– Они получили должное. Я, со своей стороны, считаю безобразием неисполнение ими моих приказаний.

– Они вам не подчинены: пока что командую флотом я, а не вы.

– Дело идет не о командовании флотом, а о недопустимо пренебрежительном отношении к моим приглашениям со стороны Эссена и Грамматчикова.

– Они поступили, согласуясь с моими приказами.

– Значит, надо ваши приказы или отменить вовсе, или изменить соответствующим образом.

– С вами в спор я вступать не собираюсь, но настаиваю на вашем извинении перед оскорбленными офицерами.

– А я не собираюсь извиняться и считаю, что этот вопрос исчерпан.

– Тогда я буду просить ваше императорское высочество подать рапорт об увольнении из моего штаба.

– Навряд ли я удовлетворю вашу просьбу.

– Такой начальник морского отдела, как вы, мне не нужен, – уже повысил голос Макаров. – Я сегодня же об этом телеграфирую наместнику и государю императору.

– Напрасно вы так близко принимаете к сердцу такие пустяки, Степан Осипович, – переменил тон князь, испугавшись широкой огласки инцидента. – Если вы настаиваете, то, исключительно из уважения к вам, я готов написать им пару примирительных слов. Большего, я надеюсь, вы и не будете требовать от члена императорской фамилии.

– Вот перо и чернила, – показал на стол адмирал. – Прощу вас тут же написать извинительные письма.

– Однако, адмирал, хватка у вас, я вижу, мертвая, – опять начал раздражаться князь, – но раз я обещал написать, то свое слово сдержу. Готово, – протянул он Макарову две коротенькие записки. – «Прошу на меня не обижаться» – этого вполне для них достаточно.

Макаров не стал спорить и отпустил князя.

Вызвав Дукельского, адмирал приказал отправить записки князя. После этого он стал диктовать флаг-офицеру длинную телеграмму наместнику, прося немедленно убрать из Артура обоих великих князей.

– Телеграмму зашифруйте и срочно отправьте, – распорядился адмирал.

Наутро был получен ответ от Алексеева, в котором он обещал «пожурить» великого князя и советовал Макарову «не обижать самолюбивого юношу». Макаров понял, что ни у наместника, ни в Питере он поддержки не встретит. Однако он не оставлял надежды так или иначе воздействовать на великого князя. Вызвав к себе Верещагина, он спросил, скоро ли тот собирается вернуться в Петербург.

– Разве я надоел вам в Артуре, Степан Осипович? – улыбнулся художник.

– Не в этом дело, дорогой друг. Мне нужно отправить личное письмо государю. Я хотел просить вас передать его из рук в руки. Иначе оно никогда не дойдет до него.

– Если дойдет, то едва ли даст ожидаемый вами результат. Государь молод, неопытен и находится полностью под влиянием придворной камарильи, к которой принадлежит и Кирилл Владимирович. Ворон ворону, как известно, глаз не выклюет!

– Вы лично расскажете, к чему ведет поведение князя. Если его не уберут отсюда, я принужден буду сложить с себя командование.

– Не разрешат, Степан Осипович!

– Тогда я не остановлюсь перед высылкой князя из Артура. Пусть меня потом разжалуют хоть в матросы!

– Да, положение у вас, Степан Осипович, очень трудное. Если хотите, я завтра же выеду в Питер, – подумав, согласился Верещагин.

– Подождем с неделю еще, авось этому балбесу надоест безобразничать в Артуре, и он сам уедет отсюда.

– Всю жизнь он занят только кутежами, и на это рассчитывать трудно. Вот если бы Того устроил новую бомбардировку, мигом бы его высочество улетучился отсюда. Великокняжеские нервы мало приспособлены к сильным ощущениям, – усмехнулся Верещагин.

Макаров расхохотался.

– Остается только просить адмирала Того об этой дружеской услуге!

– Он прекрасно понимает, что великий князь является его союзником в общей борьбе против вас. Поверьте, пока Кирилл в Артуре, ни одной крупной операции против крепости японцами не будет предпринято.

