— Послушайте, господин Брюннер, — сказал Марк, — у меня нет никаких оснований придерживаться вашего да и вообще какого-бы то ни было порядка. Вот уже шесть месяцев как я не работаю с господином Женером. Я предпочел бы об этом не напоминать, но, поскольку это обстоятельство кажется вам совершенно несущественным, я вынужден обратить ваше внимание на то, что многие вопросы я могу теперь решать по своему собственному разумению.

Женер улыбнулся.

— Именно это я и хотел сказать, Марк. Я ни минуты не смотрел на вещи иначе и никогда не осуждал вас. Мне бы хотелось, чтобы вы мне поверили, мой мальчик.

— Не волнуйся, он тебе верит, — вставил Брюннер. — Мне не хотелось бы оскорблять ваши чувства. Вы ведь относитесь друг к другу, как отец и сын. Такие отношения для меня священны. Но, черт возьми, может же отец руководить своим сыном? Могу ли я просить вас, Марк, отвечать на мои вопросы так, как если бы вам задавал их господин Женер?

— Я вас слушаю, — сказал Марк.

— Что вам сказала мадемуазель Ламбер?

— Когда?

— Сейчас, пока мы вас здесь ждали.

— Я ее не видел.

— Вы нас всерьез уверяете, что были все это время не с ней?

— Не вижу оснований уверять вас в обратном.

— В самом деле? Но тогда, боюсь, я переоценил ваш интеллект. Я начинаю сомневаться в ваших способностях. Итак, ситуация ясна: у нас, значит, нет никакой гарантии благоприятного исхода вечернего заседания?

— Никакой, — подтвердил Марк. — Никакой, если не считать вашего доверия к моим словам.

— Ваша добросовестность вне сомнений, мой бедный друг! Но мне шестьдесят лет, а вам? Тридцать!

— Ошибаетесь, больше, и не думаю, что мне предстоит узнать много нового. Во всяком случае, в этой области.

— Возможно, — сказал Брюннер. — Вполне возможно. В таком случае не будете ли вы так любезны рассказать нам о характере ваших отношений с Льеже-Лебо?

— Немного коньяку? — предложила Бетти.

— Разве что самую малость, — отозвался Брюннер.

— Аль, — спросила Бетти, — нельзя ли обойтись без этого разговора?

— Оставь, оставь, — мягко остановил ее Женер.

— Что, я действительно должен ответить на этот вопрос? — спросил Марк.

— Да, Этьен, мне кажется, так будет лучше для всех. Вы, наверно, знаете, что в известный период Льеже-Лебо и Драпье были тесно связаны?

— Нет, я этого не знал!

— В самом деле? Но вам, конечно, известно, как Льеже-Лебо уничтожил Драпье после Освобождения?

— Нет, — сказал Марк.

— Но вы не можете не знать, — сказал Брюннер, — что Мабори ввел Льеже-Лебо в совет специально для того, чтобы свалить Драпье при первом же его промахе.

— Допустим, что я об этом догадывался, — сказал Марк, — допустим, что я не законченный болван. К чему вы клоните?

— А вот к чему. Напрашивается простой вопрос: почему вы стали на сторону Льеже-Лебо против Драпье?

— Боюсь, вы слегка искажаете истину. Произошло как раз обратное. Это Льеже-Лебо стал на мою сторону.

— Я не вижу здесь разницы. — Брюннер громко вздохнул. — Хотите, чтобы я вам сказал, какая мысль пришла мне в голову в этой связи?

— Позвольте, — сказал Марк. — Эта мысль пришла и господину Женеру?

— Перестаньте противопоставлять нас друг другу. Мы с Алем не расходимся во мнениях, мы идем рука об руку.

— Прекрасно, — сказал Марк. — Что ж, говорите.

— Мы, Аль и я, подумали, что Льеже-Лебо посулил вам неплохую карьеру у Мабори, если вы поможете ему устроить скандал в нашем банке. И мы, Аль и я, решили, что вы не остались вполне равнодушны к этому предложению.

— Нет, — сказал Марк. — Что вы так думаете, это вполне естественно. Я искренне верю, что вы так подумали. Но господин Женер не мог этого подумать. Он знает, что это неправда. Не то чтобы… — Марк старался говорить спокойным голосом; он не хотел, чтобы показалось, будто он взывает к чувствам Женера, — …не то чтобы я категорически отказывался работать у Мабори. Я буду работать везде, где мне предложат применять свои знания на честных условиях…

— Меня весьма удивило бы, — сказал Брюннер, — если бы после вашего выступления сегодня утром вам предложили какую-нибудь должность.

