Мне в то время едва минуло пятнадцать лет, и дела сестры меня совершенно не интересовали, поскольку моя голова была забита латынью, греческим и богословием. Я обожал философию; учивший меня настоятель соседнего аббатства говорил, что я подаю большие надежды. Мне не нужны были иные развлечения, кроме верховой езды и фехтования. Каждый вечер я посвящал чтению манускриптов, размышлениям и молитве, надеясь в скором будущем стать достойным вести диспуты хоть с самим Франциском Ассизским. Розалия насмешливо называла меня святошей, но мне было все равно. Я не интересовался тем, что происходило в замке, и только рыцарские турниры могли вытащить меня из-за книг. Как раз во время одного из таких турниров, когда в Освальде было множество приезжих вельмож, я и узнал, что на свете есть вещи, о которых я не имел представления...
Я только что вернулся с верховой прогулки и, оставив в стойле своего жеребца, направился в замок, чтобы переодеться к ужину. В конюшне было полно лошадей, но слуги уже разошлись, и только в дальнем углу горела забытая кем-то масляная лампа. Не успел я дойти до дверей, как меня окликнули. Обернувшись, я заметил спрятавшуюся за сеновалом Розалию, которая жестами умоляла меня подойти к ней. Взяв лампу, я подошел и спросил, в чем дело. Схватив меня за руку, Розалия потащила меня к дальней стене, где никто не мог нас видеть и слышать. Вид у нее был несчастный, в покрасневших глазах стояли слезы.
"Элвин, - сказала она, едва сдерживая рыдание, - наш отец сошел с ума!" Я засмеялся. "Что же он сделал?" "Умоляю, Элвин, не смейся надо мной. Это ужасно. Он решил выдать меня замуж!" Я пожал плечами. "Вот уж ничего ужасного. Ты ведь не хотела бы отправиться в монастырь, правда? А у отца не было выбора, как я понимаю..." Слезы хлынули из ее глаз, и это немного смягчило меня. "Полно, - попытался я утешить ее, - все не так плохо. Ведь ты сама своим поведением толкнула его на это решение... А потом, если муж будет любить тебя, ты не пожалеешь." "О чем ты говоришь, Элвин? Знаешь ли ты, кого отец выбрал мне в мужья?" Я ответил, что мне это неизвестно. "Ричмонда Гриза!" - выдохнула она и разрыдалась пуще прежнего. Я оторопел. Барон Ричмонд Гриз был жирным детиной лет тридцати, жадным и злым, а его грубость и вздорный характер снискали ему всеобщую ненависть. Его побаивались, потому что он был богат и нигде не появлялся без дюжины оруженосцев и слуг, но сильнее страха было отвращение. "Почему же выбор отца пал на эту скотину?" - потрясенно спросил я. "Отец... проиграл ему в кости. Проиграл слишком много, чтобы расплатиться. И он расплатился мной." Я не знал, что сказать. Отец был для меня человеком честным, идеалом рыцаря и мужчины. Я не мог поверить словам сестры. "Этого не может быть, - пробормотал я. - Наш отец никогда не поступил бы так..." "Но он так поступил! - выкрикнула Розалия. - Ричмонд уже считает меня своей собственностью! Он поймал меня на лестнице и пытался стащить с меня платье, но я вырвалась... Элвин, я ненавижу его! Он жирный, вонючий, у него такое брюхо, словно он сожрал целого вепря и запил его бочкой эля! У него грязные толстые пальцы, и он шарил ими по всему моему телу..." Рыдая, она обняла меня и прижала голову к моей груди. Я тоже обнял ее, стараясь утешить, бормоча неловкие слова ободрения, и вдруг она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
"Клянусь, он не получит мою невинность, - сказала она. - Я не могу избежать того, что прикажет мне отец, но моей любви Ричмонд не получит!" "Ты знаешь способ этого избежать?" - с сомнением спросил я. Она обхватила меня за шею и, заставив меня склонить голову, прошептала: "Да." Я сказал, что сделаю все, что она попросит, чтобы помочь ей, и это была истина. Ее участь показалась мне действительно страшной, и я готов был заколоть Ричмонда Гриза кинжалом или вызвать его на честный поединок по одному слову Розалии. "Да, Элвин, - сказала она, - только на тебя я могу надеяться, только ты один можешь помочь мне." Ее руки легли мне на плечи, и она испытующе посмотрела мне в глаза. "Элвин, ты такой молодой, такой красивый... - Ее голос понизился до шепота. - У тебя такое стройное, сильное тело... Ты единственный, кто