Филлис Мэй, не стесняясь, рыдала, когда он кончил, сама Дора приложила к глазам платок. Элена так захватили звуки, что значение слов совсем от него ускользнуло. Но мировая печаль хоть немного коснулась каждого. Всем вспомнилась утраченная любовь, все услыхали зов.

– Господи, вот красота-то, – сказал Мак. – Напомнило мне одну дамочку… – И умолк.

Налили в бокалы вино и сидели притихшие. Вечеринка погружалась в стадию сладостного томления. Эдди забежал в контору, еще раз отстучал чечетку, вернулся и опять сел в кресло. Вечеринка уже готова была забыться сном, как вдруг на ступеньках снаружи послышался топот многих ног.

– А где девочки? – раздался громовой голос.

Мак поднялся на ноги, чувствуя чуть ли не счастье, и быстро пошел к двери. Лица у Хьюги и Джонса расплылись улыбками.

– Каких девочек вы спрашиваете? – мягко спросил Мак.

– Это не бордель? Таксист сказал, тут он где-то поблизости.

– Вы ошиблись, мистер, – весело отозвался Мак.

– А это что за дамочки?

И тут началось сражение. Пришедшие оказались командой со шхуны, ловящей тунца, из Сан-Педро. Это были бравые, веселые, сильные парни, не дураки подраться. После первой же атаки им удалось прорваться в комнаты. Девочки Доры, каждая, сняли с ноги туфлю и, взяв ее за носок, приготовились защищаться. В разгар сражения они били врага по голове острыми каблуками. Дора бросилась в кухню и вернулась, вращая с воинственным криком тяжеленной мясорубкой. Даже Док развеселился. Он молотил врагов шатуном с поршнем от «чалмерса» образца 1916 года.

Это было славное сражение. Элен поскользнулся на чем-то, упал и получил дважды в лицо, пока вставал на ноги. С грохотом перевернулась чугунная печка. Загнанные в угол враги отражали атаки тяжелыми фолиантами, хватая их с полок. В конце концов они оставили поле боя. Но два окна на улицу были выбиты. Вдруг с тыла появился Альфред, он услыхал шум сражения и поспешил на помощь, вооружившись своим любимым оружием – битой. Дрались на ступеньках, на улице, а потом и на пустыре. Входная дверь опять повисла на одной петле. Рубаха на Доке была порвана, и на худощавом, но мускулистом плече проступили от чьих-то ногтей капельки крови. Врага оттеснили уже почти до середины пустыря, как вдруг загудела сирена полицейской машины. Гости Дока едва-едва успели вернуться в дом, кое-как поставили на место сорванную дверь, выключили свет и затаились. Полицейские не обнаружили ничего подозрительного. А победители сидели счастливые в темноте, посмеивались и потягивали вино. Из «Медвежьего стяга» пришла новая смена. Свежее пополнение еще подняло боевой дух. Вечеринка разошлась на славу. Полицейские вернулись, заглянули, щелкнули языками и присоединились к веселью. Мак с ребятами сели в полицейскую машину и поехали к Джимми Бручиа за вином. Вместе с вином захватили и самого Джимми. Вечеринка гудела на весь Консервный Ряд, от одного конца до другого. Она вобрала в себя лучшие черты мятежа и ночной баррикады. Команда со шхуны из Сан-Педро приползла обратно на брюхе и была принята с распростертыми объятиями. Все ласкали бывших врагов и восхищались ими. Женщина, живущая в пяти кварталах отсюда, отправилась в полицию жаловаться на шум, но не нашла ни одного полицейского. Полицейские потом подали рапорт об угоне полицейской машины. Ее вскоре нашли брошенной на берегу. Док сидел на столе, скрестив по-турецки ноги, и улыбался, мягко похлопывая пальцами по колену. Мак с Филлис Мэй затеяли на полу индийскую борьбу. В разбитые окна дул с залива прохладный ветер. И вот тогда кто-то запалил бесконечную гирлянду шутих Ли Чонга.

