Но тут за меня взялись Таня и Эрих, каждый на своей волне, и я сломался. В конце концов, пока этот блядский Фридрих был единственной призрачной возможностью попасть мне в Петербург, и почти реальной вероятностью заработать Эриху, Хельге и Руджеро на ремонт дома. А их я "заложить" не мог. Как бы ни был обижен.
Я вспрыгнул на стойку ворот двухметровой высоты и уселся там наверху, демонстрируя, как мне казалось, полное пренебрежение к Человеку, которого все, даже Хельга, ждали с таким трепетом и почтением! Кроме Тани Кох, к слову сказать.
До того, как выйти из дома, только и разговоров было, что "фон Тифенбахи" -- знаменитый старейший германский род, -- потомки королей, принцев, баронов и еще черт знает кого!
И что этот самый Фридрих, страдающий, как сказал профессор фон Дейн, "некоторыми возрастными необратимыми недомоганиями", обладает какими-то несметными сокровищами и неисчислимым наследственным состоянием.
Что такое "несметные сокровища" и "наследственное состояние" -- я ни хрена не понял. Наверное, тоже что-то вроде старческих заморочек: там болит, здесь болит, погадил -- цвет не тот, пописал -- струя кривая...
А вот, что значат "необратимые возрастные недомогания" -- я просек сразу же! Если по-нашему, по-простому, так это -- "ПИПИСЬКА У НЕГО НЕ СТОИТ"! Трахаться ему нечем.
Кстати, это и с Котами случается. Какое-нибудь нервное потрясение, или, опять-таки, возраст... Жалкое зрелище. И смех и грех.
А этому жирному борову -- так и надо! Не будет обзывать незнакомых Котов "омерзительными чудовищами". И все его последующие извинения -- мне до фонаря. До лампочки, как говорил Водила.
Короче, подваливает этот белый катафалк с ангелом на капоте к нашему дому, останавливается впритык к профессорскому "Ягуару", и из-за руля выскакивает...
Я не оговорился. Именно, "выскакивает" этаким козликом -- худенький седенький мальчик среднего роста. Старая короткая потертая кожаная куртка на белом меху, красная клетчатая байковая рубаха, сильно выношенные белесые джинсы, пижонски заправленные в коротенькие ковбойские остроносые сапожки. Только без шпор.
Так, думаю. Все-таки захватил Он своего шофера! Не понадеялся на собственную сообразительность, тупица толстая. Сейчас из задней двери и Сам вылезать будет, аристократ херов...
А оттуда никто не вылезает. Мало того, этот худенький пожилой мальчик в джинсиках хлопает профессора по спине, галантно целует руку сначала Тане, потом -- Хельге (хотя Хельга как-то говорила, что у немцев это не принято!), и по очереди представляется Эриху и Руджеро:
-- Фон Тифенбах... Фон Тифенбах!
Елки-моталки! Неужели это и есть тот самый "фон Тифенбах", о котором, по рассказам фон Дейна, чуть ли не вся Германия судачит?!
Гляжу со своей верхотуры -- и глазам своим не верю! А где же "Мистер-Твистер", мать его за ногу?! Я и раньше подозревал, что кое-что лишнее я себе от злости нафантазировал, но чтобы до такой степени?! Полный отпад...
И шестидесяти пяти ему не дашь. Максимум -- пятьдесят. Ну, пятьдесят с хвостиком...
М-да... Как выражалась киевская Кошка Циля -- "тут я пролетел, как фанера над Парижем"!
А этот фон Тифенбах размахивает рекламной листовкой с моим, действительно, ужасным изображением, и спрашивает всех так весело:
-- Ну-с, и где же этот ваш "Дикий, Сибирский, Русский, Таежный, Сторожевой" -- он же Гангстер, он же Крестный отец наркомафии?
Таня Кох берет его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем, и говорит ему:
-- Знакомьтесь, -- а мне мысленно добавляет: -- Умоляю, веди себя пристойно!
А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
ЧЕТВЕРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в сознание реципиента. Или "перцепиента"?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!
Короче. Я такого еще не встречал!..
И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА -- Шура Плоткин, Водила, Таня Кох...
Для того, чтобы "приручить" каждого из них, для того, чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной -- мне пришлось потрудиться. Правда, нам с Шурой очень помогли доктор Ричард Шелдрейс и Конрад Лоренц, Водиле очень помог я, Тане Кох помогла ее врожденная интеллигентность и поразительное женское чутье! Эриха Шредера я просто насильно заставил себя ПОНИМАТЬ...
Это была прекрасная, благодарная, но все-таки очень тяжелая работа.
А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, -- если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.
В потертой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то, -- некий вызов, протест. Словно он постоянно ведет какую-то небольшую, но очень важную для него войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..
Мне это в нем так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
-- Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
-- Вы разочарованы? -- моментально входя в Контакт, спросил он.
-- Нет, нет, что вы!.. Наоборот! -- искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его "Роллс-Ройса".
Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились...
Он с трудом отвел от меня взгляд и повернулся ко всем, стоящим вокруг:
-- Ну, как же можно было его так невыгодно фотографировать?! -- фон Тифенбах огорченно потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. -Посмотрите внимательней -- ведь этот Кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идет ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию, и как много говорит о его бойцовских качествах... Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
Вот этого я о себе никогда не слышал! Остается только узнать, что такое "бурш-дуэлянт" и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.
Но, что?.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним -- вся моя жизнь! Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила... Там, в конце концов, мой единственный и верный друг -- бесхвостый Кот-Бродяга!
Там, перед Моим Собственным Домом -- Мой Собственный Пустырь, населенный Моими Собственными Приятелями и Собственными Врагами -- Кошками, Котами, Собаками...
Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши "Роллс-Ройса" на его теплый капот, и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:
-- И потом, фотография же совершенно не передает его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом...
-- Рядом с ним кошек лучше не сажать, -- пробормотал Руджеро.
-- Ах, даже так?! -- воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых мартовских нормативов.
Куплен я был самым роскошным образом! За столом -- с остатками пирожных, свежим кофе и каким-то фантастическим шампанским, которое оказалось у фон Тифенбаха в его "Роллс-Ройсе".
Он вручил Эриху конверт с десятью тысячемарковыми бумажками и сказал, что в доме, к сожалению, не было больше денег, а в его банке -- обеденный перерыв. Было всего девять тысяч, и ему пришлось взять у кухарки тысячу из продуктовых денег. Но он посчитал, что лучше ему заплатить герру Шредеру "кэш" -- то есть наличными. Ибо, если он, фон Тифенбах, выпишет герру Шредеру чек даже на большую сумму, то Шредеру придется уплатить государству пятьдесят процентов налога! В итоге в руках уважаемого герра Шредера останется значительно меньше десяти тысяч марок...