В начале пасхальной недели на флагманском корабле состоялась торжественная раздача Георгиевских крестов отличившимся в боях матросам. Со всех судов эскадры к «Петропавловску» направлялись шлюпки, на которых находились избранные самими матросами храбрейшие из храбрых, удостаиваемые высшей воинской награды. Тут были и солидные боцманы, боцманматы[105] с традиционной серьгой в ухе и густо нафабренными усами, и совсем еще юные, безусые матросики, всего несколько месяцев пробывшие на кораблях. На всех лицах застыло выражение торжественной строгости и застенчивости. Они тщательно оправляли одежду и бескозырки, стараясь придать себе возможно более лихой и гордый вид. Шлюпки подходили к парадному трапу. Матросы быстро поднимались на палубу и по кораблям выстраивались на шканцах броненосца.

Когда все собрались, к награждаемым подошел Макаров. Желая особенно подчеркнуть торжественность происходящего, адмирал был в полной парадной форме. Его сопровождал великий князь Кирилл Владимирович и все адмиралы эскадры, тоже в парадной форме. Макаров поздоровался с матросами и вместе со своей свитой неторопливо прошел по фронту. Некоторых он спрашивал, за что представлен к награде, давно ли состоит на службе, где служил раньше…

Матросы отвечали громко, без смущения.

– На молитву, шапки долой! – скомандовал старший офицер.

Начался молебен. Матросы, истово крестясь, щурились под яркими лучами весеннего солнца, брызнувшего из-за туч. Адмирал прикрывал рукою лысеющую голову от дуновения свежего морского ветра. Хорошо слаженный хор певчих старался вовсю. После возглашения многолетия царствующему дому, «боярину Степану» и «всем православным воинам» священник окропил святой водой матросов.

Раздалась команда: «Накройсь!»

Макаров обратился к награждаемым с речью:

– По единодушному выбору ваших товарищей вы признаны достойнейшими самой высокой военной награды. Получив Георгиевский крест, вы явитесь гордостью той части, в которой вы служите. Помните же высокое значение Георгиевского креста, которым вы сегодня награждаетесь, и проявляйте себя достойными этой награды, – прочувствованным тоном произнес адмирал.

Затем он приступил к раздаче наград. Дукельский вызывал по наградному списку награждаемых. Они поодиночке подходили к адмиралу. Каждого из них в отдельности командующий флотом поздравлял, расспрашивал о службе, желал дальнейшей удачи в боях. Затем великий князь, с трудом подавляя зевоту после вчерашнего кутежа, прицеплял награжденному крест.

– Как стоишь, болван! Грудь вперед, голову выше! – вполголоса покрикивал он при этом на матросов.

Поодаль расположился Верещагин с альбомом, быстро делая наброски матросов; из-под его карандаша выходили радостно возбужденные лица матросов, отвечающих Макарову, и угрюмые, хмурые, иногда испуганные, – стоявших перед великим князем. Художник двумятремя штрихами давал целую гамму настроений.

Когда раздача крестов закончилась, матросы вновь выстроились.

– В честь новых георгиевских кавалеров, ура! – провозгласил Макаров, вытягиваясь и прикладывая руку в белой перчатке к треуголке.

Музыка заиграла туш, а с судов эскадры грянул салют. Эскадра чествовала своих героев.

Лица награжденных просветлели. Они с горячей любовью смотрели на своего любимого дедушку-адмирала.

Едва смолкли крики, как из строя матросов раздался взволнованный, срывающийся голос;

– Нашему любимому адмиралу, нашему «дедушке» ура!

Над тихим артурским рейдом понеслись громовые раскаты русского боевого клича. Макаров, высокий, широкоплечий, с развевающейся по ветру бородой, стоял навытяжку перед матросами, которых он не раз водил в бой под своим адмиральским флагом. Лицо его светилось любовью. Он с гордостью глядел на матросов.

Долго не умолкали крики. Когда наконец адмирал махнул рукой, они постепенно, как бы нехотя, стали смолкать.

– Спасибо, братцы! – задушевно проговорил Макаров.

– Рады стараться! – гаркнули матросы. И снова понеслось по рейду «ура», перекинулось на стоящие рядом суда, на пристань, в портовые мастерские…