Глава XXXI

В густых зарослях мальвы на пустыре Консервного Ряда поселился молодой суслик. Место было идеальное. Кругом высились зеленые мальвы, упругие, толстые, полные соков. Когда они созревали, их низко висящие плоды так и манили сквозь зелень. И земля была прекрасная для норы – черная, мягкая, с добавкой глины, так что ходы и помещения не осыпались и не обваливались. Суслик был толстый и лоснящийся, в защечных мешках у него всегда было полно еды. Его маленькие ушки были чистые и красиво поставленные, глазки черные, как головки старомодных булавок, и почти такой же величины. Передние лапы-лопатки отличались силой, коричневый мех на спинке блестел, а бежевый на брюшке был неправдоподобно густой и мягкий. Зубы у него были желтые, длинные и изогнутые, а хвостик тонкий и короткий, хотя это был красивый суслик в цветущей поре жизни.

Он пришел на пустырь издалека, место ему понравилось, и он начал рыть нору на небольшом бугре, откуда из-за мальвы хорошо проглядывались все дороги Консервного Ряда. Он не раз следил за ногами Мака и его ребят, когда они возвращались в Королевскую ночлежку. Начав рыть черную как смоль землю, он нашел ее еще лучше, чем ожидал: в земле попадались огромные камни. Главную кладовую он вырыл именно под таким камнем, чтобы она не обвалилась, какой бы сильный ливень ни лил. Да, в такой норе можно прожить всю жизнь и обзавестись не одной семьей, места столько, что хватит еще на десять нор.

Когда он первый раз высунулся из норки, было раннее утро, восхитившее его красотой. Сквозь мальвы сверху сеялся мягкий зеленый свет; первые лучи солнца брызнули в отверстие норы, и он лежал очень довольный, нежась в их тепле.

Вырыв главную кладовую, четыре запасных выхода и непроницаемую для воды спальню, суслик начал запасать еду. Он срезал только те стебли мальв, которые были без единого изъяна, затем подравнивал их до требуемой длины, тащил в нору и аккуратно складывал в главной кладовой, заботясь о том, чтобы они не загнили и не заплесневели. Действительно, идеальное место. Рядом ни одного огорода или сада, значит, никто не будет ставить на него западни. Кошек, правда, уйма, но они целый день трескали рыбьи головы и давно уже разучились охотиться. Подпочва здесь была песчаная, и вода никогда долго не стояла в норе после дождя. Суслик трудился на совесть, и скоро кладовая была доверху наполнена пищей. Тогда он сделал по бокам несколько маленьких камер для своих будущих деток. Через несколько лет, если ничего не случится, тысячи его потомков разойдутся по окрестностям, а корень их будет находиться здесь, под этим бугром.

Шло время, и суслик начал слегка тревожиться – в его нору не заглянула еще ни одна сусличиха. Каждое утро он садился у входа в нору и пронзительно свистел. Свист этот недоступен человеческому уху, но суслики слышат его даже глубоко под землей. И все равно, сусличихи не появлялись. Вконец истомившись, суслик отправился на разведку; он бежал по тропинке, пока не наткнулся на еще одну нору. Он сел у входа и призывно засвистел. В норе что-то зашуршало, и суслик учуял сладостный для него дух. Немного погодя, однако, из норы вышел старый, в боевых шрамах суслик-самец. Он набросился на пришельца и так искусал его, что тот едва дополз домой, забился в главную кладовую и три дня отлеживался; в этом бою он потерял два пальца на правой передней лапе.

И суслик снова стал ждать. Сидел у своей норы в этом красивейшем уголке и свистел, но ни одна сусличиха так и не пришла к нему; делать нечего, пришлось ему собраться в дорогу и покинуть эти благодатные места. Он поднялся выше по холму и нашел пристанище в саду, полном георгин, но хозяева этого сада каждую ночь ставили на сусликов западню.