— Тебе что, нездоровится?

Вилли Мей вытерла пролитый чай уголком передника.

— Нет, сэр… мистер Карсон. Я просто ударилась локтем.

— Ладно. Ты гляди, не разболейся. Болеть на Рождество, когда все должны быть в хорошем расположении духа, грешно. — Хозяин кивнул надсмотрщику: — Свободен, Вильсон. Ты знаешь, что делать.

Когда надсмотрщик ушел, хозяин повернулся к той, на ком держался весь дом. Краска гнева уже сошла с его лица.

— Вилли Мей, а что ты думаешь по этому поводу? Кто украл окорока?

— Не знаю, сэр. Я не знаю никого, кто на это способен. Я ни о чем таком не слышала.

Она принялась со всей тщательностью намазывать сливочное масло и черную патоку на горячие рогалики так, как любит хозяин, а затем протянула Виндхему салфетку. Тот сунул ее себе под воротничок накрахмаленной хлопчатобумажной рубашки. Он не любил, когда капельки марали ему одежду.

— Скорее всего, это бродяга, — уставившись на какие-то бумаги, лежащие на письменном столе, с отсутствующим видом вслух размышлял Карсон. — Ни у кого из моих людей нет ни малейшего повода воровать у меня.

— Мне тоже так кажется, мистер Карсон.

Вилли Мей просила Всевышнего о снисхождении. Она была преступницей. На прошлой неделе, когда в полночь Вилли Мей ходила проведать свою дочь, она видела беглеца, паренька не старше пятнадцати лет, который крадучись шел к сараю. Типпи жила в комнате рядом со спальней мисс Джессики. Накануне ее дочь кашляла весь день. Вилли Мей приготовила горячий горчичник. Надо было положить его дочери на грудь. Небо было без единого облачка. Ярко светила луна. Вдруг Вилли Мей заметила фигуру, движущуюся от кукурузных полей. Она остановилась, помедлила и зашагала дальше, затем вновь остановилась. В лунном свете женщина различила худого чернокожего парнишку в рваной одежке. Плохонькая одежда не могла согреть его в такую холодную ночь. А затем фигурка растаяла в тени сарая.

Ни одно здание в Виллоушире не запиралось, за исключением отдельно стоящего небольшого домика, в котором хозяин занимался своими делами. В своем высокомерии мистер Карсон не допускал возможности того, что кто-то осмелится у него воровать. Амбары, хлевы, сараи для хранения сельскохозяйственного инвентаря, силосные ямы, подвалы для корнеплодов и овощей, две коптильни — одна для мяса последнего убоя, другая для прошлогодних запасов — все было открыто, но никто не осмеливался ходить туда без хозяйского дозволения. Авторитет мистера Карсона Виндхема в пределах его «феодальных» владений был непреложным.

Одного взгляда хватило, чтобы Вилли Мей определила: этот парень не входит в штат сотни слуг-рабов Виллоушира. Все внутри у нее похолодело. Беглец.

Она поспешила вниз по лестнице, накинула на плечи шаль, висевшую на крюке на кухне, вышла через дверь черного хода и тихо, но быстро пересекла огороженный внутренний двор, направляясь к сараю. Вилли Мей медленно приоткрыла дверь. Та предостерегающе скрипнула, но паренек не успел наклонить голову и устремил на вошедшую ошалевший взгляд. Негритенок лежал на сеновале в охапке сена. Когда он осознал, что попался, то уставился на вошедшую взглядом зайца, попавшего на мушку охотничьего ружья. Женщина сделала успокоительный жест рукой. Парнишка смирился — голова понурена, плечи приподняты. Он уже, видимо, представлял себе, как его будут бить кнутом у позорного столба.

— Не бойся, — произнесла Вилли Мей, дивясь тому, что не испытывает ни капли страха.

Паренек был очень худым. К тому же он явно находился в полном отчаянии. Единственное, чего она боялась, — что кто-нибудь в Большом Доме встанет с постели в неурочный час и их увидят вместе.

— Я не собираюсь тебя обижать. Как тебя зовут?

— Не могу сказать… миссис.

— Догадываюсь почему: ты сбежал.

Парнишка молчал. Вилли Мей вспомнила своего сына, который умер от туберкулеза в пятнадцатилетнем возрасте. Подчиняясь материнскому инстинкту, она обняла паренька. Плечи его оказались костлявыми, острыми. Все мышцы были напряжены. Тело дрожало, либо от страха, либо от того, что парнишка еще не согрелся. Скорее всего и то, и другое было верным. Отстранившись, Вилли Мей взглянула в изможденное, испуганное лицо. Не думая о собственном комфорте, женщина сняла с плеч шаль и закутала в нее паренька.

