С этими словами Ян поднял ружье и хотел выстрелить в дикаря.

— Погоди, отец! — остановил его Ральф. — Этот человек был пленником у зулусов и приведен ими сюда насильно. Он даже и не сражался против нас, потому что он не воин, а только слуга. Потом, он говорит, что принесет мне счастье, и я верю ему. Он просится к нам на службу. Надо взять его, отец. Мне он нравится…

— Взять его к себе! — вскричал Ян. — Да ты с ума сошел! Убить эту собаку — и все дела! Он только хитрит. Знаю я этих бестий… Э-э, да что тут разговаривать! — прибавил он, снова поднимая ружье.

— Не убивайте меня, баас! — воскликнул дикарь. — Я принесу вам счастье, только пощадите меня.

Ян вдруг опустил «роер» и пристально вгляделся в дикаря.

— Боже мой! — пробормотал он, — где-то я раньше видел этого дикаря… и даже не его одного, а всю эту обстановку… всю эту местность, покрытую мертвыми телами… эту реку… сдвинутые кругом фургоны… тебя, Ральф, на лошади, а себя стоящим перед тобой и этим кафром… Но где? где?… А-а! Теперь я вспомнил, где видел всю эту картину: в глазах Сигамбы, в тот вечер, когда она пришла к нам… Да, этот человек, наверное, должен принести нам счастье, и мы возьмем его к себе… Как тебя зовут и какого ты племени? — вдруг обратился он по-кафрски к дикарю, видимо начинавшему успокаиваться, потому что хотя тот не понимал голландского языка, на котором говорил Ян с Ральфом, но по глазам Яна понял, что ему теперь нечего бояться.

— Мое имя Гааша, — ответил дикарь. — Я из племени упомондвана.

В это время подошла и я, привлеченная любопытством. Ян и Ральф в двух словах передали мне, в чем дело. Я была очень недовольна их решением оставить у себя дикаря: у нас было много хлопот и со своими ранеными, а тут еще изволь возиться с чужими, если он даже говорит искренне и действительно не желает нам вреда. Ян передал дикарю мои слова по-кафрски.

— Напрасно госпожа боится этого, — проговорил тот. — Я сам перевяжу свою рану, так что к утру мне уже можно будет ходить. Я вылечу и всех ваших раненых, если только у них не затронуты те места, в которых находится источник жизни. Мы, упомондвана, знаем все целебные растения и травы.

Я вспомнила о Сигамбе, хотя и не знала еще, из какого она племени, и согласилась взять к себе этого дикаря.

Так как рана не позволяла Гааше идти самому, то Ян поднял его на руки, как маленького ребенка, и понес в один из фургонов, где мы его и уложили на полу, на подстилке. Пока муж нес его, бедный малый целовал его в плечо и все время благодарил. По указанию дикаря мы нарвали листьев и разных трав, которыми он сам и перевязал свою раненую ногу. Потом он научил и нас, как лечить наших раненых.

На другой день Гааше действительно было гораздо лучше: рану его затянуло, и он уже мог кое-как двигаться, между тем как наши раненые поправились только через несколько дней; должно быть, дикари легче нас переносят все болезни, как люди, более закаленные, чем мы.

Когда на другой день Гааша вышел из фургона, Ральф стал подробно расспрашивать о его племени и месте, где оно живет.

— Мы живем на горе Упомондвана, — ответил дикарь. — Племя наше невелико. Зулусы и разные болезни истребили половину нас, а те, которые остались, живут хорошо, без нужды и в полном согласии.

— Что значит Упомондвана? — спросил Ральф.

Когда кафр объяснил значение этого слова, наш зять выронил изо рта трубку, которую курил, и широко раскрыл свои красивые глаза, загоревшиеся каким-то странным огнем на мертвенно-бледном лице.

— Почему ваша гора носит такое странное название? — поспешно спросил он.

— Я думаю, баас, потому, что она издали очень похожа на растопыренную руку, — отвечал Гааша. — На той стороне, которую освещает солнце, когда оно восходит, есть пять длинных кряжей: три средних подлиннее и по одному с боков — покороче. Из середины горы течет река и спускается вниз на равнину между тем кряжем, который издали кажется большим пальцем, и вторым, подлиннее.

Ральф зашатался, точно пьяный, и, наверное, упал бы, если бы я не поддержала и не усадила его.

— Это та самая гора, которую я видел во сне! — пробормотал он.

