— Держу, — заверил он.

— Я разыскала Гидеона, — высоким, срывающимся голосом говорит Дженна.

— Где?

— В заповеднике.

Она снова заливается слезами.

— Сначала я подумала, что он мог обидеть мою маму, — всхлипывает девочка, и я вижу, как Верджил крепче сжимает ее плечи.

— Он тебя обидел? — спрашивает Верджил. И я абсолютно уверена, что если бы Дженна ответила утвердительно, то он убил бы Гидеона голыми руками.

Она качает головой.

— Просто было… такое чувство.

— Хорошо, что ты послушалась своей интуиции, милая, — успокаиваю я.

— Но он сказал, что после того, как маму увезли в больницу, больше он ее не видел.

Верджил поджимает губы.

— Он мог соврать и глазом не моргнуть.

Глаза Дженны вновь наполняются слезами.

Я тут же вспоминаю Невви и гостиную, которая вдруг начала рыдать.

— Он сказал, что мама носила ребенка. Его ребенка.

— Знаю, мои экстрасенсорные способности уже не те, — бормочу я, — но такого я не ожидала.

Верджил отпускает Дженну и начинает расхаживать туда-сюда.

— Вот вам и мотив.

Он что-то бормочет, мысленно сравнивает. Я наблюдаю, как он загибает пальцы, качает головой, начинает сначала и наконец с мрачным лицом поворачивается к Дженне.

— Ты кое-что должна знать. Пока ты общалась в заповеднике с Гидеоном, мы с Серенити были у Невви Рул.

Дженна резко вскидывает голову.

— Невви Рул мертва.

— Нет, — поправляет Верджил. — Кто-то хотел, чтобы мы поверили в то, что Невви Рул умерла.

— Отец?

— Тело нашел не он. Его нашел Гидеон. Когда приехала полиция и эксперты, он уже сидел с ней.

Дженна вытирает глаза.

— Но тело-то было.

Я опускаю глаза в ожидании, пока Дженна сложит два и два.

Когда она это делает, стрелка поворачивается в неожиданном для меня направлении.

— Гидеон этого не делал, — настаивает она. — Сперва я тоже его подозревала. Но мама была беременна.

Верджил делает шаг вперед.

— Вот именно! — говорит он. — Именно поэтому ее убил не Гидеон.

Перед отъездом Верджил уходит в уборную на автозаправке, и мы с Дженной остаемся одни. Глаза у нее все еще заплаканные.

— Если мама… умерла… — Она не договаривает. — Она дождется меня?

Люди хотят думать, что в загробной жизни встретятся со своими любимыми, которые уже умерли. Но в загробной жизни столько уровней… Это все равно что утверждать, что ты с кем-то обязательно встретишься только потому, что вы оба живете на планете Земля.

Однако я думаю, что плохих новостей на сегодня для Дженны довольно.

— Милая, она, скорее всего, и сейчас рядом с тобой.

— Я не чувствую.

— Мир духов похож на наш мир, а мы видим только реально существующие вещи. Ты можешь зайти в кухню, а мама там варит кофе. Можешь застилать постель, а она входит через распахнутую дверь. Но время от времени границы этих миров стираются, потому что вы обитаете в одном и том же месте. Вы — как масло и уксус в одной емкости.

— Значит, — ее голос ломается, — мне ее никогда не вернуть?

Я могла бы солгать. Могла бы сказать то, что она хочет услышать, но не стану.

— Да, — отвечаю я Дженне. — Не вернуть.

— А что с моим отцом?

Не могу ей ответить. Не знаю, сможет ли Верджил доказать, что именно Томас убил свою жену той ночью. Или, с учетом душевного состояния Томаса, это абсолютно дохлый номер?

Дженна садится на столик для пикника и подтягивает колени к подбородку.

— Как-то у меня была подружка, Чатем, которая рвалась в Париж, как будто там медом намазано. Она хотела поступить учиться в Сорбонну. Хотела прогуляться по Елисейским полям, посидеть в кафе, глядя на идущих по улице тощих француженок, и так далее. Когда ей было двенадцать, тетя решила сделать ей сюрприз и взяла с собой в командировку в Париж. Когда Чатем вернулась, я спросила, оправдались ли ее ожидания. Знаете, что она ответила? Париж такой же, как и любой другой город. — Дженна пожимает плечами. — Не думала, что почувствую то же самое, когда сюда доберусь.

— В Теннесси?

