— То есть вы подразумеваете под этим сколько-то унций золота?

— Я подразумеваю могущество, которое дает золото, мисс Клиффорд.

— Такое могущество, которого вас могут лишить лихорадка, копье матабеле — или просто Божья воля. Но дело сделано, рано или поздно грех должен быть искуплен. Хочу задать вам еще один вопрос. Вы ни во что не верите, как говорили мне не раз. Вы утверждаете, что души не существует, что когда мы умираем, то этим все кончается, не так ли?

— Да, я это говорю.

— Объясните же мне в таком случае, кто говорил моими губами прошлой ночью и каким образом я, не говорящая по-португальски, разговаривала с вами на этом языке?

Он пожал плечами.

— Вы задаете трудные вопросы, но на один из них я, кажется, могу ответить. Я уверен, что души, то есть чего-то такого, что переживает тело, не существует. Но зато есть так называемое высшее самосознание, составляющее часть жизненного принципа вселенной, и если оно для кого-нибудь становится доступным, то этот человек узнает все, что когда-либо происходило в мире. Когда-нибудь, если вы прочтете произведения моего соотечественника Гегеля, вы найдете в них указания по этому вопросу.

— Но вы ничего не объясняете.

— Сейчас объясню, мисс Клиффорд. В течение прошлой ночи я освободил ваше высшее самосознание, и оно открыло вам прошлое, совершившееся на этом месте. Вам и прежде была известна история умершей девушки, Бениты да Феррейра, но вы ее воспроизвели, говоря на ее родном языке, точно так же как вы заговорили бы по-гречески или как-нибудь иначе, если бы это был ее родной язык. В вас пробудилась в то время не ее душа, хотя я для краткости и называл ее так, но ваше собственное скрытое сознание, вызванное к жизни и оживленное усилием вашего воображения.

То обстоятельство, что вы с ней носите одинаковое имя, является просто странным совпадением, не более. На это не имеется иных доказательств кроме того, что вы сами говорили во время транса.

— Может быть, — проговорила Бенита, не желавшая вдаваться в философские рассуждения, — может быть, и вы, мистер Мейер, увидите когда-нибудь привидение. Тогда вы будете рассуждать иначе.

— Если я увижу привидение и удостоверюсь, что это действительно один из духов, то я, без сомнения, уверую в их существование. Но стоит ли толковать об этом? Я не ищу духов, я ищу португальское золото. Теперь я убедился, что вы знаете, где оно находится. Вы, без сомнения, открыли бы нам это прошлой ночью, если бы ваша нервная система оказалась более выносливой и если бы такое состояние было для вас привычным делом. Говоря от лица Бениты да Феррейра, вы сказали, что видели его, и даже описали, как оно выглядит. Затем вы уже не могли или не хотели сказать ничего больше, и вас пришлось разбудить. Мисс Клиффорд, вы должны позволить мне загипнотизировать вас еще раз, всего на несколько минут, так как мы не станем терять времени на истории из прошлого и найдем золото. Впрочем, быть может, это излишняя мера, — добавил он, окидывая ее пронизывающим взглядом, — если бы оказалось, что все это вам уже известно. В таком случае мне незачем было бы тревожить вас.

— Я не знаю, мистер Мейер. Я ничего не помню о золоте.

— Это только подтверждает мою теорию. То, что должно было являться душой Бениты да Феррейра, сказало, что эта тайна перешла к вам, но в состоянии бодрствования вы не можете это помнить. Зато ваше пробужденное высшее самосознание знает все. Поэтому я должен еще раз загипнотизировать вас. Не сейчас, но спустя какое-то время, когда вы полностью оправитесь. Назначим хотя бы будущую среду, что будет через три дня.

— Вы никогда больше не загипнотизируете меня, мистер Мейер!

— Этого не случится, пока я жив, — вмешался ее отец, до этой секунды молча прислушивавшийся к их разговору.

— Вы так думаете, но я думаю иначе. То, что я сделал прошлой ночью, было сделано против вашей воли, и я снова могу повторить это, с той лишь разницей, что во второй раз все пройдет гораздо легче. Но я предпочел бы сделать это с вашего согласия, потому что я поступаю таким образом не только в своих интересах, но и в интересах всех нас. А пока не будем больше говорить об этом, чтобы не сердиться понапрасну.