— Ну вот еще! — сказала я, опасаясь, как бы он, основываясь на случайном сходстве местности, виденной им во сне, с описанной кафром, не вздумал отправиться туда искать там Сузи. — Мало ли есть гор в этой стране с кряжами и реками?

Не слушая меня, Ральф продолжал:

— А как имя вождя вашего племени?

— Его имя Кораан. Но не знаю, жив ли он. Я недавно встретил одного знакомого человека из соседнего племени. Он сообщил мне, что будто Кораан умер от оспы, и теперь нашим племенем опять управляет прежняя инкосикази, правившая нами раньше, когда я был еще мальчиком. Она за что-то рассердилась на нас и ушла, а теперь, видать, опять возвратилась. Мы очень жалели об ее уходе, потому что она — правительница мудрая и умеет вызывать дождь, лечить людей и скот лучше всех наших стариков. При ней было очень хорошо. Слава Великому Духу, если она и вправду опять пришла к нам. Мой знакомый сказал мне, что она пришла не одна, а вместе с какой-то белой женщиной, которая тоже стала инкосикази, так что у нас теперь две инкосикази.

Ральф еще больше вытаращил глаза. Ян тоже весь обратился в слух. Видя, что они оба совсем лишились языка, я спросила дикаря:

— А как зовут этих женщин?

— Сигамба Нгеньянга и Белая Ласточка, — ответил кафр.

Тут уж и я не выдержала. Вскрикнув от радости, я схватила за одну руку мужа, а за другую Ральфа, и мы все втроем принялись говорить, плакать и смеяться в одно и то же время. Дикарь глядел на нас в полном недоумении, очевидно предполагая, что мы все сразу сошли с ума.

От сильного волнения Ральфу сделалось дурно, и нам с трудом удалось привести его в чувство.

На другой день мы под предводительством Гааши двинулись в путь по направлению к его родине.

XIV Последняя попытка и гибель Пита. — Геройская смерть Сигамбы.

В то время как у нас происходило все описанное, Сузи и Сигамба, получив свободу действий, отправили к нам Зинти сообщить о том, что с ними сталось и где они находятся. Но Зинти на старом месте нас уже не застал и только понапрасну подвергся всевозможным опасностям, лишениям и невзгодам (он даже попал в плен к бродячим дикарям и смог освободиться только через два месяца) и возвратился к своим госпожам ни с чем.

Узнав, что мы задумали переселиться, умная Сигамба сообразила, что кроме Наталя мы больше никуда не могли направиться. Предположение ее оправдывалось дошедшими до нее слухами о том, что видели буров, переправлявшихся через Оранжевую реку. Сам же Зинти не мог знать, куда мы пошли, так как бур, приобретший нашу ферму, был, очевидно, человек не из общительных. Он прогнал бедного дикаря и даже угрожал убить его, если тот будет приставать к нему с расспросами и не уберется немедленно из его владений.

Во время продолжительного отсутствия Зинти Сузи почти целые дни проводила на самой вершине горы Упомондвана, где природа устроила нечто вроде громадного кресла, на котором было очень удобно сидеть. С этого места Сузи могла видеть дорогу, по которой должен был возвратиться Зинти в сопровождении, как она мечтала, ее мужа с отрядом вооруженных людей, чтобы выручить ее.

Долгое отсутствие посланного сильно волновало молодую женщину, но Сигамба успокаивала ее, говоря, что, наверное, возникла какая-нибудь непредвиденная задержка; Зинти же настолько сообразителен, что сумеет преодолеть все препятствия и с успехом исполнит данное ему поручение.

В ловкости и сообразительности Зинти Сигамба не ошиблась, но она не могла предвидеть, что он не застанет нас на старом месте.

Сузи пришла в полное отчаяние, когда узнала, что мы покинули свою ферму и направились неизвестно куда. Сигамба опять явилась ее утешительницей.

— Не горюй, Ласточка, — уговаривала ее мудрая маленькая женщина. — Твой муж и твои родители, наверное, направились в Наталь. Там есть большие незаселенные пространства, и земля еще плодороднее, чем в тех местах, где вы жили. Наталь недалеко отсюда, всего в нескольких часах езды. Как только Зинти отдохнет и немного поправится после всех трудов и лишений, которые ему пришлось перенести, мы пошлем его в Наталь. Ты уже столько терпела, потерпи еще немного. К тому времени и твои родные успеют добраться туда.