Послышался тихий шелест, и тотчас в тишине ночи негромко зазвучал голос, который Инге узнала бы из тысячи тысяч голосов. Она затаила дыхание и приблизила лицо к черной коробочке диктофона. Крошечный аппарат лежал у нее на коленях, и она склонялась все ниже, забыв про все на свете, забыв даже, что громкость можно усилить. Она боялась пропустить хотя бы слово, но вначале слышала лишь отдельные слова. От волнения она никак не могла соединить их во фразы и понять, о чем говорит Стив. В голосе мелькнула странная мысль: в на каком языке он обращается к ней? Она не сразу сообразила, что запись сделана по-испански, — тут, наконец, до нее начал доходить смысл его слов.
«…Все эти предметы попали ко мне довольно странным образом в тунисском аэропорту, за день до нашей первой с тобой встречи. В Лондоне я должен был вручить их «дяде Хоакину», которого никогда в жизни не видел. Понимаешь теперь, почему меня тогда так заинтриговал твой телевизионный дядя Хоакин? У меня к тебе просьба, девочка, одновременно она станет первым твоим заданием… Постарайся выяснить, что за изделия заключает сверток. Откуда они могут быть, где хранились, кому принадлежали. Может быть, сведения о них ты найдешь в каком-нибудь каталоге, подобном тому, что ты подарила мне. В моем — я постоянно вожу его с собой — они не упомянуты. Это настоящее золото и настоящие драгоценные камни, а вот антиквариат ли это или искусная подделка под старину, не знаю. Постарайся все выяснить доступными тебе средствами, но никому не показывай эти изделия за пределами «Лас Флорес»… Я отдаю себе отчет в том, что задача трудна и что для ее выполнения потребуется время. Поэтому не торопись… Если надо, поезжай в Мехико и даже в Штаты, но, конечно, не одна, а с Пако. Расходы фирма оплатит. В общем, действуй, но осторожно… Знаю, что ты уже поправилась, — работа и поездки не повредят тебе. У меня все по-старому. Был очень занят и еще буду занят некоторое время. Успехов тебе и счастья, девочка. Кассету уничтожь… И последнее — кольцо с черным алмазом не входит в коллекцию. Это сувенир для тебя, а может быть — талисман. Храни его и постарайся не потерять».
Письмо оборвалось. Пленка еще струилась беззвучно, но слов больше не было слышно. Инге подождала немного, вздохнула, выключила диктофон, перемотала пленку и прослушала письмо еще раз. Когда прозвучали последние слова Стива, Инге переключила диктофон на запись и, приблизив губы к крошечному окошечку микрофона, шепнула:
— Спасибо. Сделаю все, что ты велишь… и буду ждать. О, если бы ты знал, Стив…
Послышался едва различимый щелчок. Пленка в кассете кончилась.
На следующее утро, спустившись к завтраку, Инге приоткрыла кухонную плиту и осторожно положила кассету на пылающие угли. Маленький черный параллелепипед ярко вспыхнул. Мгновение спустя от него ничего не осталось.
За обедом Цвикк сказал Стиву:
— Слышали, Джон, вашего президента все-таки заставили уйти. По радио только что передали — президентом стал Форд.
— Следовало ожидать, — Стив старательно накладывал на тарелку салат из крабов, — скандал не удалось погасить…
Стив большую часть времени снова проводил в зоне у Тибба, но по субботам встречался с Цвикком, и они обедали вместе в отеле Центрального поселка.
— Дело не в уотергейтском скандале. — Цвикк, прищурившись, разглядывал на свет бокал с вином. — Никсон переоценил собственные возможности и… перестал устраивать кое-кого. Вот от него и избавились… А что касается Уотергейта… Эту грязную историю извлекли на свет и раздули лишь потому, что надо было избавиться от Никсона. Не будь Уотергейта, нашлось бы другое. У вас президентов не выбирают, их… подыскивают, выдвигают и проштамповывают.
Стив усмехнулся:
— Думаете, Форд подойдет лучше?
