– Не совсем так, ваше превосходительство, но коль скоро ему суждено пасть, пусть это совершится поскорее; меньше будет человеческих жертв.

– Да, капитан, вы правы: упорное сопротивление на передовых позициях совершенно излишне, чего не хочет понять Кондратенко. Только зря проливают солдатскую кровушку.

– По-видимому, он надеется на благоприятный исход войны.

– Не такой он дурак! Просто хочет прослыть артурским героем.

– Надеюсь, Стессель не разделяет его взглядов?

– Стессель собственного мнения не имеет, это для него слишком сложно.

– Тогда пусть он усвоит мнение вашего превосходительства!

– Вы, Василий Васильевич, человек коммерческий. Хотите услугу за услугу? Я буду поддерживать у Стесселя ваше мнение об осаде… Мог бы я участвовать в вашем предприятии?

– Разрешите на ваше имя записать акции шанхайского банка тысяч на десять – пятнадцать?

– Только, чур! Договора с вами я, конечно, заключать не буду.

– Слово вашего превосходительства дороже денег!

Сахаров оживился и весело замурлыкал что-то себе под нос.

– Много вам платят японцы? – неожиданно обернулся к нему Фок.

– Мне? Японцы? За что? – похолодев от страха, воскликнул Сахаров. – Шутить изволите, ваше превосходительство! Что же касается этого купца Тифонтая, то я с трудом выжал из него три процента с чистого дохода… вообще – купцы народ коммерческий.

– А японцы – дальновидный!

– Вполне согласен с вашим превосходительством.

– Тогда все в порядке, – закончил разговор генерал.

Утром к Фоку явился полковник Дмитриевский с целым ворохом бумаг.

– Прежде всего разрешите доложить вашему превосходительству, что ваше распоряжение о снятии с позиций Четырнадцатого полка выполнено только наполовину: стрелки ушли, но разбирать блиндажи и укрытия генерал Кондратенко не разрешил.

– Савицкому надо было не спрашивать разрешения у Кондратенко, а точно выполнить мое приказание. Объявите ему выговор в приказе по дивизии.

– Генерал Кондратенко под угрозой ареста приказал все оставить на месте. Кроме того, в расположении Четырнадцатого полка появилась не то холера, не то дизентерия. В охотничьей команде сразу заболело двадцать человек, некоторые тяжело. Ввиду этого полковой врач, во избежание распространения заразы, не рекомендовал что-либо уносить с бывшего участка полка.

– Это другое дело! Пусть себе там Кондратенко на здоровье возится с эпидемией, мы вовремя убираемся отсюда.

Вскоре приехал Савицкий и стал оправдываться в невыполнении приказа начальника дивизии. Фок дал ему выговориться и затем спросил:

– Правда, что у вас обнаружилась холера?

– В охотничьей команде поручика Енджеевского. Я, кстати, откомандировал его в распоряжение Кондратенко.

– Это тот умник, который уверял под Цзинджоу, что японцы уходят на север и в нарушение подчиненности, помимо меня, прямо донес об этом Стесселю и почему-то Кондратенко?

– Он самый, ваше превосходительство. Я с удовольствием бы и совсем избавился от его присутствия в полку.

– Подайте рапорт по команде. Я поддержу ваше ходатайство перед начальником района. Заодно пусть он забирает с собой всех этих холериков и разводит заразу в Седьмой дивизии.

– Слушаюсь! Сам Енджеевский тоже является нравственной заразой для всего полка – нигилист и критикан!

– Тем больше оснований от него избавиться! Посмотрим, как Кондратенко справится со своей затеей, – злорадно проговорил Фок.

– Ваше превосходительство! – доложил генералу вошедший Ирман. – По просьбе генерала Кондратенко я оставил на месте две правофланговые батареи.

– Совершенно напрасно! Немедленно снимите их, они мне нужны на левом фланге завтра к утру.

– Но там и так уже имеется три батареи, а у Хунисана почти нет артиллерии. Там намечается наступление Двадцать шестого полка, и без артиллерийской подготовки полк понесет значительные потери…

– До Седьмой дивизии, с ее умником Кондратенко, мне нет дела! К вам она тоже не имеет никакого отношения, и вам незачем о ней беспокоиться.

