Пока Джемма раздевалась, мистер Фокс облачился в белый нейлоновый халат, напялил беретик, как у французских рыночных торговцев, и начал снимать мерку с белых рук Джеммы, чтобы свить браслеты, усыпанные самоцветами. Мистер Фокс работал вдохновенно и красиво. Эх, если бы мог он двадцать четыре часа в сутки отдаваться творчеству, не было бы ему цены!

Наконец он остался доволен собой, отложил инструменты, вздохнул, отрешенно глядя перед собой. Не сразу осмысленно засветились его глаза, а лишь тогда, когда в поле зрения попалось обнаженное тело Джеммы. Он будто все вспомнил и молвил:

— Как же, как же. Танжер.

После этого он подошел к комнатной кокосовой пальме и снял с ее верхушки двойной сросшийся орех, который Джемма сначала приняла за натуральный. Но это была ловко замаскированная шкатулка. Раздвинув отвратительную растительность на ее поверхности, мистер Фокс открыл крышечку и извлек на свет старинное кольцо в форме змеи, зажавшей в пасти крупный кроваво-красный камень.

Рубин! Даже Джемма поняла, что это рубин, а не красное стеклышко. У миссис Хемсли было тяжелое позолоченное ожерелье, чьим единственным назначением было служить пристанищем для крошки рубина. Джемму несколько раз посылали в Мерипорт с секретной миссией: она то отдавала его в заклад, то выкупала оттуда.

Миссис Хемсли? Миссис Хемсли, между прочим, не писала Джемме со дня ее отъезда. И никто из девчонок не писал, даже Элис, которая при расставании клялась в вечной верности. Все потому, что точного адреса у них не было, их обращения в молодежные и женские организации оставались без ответов. Они огорчались и обижались на Джемму. А она злилась на них. А потом они вообще перестали писать друг другу.

— Подними левую руку, — сказал мистер Фокс.

Джемма послушно выполнила команду. Мистер Фокс надел ей на средний палец змеиное кольцо. Оно было очень маленькое, либо палец ее был слишком большой. Джемма даже вскрикнула, когда кольцо проходило сустав.

— Что такое? — удивился мистер Фокс.

— Палец немеет, — сказала Джемма. — Похолодел прямо.

— Не обращай внимания, — отмахнулся Фокс, — посмотри лучше, как красива твоя кисть с этим кольцом на пальце. У тебя руки идеальной формы — они настолько совершенны, насколько способна к этому природа. Искусный художник, конечно, ее перещеголяет. В этом его задача, смысл его творчества. Кольцо, которое сейчас на тебе, принадлежало русской императрице Екатерине. Во всяком случае, так утверждали при его продаже. Порочная была дама. Порок и грехи обходятся дорого. Добродетель ценится гораздо дешевле. Удивительный феномен, но исторически давно доказанный.

Мистер Фокс согнул немного ее руку в запястье, будто она дрогнула под тяжестью старинного кольца. Полюбовавшись эффектом, он заявил:

— Замечательно. Старые мастера знали толк в своем деле. Как бы ни было беззащитно обнаженное тело, кольцо придает ему силу, символизирует власть. И, как необходимое следствие, — должное количество темных страстей и зла. Итак, Джемма, ты надела кольцо Екатерины Великой, легендарной русской императрицы.

— Наверное, оно жутко дорогое?

Губы Джеммы выдали этот непосредственный вопрос, от которого мистер Фокс поморщился, если так можно назвать слабое движение его лицевых мышц, ибо он смертельно боялся появления складок на лбу.

— Об этом и говорить нечего, — едко отозвался он. — А теперь изволь взглянуть на себя в зеркало.

В центре просторной комнаты стояло огромное толстое дерево с ярко-зеленой нейлоновой листвой. Мистер Фокс повернул нижний сук… и ствол распахнулся на две стороны. Это был гардероб мистера Фокса! На внутренней стороне одной дверцы было укреплено серийное длинное зеркало.

Джемма стала смотреться в него. Рядом с ней был Фокс, который тоже не отрывал глаз от зеркала.

— Лобковые волосы надо сбрить, — сказал он. — Темная поросль притягивает взор и портит общий эффект. Мэри Куант бреет лобок в виде сердечка и красит в зеленый цвет, но это хорошо, когда в центре внимания должна быть ты. В иных случаях это исключается.

Джемма поднесла к зеркалу свою тяжелую руку.

«Это рука никогда больше не примется за черную работу, — подумала она с ужасающей пророческой ясностью. — Эта рука не прикоснется больше к грязи, к примитивным вещам».

И она вздохнула.

— Да, вздыхать есть о чем, — сказал мистер Фокс. — Каждый раз, когда ты, начиная с сегодняшнего дня, будешь смотреться в зеркало, ты будешь видеть на своем теле легкие, сначала едва заметные, отклонения от идеала. Двадцать лет — предел для женской красоты. Но сейчас ты в расцвете своего великолепия, и я восхищаюсь тобой. Я всегда преклоняюсь перед совершенством.