— …но, — упрямо продолжал Марк, повышая голос, — господин Женер никогда не мог подумать, что я был готов получить должность у Мабори в награду за такого рода махинацию.

— Быть может, у него были некоторые основания так думать, не правда ли, Аль?

— Нет, — ответил Женер. — Я никогда этого всерьез не думал. Я просто был встревожен. Я вас хорошо знаю, Марк, но святых не бывает. Каждому человеку ведомы искушения. Я был встревожен. Я опасаюсь ловушек. Я вам уже говорил это сегодня утром по телефону. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать, ибо вы попались в ловушку Льеже-Лебо.

— Конечно, — поддакнул Брюннер, — для финансового мира вы теперь конченый человек. Зарубите это себе на носу!

— Я и так пытаюсь внушить себе это, — сказал Марк. — Благодарю вас за помощь.

— Ну что вы, что вы, — проворчал Женер, — вы же знаете, что я сделаю для вас все, что будет в моей власти.

— Ну конечно, — подхватила Бетти, — все уладится наилучшим образом, вы увидите. А теперь — конец! Вы забудете все, что здесь было сказано, и будете спокойно говорить о другом…

— Простите, Бетти, — перебил ее Брюннер. — Когда я утверждаю, что у Аля есть некоторые основания изменить свое мнение об Этьене, я знаю, что говорю. Аль сделал вид, что пропустил мои слова мимо ушей. Но хоть он и сама доброта, я уверен, в душе у него остался неприятный след. Быть может, Этьен, вы помните, как он сказал в начале нашего разговора: «Меня шокирует только одно…»

— Перестаньте! — воскликнула Бетти.

Она встала. Все трое посмотрели на нее. Она покраснела и тяжело дышала. Марк только теперь заметил, как красива эта женщина, которую обвиняли в тяготении к буржуазному благополучию и беспечной, богатой жизни. («Мне невероятно повезло, — доверительно сказал ему Женер вскоре после своей свадьбы. — Просто невероятно».)

— Скажите ему, чтобы он замолчал. Я прошу вас, Аль. Я вас прошу.

— Успокойся, дорогая. Это трудная минута. Бог видит, что это трудная минута для каждого из нас, но нужно через это пройти, — ответил Женер и взял ее за руку.

— Речь идет, как вы, вероятно, догадываетесь, о Мореле, — сказал Брюннер. — Похоже, что в этом отношении у вас совесть не совсем чиста. Когда я вас спросил о Мореле, вы заверили меня, что не встречались с ним в последнее время. Вы можете сейчас это подтвердить?

— Даже если бы я и встречался с ним, я не должен был бы перед вами отчитываться. Я считаю, что вас это не касается.

— Однако сегодня утром вы ответили мне гораздо определенней.

— Я и тогда считал, что это вас не касается.

— И все же утром вы мне ответили. Вы плохо лжете, Этьен, вы чертовски плохо лжете!

— Да, лгать я не умею. Уж извините меня великодушно. Этому мне тоже следовало бы научиться.

— Это была не то чтобы ложь, а скорее отсутствие доверия к нам, но меня это немного огорчило, — сказал Женер.

— Не вы задавали мне этот вопрос.

— Ну, конечно, Аль, если бы ты его спросил, он бы ответил тебе откровенно. Я внушаю куда меньше доверия, чем ты. Поэтому спроси теперь его ты, что он делал двадцать шестого января на бульваре Шарон.

— Раз вы так хорошо осведомлены об этом, — сказал Марк, — почему вы не говорите, сколько времени я провел с Морелем.

— Я не имею об этом понятия.

— Однако это важно.

— Нет. Важно другое — место вашей встречи. Надо думать, вы не часто попадаете на бульвар Шарон. Это довольно далеко и от вашего дома и от тех мест, где вы бываете. Припомните-ка, сколько раз за десять лет вы попадали туда.

— Неужели вы не способны понять, что человек может иногда оказаться и на бульваре Шарон и в любом другом месте Парижа без определенных причин. Имеет для вас какой-то смысл слово «случайность»?

— Для меня? Никакого! Впрочем, мне совершенно безразлично, встретили ли вы Мореля на бульваре Шарон или на Пляс д’Опера. Мне только кажется, что если это умело подать, то вполне может создаться впечатление, что у вас там было назначено свидание.