— Нет, — возразила Масуда, — нам пришлось бы ехать через страну ассасинов. Нет, мы пересечем пустынные горные страны и направимся к Эдессе, отстоящей на много миль отсюда, доедем до Баальбека, а потом вернемся в Бейрут.

— К Эдессе? — переспросил Годвин. — Да ведь этим городом владеет Салах ад-Дин, а леди Розамунда — принцесса Баальбека.

— Что лучше, — задала ему вопрос Масуда, — чтобы она попала в руки Салах ад-Дина или вернулась к великому ассасину? Выбирайте…

— Я выбираю Салах ад-Дина, — прервала ее Розамунда, — потому что он, по крайней мере, мой дядя. — И остальные не противоречили ей…

Уже начал заниматься летний день, но было вес еще слишком темно, а потому Годвин и Розамунда дали лошадям пастись, держа их за поводья. Масуда, сняв кольчугу Вульфа, постаралась облегчить его раны размельченными листьями куста, который рос подле потока, и в короткое время сильно помогла юноше. Когда забрезжил серый свет, путники напились воды, поели кресс-салата, который рос подле реки, подтянули подпруги и пустились в путь. Едва отъехали они ярдов на сто, как из пропасти, закрытой серой дымкой тумана, до них донесся топот лошадиных копыт и звуки голосов.

— Вперед! — призвала Масуда. — По нашим следам скачут слуги аль-Джебала.

Они ехали по краям страшных пропастей и наконец очутились на большой, плоской возвышенности, террасами поднимавшейся к подножию гор, которые виднелись приблизительно милях в двенадцати. На середине горного хребта различались две вершины. Масуда указала на них, сказав, что к ним-то и направятся они, так как по ту сторону лежит долина Оронта. В это время в густом тумане позади послышался конский топот.

— Быстрей! — поторопила Масуда. — Нельзя терять времени. — И они поехали дальше, но небольшим галопом, потому что почва была очень неровной.

Когда до горного прохода оставалось приблизительно шесть миль, поднялось солнце и рассеяло туман. И вот что увидели беглецы. Перед ними расстилалась плоская песчаная равнина. Позади возвышались груды камней, а приблизительно милях в двух за ними двигались человек двадцать ассасинов.

— Они не догонят нас, — произнес Вульф, но Масуда указала ему рукой в правую сторону, где еще стоял туман, и заметила:

— Вот там я вижу копья.

Туман растаял, и беглецы различили отряд конных воинов, состоящий приблизительно из четырехсот человек.

— Как я и думала, они ночью сделали обход, — сказала Масуда. — Теперь нам нужно переправиться через кряж раньше их, или они нас поймают, — и она сильно ударила свою лошадь веткой, которую срезала подле потока. Когда они проскакали около полумили, громкие крики большого отряда с правой стороны и ответный крик фидаев, ехавших позади, показали беглецам, что они замечены.

— Вперед! — вновь призвала их Масуда. — Они погонятся за нами.

И беглецы понеслись. Две мили проскакали они, отряд остался далеко позади, но большое облако пыли с правой стороны все приближалось, можно было думать, что оно достигнет прохода раньше их. Тогда Годвин предложил:

— Вульф и Розамунда, поезжайте вперед. Ваши лошади быстры и обгонят их. На гребне дайте им немного вздохнуть и посмотрите, не едем ли мы, если нет, скачите дальше, и да будет с вами Бог.

— Да, — подтвердила Масуда, — направляйтесь к эдесскому мосту — его можно увидеть издали, а там сдайтесь начальникам войск Салах ад-Дина.

Розамунда и Вульф не двигались, но Годвин сурово повторил им:

— Поезжайте, я приказываю.

— Хорошо, ради Розамунды, — повиновался Вульф, и они помчались быстрее ласточек. Годвин и Масуда, скакавшие позади их, увидели, как они въехали в начало ущелья.

— Хорошо, — заметила она. — Кроме лошадей одной крови с Огнем и Дымом, в Сирии не найдется ни одного коня, который мог бы поспеть за ними. Не бойтесь, сэр Годвин, они доедут до Эдессы.

— Кто тот человек, что привел их нам? — спросил Годвин, который скакал, не спуская глаз с приближавшегося к ним облака пыли, усеянного блестящими остриями копий.