Он подхватил ее руку и прижал к губам, но слишком уж театральным жестом, если не дурачась.

— Кольцо можешь оставить, — сказал Фокс.

— Как?! Кольцо Екатерины Великой?

— Пока можешь оставить…

— О, спасибо, спасибо!

Ох, как непросто было угодить мистеру Фоксу.

— Ты не маленькая девочка, чтобы на каждом шагу благодарить и извиняться, — упрекнул он Джемму. — Я ведь не угощаю тебя сладостями, я оказываю тебе честь.

— Прошу прощения.

— Ничего страшного. Но будь осторожна с кольцом, Джемма.

— Конечно.

— Не вздумай умываться с ним.

— Умываться? Ни в коем случае!

— Не вздумай лупить по щекам своих воздыхателей, как бы назойливы и гнусны они ни были. Камень может вылететь от удара.

— Не буду ни в коем случае.

— И, Джемма, не показывай его мистеру Ферсту.

— Почему?

— Потому что мистер Ферст истерически дрожит над любыми ценностями. А ведь красивые вещи принадлежат тем, кто способен ценить их, а не тем, кто платит за них. Ты не согласна?

— О да, конечно, согласна. Я сразу положу его в сумку.

— Можешь носить его дома, Джемма. Оно принадлежит тебе так же, как мне. Но уйти домой ты должна до возвращения мистера Ферста. Пусть Мэрион проводит тебя. Я щедрый человек, я не буду вычитать стоимость кольца из твоего жалованья. Но сейчас я хочу остаться один. Мне необходимо насладиться тишиной и одиночеством. А ты, Джемма, дома держи кольцо в надежном месте, пока я не попрошу вернуть его.

— Конечно, конечно. — Джемма порывисто поцеловала Фокса в холодные сухие губы. А он сухо и холодно улыбнулся.

Мистер Фокс, Джемма тебя любит. Да, разумеется — что и требовалось доказать.

— Джемма, не забудь одеться перед уходом, — окликнул ее Фокс.

Глава 12

Джемма делает паузу в своем повествовании. В дверях комнаты стоит Виктор. Румянец на его щеках сгустился, а подбородок, напротив, побелел. Так Виктор выглядит во время болезни или тяжелых переживаний. Голова его вдруг кажется особенно лысой и особенно лоснящейся. Лысина заметно продвинулась к ушам. Трагическая встреча недалеко. Этим утром во время мытья головы в ядовито-зеленой раковине (Виктор хотел только освежиться после ночи) он увидел в воде, как ему сначала показалось, нити морских водорослей. Пристальное их изучение подтвердило его наихудшие опасения — это были волосы. Потеря их лишала Виктора всякой возможности маскировать если не уже имеющуюся лысину, то хотя бы поредевшие виски и затылок. Открытие это было сродни ночному кошмару, страх от которого остается даже в разгар дня.

Вот вам, пожалуйста — стресс. Сегодня удар пришелся по волосяным луковицам, завтра по сердцу, по сосудам, и будьте любезны — инфаркт, инсульт, геморрой…

Осторожно, Виктор. Слишком сильно ты разогнался. Организм тебя предупреждает. Но куда же прикрепить ярлык «виновен»? Возможно, состояние здоровья нарушила резкая перемена в диете. Метания от дозированного стола долгожителей к деликатесам и яствам не проходят даром. Или все дело в резкой перемене погоды? Отец Виктора утверждал, что на переломах погоды его пациенты всегда отмечали ухудшение хронических недугов. Еще Вольтер говорил, что при северном ветре все население туманного Альбиона впадает в тяжелую депрессию, так что чашки кофе нигде не допросишься. Или причина была более серьезной — может, он утратил любовь к Эльзе, может, эта любовь хранила его от наказания возрастом, болезнями, физической деградацией? И вообще, действительно ли он разлюбил Эльзу или просто подавил свои чувства под действием ее внезапного влечения к Хэмишу, этому жалкому миллионеру, которому, кроме всемирно известных цветочных горшков и счета в банке, хвастаться нечем. У него, правда, есть Джемма. Виктор не знал, что ответить себе. Если бы вчера его спросили, что такое любовь, он, не задумываясь, ответил бы: «То, что я испытываю к Эльзе. И моя привязанность к жизни вообще». А нынче, глядя на паутину волос, осевшую на стенках раковины, он говорит: «Не знаю. Безумие, наверное. То, чем живут молодые». А вдруг это дело рук Джеммы? Вдруг это она распалила Эльзу, заманила в ловушку Хэмиша, высосала его, Виктора, жизненные силы, истерзала его разум, иссушила соки в его теле?