— Как переходная фигура. Банкам и военно-промышленному комплексу в Белом доме нужен человек совершенно иного покроя… Но избирателей надо приучить к мысли, что приход такого человека — историческая неизбежность. После Форда в Белый дом может попасть еще один «средний» американец. В меру ограниченности, тоже наломает дров в экономике, в политике, а уж после этого там посадят «сильную личность», дабы Америка смогла «вернуть» утраченный престиж мировой сверхдержавы. Ну а теперь — после вьетнамского позора — в Белом доме нужны очень «средние» американцы…
В конце обеда, за кофе, Стив сказал:
— Ваши «президентские прогнозы», Мигуэль, любопытны. Но при всей уязвимости нашей выборной системы в пятьдесят втором году был избран именно Эйзенхауэр, а не Мак-карти, в котором как раз и была заинтересована верхушка. При Маккарти «холодная война» пятидесятых годов запросто могла бы стать «горячей». Вы ведь помните, как это было?
— Помню, — прищурился Цвикк. — Припоминаю также, что покойный отец нашего патрона сделал все от него зависящее, чтобы именно Маккарти стал тогда хозяином Белого дома. Но военно-промышленный комплекс в те годы еще не имел такой силы, как теперь. Да и само название — «военно-промышленный комплекс» — впервые употребил Эйзенхауэр, став президентом. Он-то понимал, что к чему. Возможно, что идея создания ОТРАГа, а потом этого «филиала» здесь возникла в горячих головах именно тогда, когда «холодная война» сменилась первой оттепелью разрядки.
— ОТРАГ — незаконнорожденное детище мировой войны и реваншизма. — Стив поднялся из-за стола и принялся расхаживать по столовой. — Оно было зачато, когда мировая война еще продолжалась, но уже стало ясно, что фашизмом она проиграна. Тогда и появились вклады в швейцарских банках, которые ныне питают все разновидности неофашизма… Немецкая колония в Бельгийском Конго существовала еще со времен войны, Мигуэль. Думаю, что интересы тех, кто стоит на вершине пирамиды ОТРАГа, расходятся с исконными интересами заправил военно-промышленного комплекса Америки.
Цвикк, тяжело отдуваясь, раскуривал трубку. Потом сказал:
— Одна шайка. Акула акуле глотку не перегрызет… Они все постоянно встречаются на собраниях, заседаниях, советах акционеров, директоров, президентов в своих виллах, клубах, масонских ложах до… «бильдербергского Олимпа» включительно. У них гораздо больше того, что объединяет, чем того, что может разделить. Исключая, конечно, раздел прибылей.
— Разве реваншизм немцев не противопоставляет их Америке? Я до сих пор не могу понять, что заставило старого Фигуранкайна подчинить интересы фирмы целям и задачам ОТРАГа.
— Ну, это могу вам объяснить, — проворчал Цвикк, — он немец. В свое время симпатизировал Гитлеру…
— Сейчас, когда американцы пробуют кое о чем договориться с русскими, взрывчатая роль ОТРАГа, конечно, возрастет, — Стив словно размышлял вслух, — при желании его легко превратить в детонатор второй «холодной» и даже новой «горячей» мировой войны. Скромная роль подавителя освободительных тенденций в Экваториальной и Южной Африке кое-кого перестает удовлетворять.
— Гм, а вам известно, кто и когда впервые начал «холодную войну» на нашей грешной планете? — поинтересовался Цвикк, вставая из-за стола и пересаживаясь на диван. — И кто первым применил выражение «холодная война»?
— Смешной вопрос! Гарри Тру мен, конечно. Всего через два года после окончания Второй мировой, «горячей» войны.
— А вот не смешной. — Маленькие, глубоко посаженные глазки Цвикка заискрились от удовольствия, что удалось так поймать Стива. — Ошиблись на тысячу лет.
— Как это?
— А так… «Холодную войну» вел еще кастильский герцог Мануэль. С маврами. Он ее описывал примерно так: война эта не очень горячая и не столь ожесточенная, чтобы говорить о жизни или смерти, это «холодная война», которая тянется долго, к миру не приводит и не украшает тех, кто ее ведет. Могу добавить: «холодную войну» довольно успешно вел во Франции Людовик XI против герцога Бургундского. Он использовал угрозы, устрашение, всякие интриги, провокации, почти не прибегая к военным действиям. Если призадуматься, в истории «холодных» и «горячих» войн есть определенная последовательность. Они довольно ритмично сменяли друг друга. Точных временных закономерностей никто, правда, не установил еще…