь идет о тюрьме. Тебе же раньше нравилось учиться.

— Это и есть тюрьма, — огрызнулась Камилла. — И может быть, — ха! — я уже не такая, как «раньше». Я считаю, что три четверти всей учебной программы — это полное дерьмо.

— Не ругайся, — машинально произнесла Трейси.

— Твою мать! Дерьмо — это не ругательство!

Трейси почувствовала, как у нее в висках застучало.

— Как работа?

— Мне нравится быть рядом с папой, — угрюмо произнесла Кэмми. Джим занимал пост старшего партнера в архитектурной фирме. — Мне даже нравится моя твердая шляпа.

— А ты не хотела бы сама заниматься тем же, что и папа?

Камилла стала покусывать ноготь.

— Хочу... со временем.

— Ну тогда...

— Что тогда? Господи, я же не собираюсь вступать в ашраму. И я не сбегаю с Трентом! Неужели ты думаешь, что я мечтаю оказаться в твоем положении и в двадцать лет иметь на руках ребенка? — Камилла открыто над ней насмехалась, злорадство так и лучилось из ее обсидиановых глаз. Прекрасные глаза Камиллы были такими темными, что, когда она была малышкой, у педиатра возникали проблемы с тем, чтобы рассмотреть ее зрачки. — Продолжай паковать вещи, мама. Извини за беспокойство. Мне казалось, мы можем общаться.