может взять мою чистоту. Прошу тебя..." Я не понимал, чего она хочет. В моей голове не было места подобному. В древних трактатах и святой Библии такое толковалось однозначно; я не задавался вопросом о кровосмешении, твердо усвоив, что это - смертный грех. Поэтому я постарался объяснить Розалии, что именно этого она не вправе от меня требовать. Наивный! Ее пальцы уже расстегнули ворот моей рубашки и гладили мою грудь. Она быстро целовала меня в шею, шепча ласковые слова, повторяя, что я лучше всех мужчин в мире... Я стоял неподвижно, умоляя ее подумать о наших душах, но она только нервно засмеялась и, сдернув с плеч платье, накрыла моими ладонями свои маленькие, крепкие, едва начавшие развиваться груди. Я невольно сжал их, и соски затвердели под моими пальцами. Губы Розалии приоткрылись, ее лицо было совсем близко. "Поцелуй меня, Элвин," - попросила она, но я, собрав всю свою волю, отвернулся. Тогда она стала раздевать меня, продолжая осыпать порывистыми неумелыми ласками и поцелуями. Стыд и ужас охватили меня, когда я очутился перед ней обнаженный. Упав на душистое сено, Розалия подняла подол платья и развела ноги, открыв моему взору то, чего я не видел никогда в жизни. "Иди сюда," - сказала она почти с мольбой. Я не знал, что делать, и стоял перед ней, думая лишь об одном - о том, что мое тело жаждет греха и она видит это. "Элвин, мы должны сделать это, - прошептала Розалия. - Ты же не допустишь, чтобы я досталась Ричмонду Гризу..." Она приподнялась и потянула меня на себя. Я очутился на ней сверху, чувствуя огонь ее гладкого, нежного тела. Она была такая хрупкая, такая юная, что я едва не заплакал, умоляя господа простить меня. Розалия целовала мое лицо, а потом своей рукой направила меня в себя. Страх и наслаждение смешались в моей душе, застлав глаза сладостным туманом, когда я вошел в ее тело, преодолевая сопротивление невинной плоти... Ее крик мгновенно отрезвил меня. Я вдруг ясно осознал, что натворил, и попытался отстраниться от нее, но она крепче обняла меня, прижимая к своему животу. Она заставила меня продолжать. Я не мог сдерживаться. Она вскрикивала, стонала и металась подо мной... Я уже плохо понимал, что делал. Помню только острое, до боли, блаженство, разорвавшее мое тело на тысячи звезд в сладкой агонии, жаркий шепот Розалии, ее слезы и кровь на ее бедрах и моих руках...
С того вечера мы стали ближе друг к другу. Розалия явилась к отцу, умоляя его отсрочить свадьбу с Ричмондом Гризом, и он, поддавшись на ее слезы и кроткое поведение, согласился. Я надеялся, что то, что было между нами, со временем перестанет напоминать о себе такими угрызениями совести, и молился с особенным усердием, прося Бога помиловать мою душу. Мне все время казалось, что кто-нибудь мог видеть нас в конюшне, рассказать все отцу и покрыть нас позором. Я ненавидел себя и даже стал сторонником флагеллантов, истязая свое тело розгами. Всячески избегая Розалии, я тем не менее был рад, что она спаслась от замужества - хотя бы временно. А потом... Однажды ночью я услышал стук в дверь моей комнаты. Открыв, я увидел на пороге Розалию - бледную, босую, в тонкой ночной рубашке, сквозь которую просвечивало ее тело. Она молча вошла, затворила дверь и бросилась мне на шею. Она сказала, что не может жить без моих ласк... Наши ночные встречи продолжались, и отец ничего не знал о них. Он был доволен, что Розалия присмирела и перестала заигрывать с мужчинами. Часто мы седлали лошадей и уезжали далеко в поля, и там любили друг друга прямо на земле, среди цветов и трав, до полного изнеможения, отдавая себя до последней капли этому странному чувству... Все это могло бы продолжаться долго, но вскоре на нас обрушилось несчастье: отец умер, оставив меня хозяином Освальда. Мне было чуть больше восемнадцати лет, и я не знал, как справиться со свалившимися на меня делами. Вдобавок, Розалия подрастала. Ее тело приобрело округлость и плавность форм, а утонченный порок и чувственность, сквозившие в каждом ее движении, сделали ее предметом вожделения всех окрестных рыцарей. У меня многие просили ее руки, но я не решался лишиться Розалии, ставшей моей единственной опорой и утешением после смерти отца...