С этими словами Мейер встал и удалился.

Следующие три дня Бенита провела в постоянном страхе. Она чувствовала, что Джейкоб Мейер успел приобрести над ней некоторую власть и что между ними установилась какая-то новая непреодолимая связь. Она знала его мысли; прежде чем он высказывал свою просьбу, она уже протягивала ему во время еды тот или другой предмет, а также отвечала на его вопросы, прежде чем он успевал их произнести. Кроме того, она повиновалась его призыву на небольших расстояниях. Так, один раз, в то время когда она гуляла для поправки здоровья вдоль стены своей тюрьмы, она почувствовала, что ее ноги увлекают ее вперед к какому-то месту. Придя туда, она увидела Джейкоба Мейера, появившегося там еще раньше Бениты.

— Простите, что я позвал вас сюда, — говорил он, улыбаясь и вежливо приподнимая шляпу, — но я хотел спросить вас, не изменили ли вы вашего решения и не согласитесь ли вы, чтобы я вас загипнотизировал?

В продолжение нескольких секунд он удерживал ее глазами, причем ей казалось, что ее ноги пустили корни в землю, пока он не освободил ее, словно перерезав сковывавшую движения веревку, и тогда Бенита бросилась от него прочь, как от дикого зверя, ничего не видя от застилавших глаза слез и задыхаясь от душившей ее ненависти.

Но если дни ее были неприятны, то каковы были ее ночи? Она жила в вечном страхе, опасаясь, что Мейер опять подложит что-нибудь в ее пищу или питье и, усыпив, снова станет пробовать на ней свои волшебные чары. Стараясь защититься от первой опасности, она не брала в рот ничего, что побывало подле Джейкоба. Спала она в шалаше отца, который ложился у входа с заряженным ружьем у изголовья. Мистер Клиффорд открыто заявил Джейкобу, что если он застигнет его гипнотизирующим Бениту, то немедленно убьет его, на что Мейер ответил только смехом, так как он нисколько не боялся старика.

В долгие ночные часы они сторожили по очереди, причем один из них спал, а другой смотрел и прислушивался. При этом Бенита часто слышала крадущиеся шаги Джейкоба Мейера около самого шалаша и чувствовала исходившую от него мягкую и властную силу. Тогда она будила отца и шептала ему: «Он здесь, я чувствую его присутствие». Но пока старик с трудом поднимался на ноги — за последнее время он стал заметно слабеть и страдать от ревматизма или от какой-то другой подобной болезни — и выбирался из шалаша, все исчезало, и только где-то в темноте звучали удаляющиеся шаги и раздавался тихий смех. Так шли печальные дни, и наступило третье утро — утро злополучной среды. Перед восходом солнца Бенита и ее отец, ни разу не сомкнувшие глаз в течение всей ночи, долго обсуждали волновавший их вопрос, так как они знали, что приближается решающий момент.

— Я думаю, Бенита, что мне следовало бы его убить, — сказал мистер Клиффорд. — Я начинаю все больше и больше слабеть, и если я буду откладывать выполнение своего решения, то у меня в конце концов не хватит на это сил, и ты окажешься в его власти. Я без труда мог бы застрелить его сзади, и хотя мне ненавистен подобный поступок, но я думаю, что мне это простится. Во всяком случае ничего иного я сделать не могу; я должен думать не о себе, а о своих обязанностях относительно тебя.

— Нет, нет, — отвечала она. — Я не допущу этого. Это было бы убийством, хотя он тоже угрожал тебе. В сущности, отец, я думаю, что этот человек ненормален и не отвечает за свои поступки. Нам не остается ничего иного, как ждать и надеяться на Божью помощь. Если же Он не поможет, то, в крайнем случае, я могу помочь себе сама.

Бенита дотронулась до револьвера, с которым не расставалась ни днем ни ночью.

— Пусть будет по-твоему, — произнес мистер Клиффорд со стоном. — Будем молить Бога, чтобы Он освободил нас из этого ада, и не станем обагрять наших рук кровью.