Ирман в волнении поднялся во весь рост перед Фоком и задыхающимся голосом проговорил:

– Вашего распоряжения по долгу службы и чести своего мундира я исполнить не могу. Прошу освободить меня от командования бригадой!

Фок с удивлением смотрел на своего всегда дисциплинированного и выдержанного начальника артиллерии. В таком состоянии он его еще никогда не видел.

– Какой же вы горячка, Владимир Александрович! Как будто вы не совсем лишены нашей спокойной и уравновешенной германской крови. Из-за пустяков пыль поднимаете!

– Человеческие жизни для меня никогда не были пустяками.

– Я вас, полковник, больше не задерживаю, – вновь повысил голос Фок. – Если вы больны, подавайте рапорт и уезжайте в Артур, но дальнейших препирательств по поводу отданного мною приказа я не потерплю.

Ирман повернулся по-уставному и, щелкнув шпорами, вышел. Выйдя от начальника дивизии, Ирман быстро написал рапорт о болезни и подробное письмо Кондратенко. Письмо он вручил Али-Ага Шахлинскому и приказал ему тотчас же ехать к генералу.

– От вас многое зависит, Али-Ага, – напутствовал капитана Ирман.

– Не беспокойтесь, Владимир Александрович. АлиАга еще никогда никого не подводил и не предавал в жизни. Если Фок задумал подвести Седьмую дивизию под удар японцев, то это ему не удастся. Приложу все силы, чтобы расстроить его козни и помочь генералу Кондратенко. – И, вскочив на коня, Шахлинский широким галопом поскакал по дороге.

Глава седьмая

Звонарев вместе с Кондратенко обходил линию окопов, которые должен был занять Двадцать шестой Восточносибирский стрелковый полк. Генерал осматривал мелкие окопчики с небольшим земляным бруствером, едва прикрывавшим сидящего на дне человека.

– Надо удивляться ничтожности потерь в Четырнадцатом полку при таком отвратительном устройстве окопов, – раздраженно сказал он.

– Японец тут совсем не стреляет, можно хоть на бруствере сидеть, ваше превосходительство, – доложил Денисов, оказавшийся в числе «заболевших холерой и внезапно поправившихся» охотников.

– Очевидно, здесь никого нет, кроме редких цепей для наблюдения за нами, – окончательно решил Кондратенко. – Пока займемся улучшением позиции и подготовкой к глубокому поиску в тыл, который может привести и к прорыву всего японского расположения.

– Если только Фок и Стессель, не помешают, – вставил Семенов.

– Наверное, помешают, – добавил Енджеевский. – Наш начальник дивизии из кожи вылезет, чтобы напакостить вам.

Около полудня стремительно прискакал Али-Ага Шахлинский с письмом от Ирмана.

Ознакомившись с содержанием письма, генерал сделался мрачным.

– Батареям уже передано приказание об уходе? – спросил он у капитана.

– Никак нет, но от вас я еду к ним.

– Попросите обоих командиров батарей ко мне. Я лично побеседую с ними. Пока что надо хотя бы до вечера задержать здесь батареи, а затем я попрошу вас, Сергей Владимирович, махнуть отсюда прямо в Артур к Стесселю, – часа через два с половиной вы будете там. Я прошу его немедленно выслать мне из крепости пятидесятисемимиллиметровую ездящую батарею, батарею семидесятипятимиллиметровую китайских пушек и хотя бы взвод шестидюймовых полевых мортир, – всего двенадцать орудий и две мортиры. С этими силами я еще смогу обойтись. Только большая просьба, Сергей Владимирович: по дороге не мешкать. Сейчас десять утра, к завтрашнему утру батареи должны быть здесь.

Звонарев немедленно велел седлать себе лошадь.

– Моряков я прошу одновременно выслать канонерки и миноносцы к бухте Лунвантань. Пусть обстреляют берег с севера от Семафорной горы, – добавил Кондратенко, вручая прапорщику пакет.

Звонарев без особых приключений добрался до Артура и прямо с дороги направился с докладом к Стесселю.

Генерал был удивлен его появлением.

– Что там стряслось, что вас погнали с позиций прямиком в Артур? – спросил он у Звонарева.