— Я тебе помогу. Доверься мне.

Можно ли ей доверять? Вилли Мей видела, что парень сомневается. Однако также было видно, что он голоден, а голодные люди способны на большой риск.

— Сейчас я пойду в коптильню. Ты будешь видеть, что я иду не за хозяином. Я принесу тебе поесть. Но лучше возьми еду с собой. Оставаться здесь — слишком опасно. Завтра поздно вечером я оставлю тебе за коптильней еды на дорогу и теплые вещи. Когда все лягут спать, приходи за ними. Я спрячу все под поленьями в поленнице.

Вилли Мей принесла ему окорок. Паренек наблюдал за ней через щель в стене сарая. Шаль она поменяла на лошадиную попону, которую нашла висящей на гвозде. Вилли Мей сказала пареньку, что перед уходом он должен оставить ее там, где она спрячет для него еду. Под конец женщина вспомнила, что следует придумать какой-нибудь условный знак, понятный парню. Слава Богу, сейчас Рождество, и из комода достали праздничные салфетки.

— Если увидишь уголок белой салфетки, выглядывающий из поленницы, это значит, что все спокойно и ты можешь смело идти и брать пищу. Если салфетка будет красной, значит, держись от дома подальше, — сказала ему Вилли Мей. — Цвет салфетки издалека различить будет нетрудно. Если ты увидишь зеленую салфетку, это будет означать, что тебя ищут, и тогда, сынок, лучше пробирайся к беседке. Там ты сможешь спрятаться. Ты знаешь, что такое беседка?

Парень медленно отрицательно покачал головой. Он наморщил лоб, пытаясь понять, чего от него хотят.

— Это белое строение округлой формы сбоку от хозяйского дома. Его видно из леса. Беседка просматривается насквозь, но рядом с ней построен небольшой сарайчик. В нем хранятся запасные стулья. Там довольно места, чтобы спрятаться. Беседкой никто не пользуется. Никому и в голову не придет искать тебя там, настолько близко к дому. Я приду за тобой, как только смогу.

Парень молча ее слушал. Его глаза навыкате светились заинтересованностью. Было видно, что он внимает каждому ее слову. Вилли Мей подумала, жива ли его мать и волнуется ли она сейчас за судьбу своего сына. После заката на следующий день женщина оставила еду и вещи там, где было оговорено. Когда через день она пришла на то же место с новой порцией еды, то обнаружила, что тайник пуст. Спустя два дня после первой встречи Вилли Мей вынуждена была сунуть в щель поленницы красную салфетку. Когда спустилась ночь, парень, скорее всего, и украл второй окорок.

Вестей о беглеце или о том, что кого-то ищут, не поступало. Вилли Мей пришла к выводу, что, сбежав, паренек представления не имел, куда ему идти. Он полагался только на свою силу, храбрость и слепую удачу, которая таки улыбнулась ему где-то в окрестностях Большого Дома Виллоушира. Но теперь надсмотрщики будут его искать, и если парня поймают…

Почему она послала в коптильню Лулу, у которой сердце размером с пенни, а глаз заметит крошечное пятно на подоконнике длиною в десять футов, а не сходила за свертком с подгрудками сама? Вилли Мей была достаточно смышленой, чтобы не красть еду из кладовой на кухне. Если бы кража открылась, миссис Юнис начала бы подозревать домашнюю прислугу, а этого допустить никак нельзя. Но Вилли Мей не думала, что кем-то будет замечена пропажа всего лишь двух — из нескольких дюжин — окороков, оставшихся в коптильне с прошлого года. Экономка не учла остроглазости Лулу и того обстоятельства, что черной душе этой женщины доставит удовольствие рассказать господам о воровстве.

Вилли Мей глядела на голову хозяина, склоненную над бумагами.

— А что будет с вором, если его поймают? — с нерешительностью в голосе осведомилась она.

— Если это бродяга, то мои люди зададут ему хорошую взбучку. Если он голоден, пусть идет к дому с черного хода и просит милостыню, а не ворует еду из коптилен честных людей. Если же это раб, мы возвратим его владельцу, который сам назначит ему наказание. Скорее всего, его выпорют кнутом. То же самое будет и с нашим рабом в случае, если он опустится до воровства.