Если историк отмечает какой-либо недостаток или несовершенство в каждом виде религии, упомянуть о котором ему представляется случай, то это еще не является доказательством отсутствия у него религиозности. Каждый принятый среди людей институт, каким бы божественным он ни был, должен нести на себе следы слабости и немощи нашей природы, и, если его не охранять тщательным образом, он может выродиться в одну или другую крайность. Какая преданность может быть столь же чистой, благородной и достойной верховного существа, как та, которая является самой одухотворенной, простой, неприукрашенной и которая ничего не заимствует ни от чувств, ни от воображения? Однако на опыте установлено, что именно такое поклонение очень естественно перерастает у простого народа в сумасбродство и фанатизм. Даже многим первым реформаторам религии можно бросить этот упрек; и их рвение, хотя оно и оказалось в данном случае чрезвычайно полезным, сильно отдает духом [религиозного] исступления. Два судьи во время правления Карла II не постеснялись высказать такое мнение даже прямо в суде. Может показаться, что некоторое соединение торжественности, помпы и украшения исправляет злоупотребления; однако можно обнаружить, что очень трудно помешать такого рода религии иногда опускаться до суеверия. Следует признать, что по крайней мере во времена архиепископа Лоуда сама англиканская Церковь, которая, быть может, представляет собой наилучшую середину между этими крайностями, была до известной степени заражена суеверием, напоминающим папистское, и оказывала более высокое уважение некоторым положительным институтам, чем это, строго говоря, допускается природой вещей. Задача историка—отмечать упомянутые злоупотребления всякого рода; но в то же время благоразумному читателю надлежит ограничивать те картины, с которыми он встречается, только той эпохой, о которой говорит автор. Ведь абсурдно, например, полагать, что пресвитериане, индепенденты, анабаптисты и другие религиозные секты нашего времени отличаются всеми теми сумасбродствами, которые мы отмечаем в сектах, носивших те же названия в прошлом столетии. Действительно, более справедливым покажется тот вывод, что секты, которые выделялись своим фанатизмом в течение одного периода, в последующем станут чрезвычайно умеренными и благоразумными, ибо в самой природе фанатизма заложено отрицание всякого рабского подчинения власти священников; из этого следует, что, как только первый порыв стихает, люди в этих сектах, естественно, получают полную свободу применения своего разума и сбрасывают с себя оковы обычая и авторитета.

267

Указатели составлены В. П. Гайдамака.