— Нет. До… конца истории, по всей видимости. — Она поднимает голову, в глазах опять стоят слезы. — От того, что я узнала, что мама не хотела меня оставлять, легче не стало, понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. Я ощущаю такую пустоту…

Я обнимаю Дженну.

— Довести начатое до конца — уже победа, — говорю я. — Но никто никогда не говорит, что, достигнув конца, придется повернуть и отправиться домой.

Дженна закрывает глаза рукой.

— Если окажется, что Верджил прав, я хочу поговорить с отцом, пока его не посадили в тюрьму.

— Мы не знаем, станет ли он…

— Он не виноват. Он не ведал, что творил.

Она произносит это с такой уверенностью, что я понимаю: неважно, во что она верит; важно, во что ей нужно верить.

Я прижимаю девочку к себе, чтобы она немного всплакнула у меня на плече.

— Серенити, — приглушенным из-за рубашки голосом говорит Дженна, — вы разрешите с ней поговорить, когда мне будет нужно?

Одно «но»: люди умерли. Когда я еще была экстрасенсом, то общалась с духами только ради клиентов. Я хотела помочь людям пережить горе, а не быть 1-800-горячая-линия-с-загробным-миром.

Когда у меня все получалось, у меня были Люсинда и Дезмон, которые защищали меня от духов, пытавшихся заставить меня исполнять свои приказы, и я умела ставить барьеры. Это умение помогало мне не просыпаться среди ночи из-за целой череды духов, которые хотели передать послание живым. Это позволяло мне пользоваться Даром, когда хотела я, а не когда хотели они.

Однако я готова пожертвовать личной жизнью, если смогу вновь общаться с духами. Я бы никогда не предсказала Дженне неправду — девочка заслуживает большего! — поэтому никак не могу дать ей того, что она хочет.

Но я смотрю ей в глаза и обещаю:

— Конечно.

Достаточно сказать, что путь домой оказывается долгим, тернистым и проходит в молчании. Нам не попасть на самолет без разрешения опекуна Дженны, потому что она еще несовершеннолетняя, поэтому мы едем на машине ночью. Я слушаю радио, чтобы не заснуть. Где-то на границе с Мэрилендом Верджил нарушает молчание, только сперва оглядывается назад, чтобы убедиться, что Дженна крепко спит.

— А если она мертва, — говорит он, — что мне делать?

Удивительное начало разговора.

— Ты имеешь в виду Элис?

— Да.

Я медлю с ответом.

— Думаю, ты выяснишь точно, кто это сделал, и отправишься за ним.

— Я больше не полицейский, Серенити. А теперь оказывается, что я никогда настоящим полицейским и не был. — Он качает головой. — Я всегда думал, что это Донни напортачил. А оказывается, сам виноват.

Я смотрю на него.

— Я к тому, что в тот день в заповеднике было столпотворение. Никто не знал, как оградить место происшествия, когда вокруг бродят дикие животные. Томас Меткаф был вне себя, хотя изначально мы этого не знали. В заповеднике пропали люди, хотя никто не сообщил об их исчезновении. Одна из них — взрослая женщина. Ее-то я и искал. Поэтому, когда обнаружил женщину в бессознательном состоянии, все грязную и в крови, я сказал врачам скорой помощи, что это Элис, и ее доставили в больницу под этим именем. — Он повернулся к окну, профиль его освещали фары проезжающих мимо машин. — У нее не было удостоверения личности. Я должен был довести дело до конца. Почему я не помню, как она выглядела? Какие у нее были волосы: белокурые или рыжие? Почему я не обратил на это внимания?

— Потому что ты сосредоточился на том, чтобы ей оказали медицинскую помочь, — объясняю я. — Не казни себя. Ты же не хотел никого запутать, — замечаю я, вспоминая о собственной тайной карьере шарлатанки.

— Вот тут ты ошибаешься, — поворачивается он ко мне. — Я похоронил улику. Тот рыжий волос, который нашел на теле Невви. Когда я читал отчет патологоанатома, то не знал, что он принадлежит Элис, но я точно знал, что эта улика означает: данное дело — не просто несчастный случай. Тем не менее я согласился с напарником, что жители хотят чувствовать себя в безопасности, что нападение слона плохо само по себе, но убийство — еще хуже. Поэтому я сделал так, что эта страница из отчета исчезла, и, как и предрекал Донни, стал героем. Я стал самым молодым детективом. — Он покачал головой. — Ты это знала?