— Брат моего отца, мой дядя, как я и сказала вам, — ответила Масуда. — Он шейх пустыни и держит табуны лошадей старинной крови, которых нельзя купить за золото.

— Значит, вы не ассасинка, Масуда?

— Нет, теперь я могу сказать вам это, так как, по-видимому, конец близок. Мой отец был араб, моя мать — благородная франкская женщина, француженка. Он нашел ее в пустыне после сражения, она умирала от голода. Отец привел ее в свою палатку и вскоре женился на ней. На нас напали ассасины, убили отца и мать, а меня, двенадцатилетнего ребенка, взяли в плен. Позже, когда я стала постарше, — я была красива в те дни, — меня отвели в гарем Синана, и, хотя моя мать тайно внушила мне правила христианской религии, он заставил меня принять проклятую веру ассасинов. Теперь вы понимаете, почему я так ненавижу убийцу своих отца и матери, который заставил меня подчиниться себе. Да, меня принудили служить шпионкой, в противном случае грозя смертью, а между тем мне, которую Синан считал своей верной рабой, перед смертью хочется отомстить ему. Не презираете ли вы меня за это?

— Я не считаю вас низкой, — произнес Годвин, продолжая шпорить своего уставшего коня, — я нахожу, что вы благородны.

— Как я рада, что слышу это перед смертью, — призналась она, — вы дороги мне, сэр Годвин, и потому-то я решилась на этот побег, хотя для вас я ничто… Нет, не говорите, леди Розамунда рассказала мне все, кроме окончательного ответа.

Теперь песчаная полоса осталась позади них, они начали подниматься на откос горы, и Годвин радовался, что стук копыт мешал продолжению этого разговора. До сих пор они держались впереди ассасинов, которым нужно было проделать более длинный и трудный путь, однако густое облако пыли виднелось совсем недалеко от них, и в первых радах с поднятыми копьями скакали лучшие наездники на очень хороших конях.

— Эти лошади еще сильнее, они лучше, чем я думала, — крикнула Масуда, — в горах они не нагонят нас, но после…

Следующую милю они совсем не разговаривали, им приходилось поддерживать лошадей, готовых упасть на крутой тропинке. Наконец Годвин и Масуда очутились на гребне и увидели Вульфа и Розамунду, которые отдыхали подле Дыма и Огня.

— На лошадей, на лошадей, враги близко! — закричал Годвин.

Вульф и Розамунда снова сели в седла, и все четверо начали спускаться по длинному откосу горы. Вдали низменность прорезала широкая серебристая полоса, а за ней можно было видеть городские стены.

— Это Оронт, — показала на реку Масуда, — на его противоположном берегу мы будем спасены.

Но Годвин посмотрел на свою лошадь, потом на Масуду и покачал головой: лошади, без остановки мчавшиеся столько времени, утомились; на крутом спуске они спотыкались, задыхались, по временам бывало трудно удерживать их на ногах.

— Мы доедем только до долины, — сказал Годвин, и Масуда утвердительно кивнула в ответ.

Спуск почти окончился, менее чем в миле позади беглецов лился бесконечный поток белых ассасинов. Годвин пустил в ход шпоры, Масуда хлыст, но оба мало надеялись — они чувствовали, что конец близится. Едва въехав в последнюю впадину, лошадь Масуды вдруг зашаталась, остановилась и упала на землю, конь Годвина тоже остановился.

— Вперед! — приказал Годвин Розамунде и Вульфу, но те не двигались. Он кричал на них, сердился, но они твердо отвечали:

— Нет, нет, мы умрем все вместе.

Масуда посмотрела на Огня и Дыма, которые, казалось, мало утомились, и распорядилась:

— Сядьте перед госпожой Розамундой, сэр Годвин, а вы, сэр Вульф, дайте мне вашу руку, вы увидите, на что способны кони чистой арабской крови!

Огонь и Дым понеслись вперед. Ассасины, которые думали, что беглецы уже у них в руках, разразились воплями бешенства.

— Их лошади тоже устали, и мы все-таки, может быть, уйдем! — вскричала бесстрашная Масуда, но Годвин и Вульф печально смотрели на широкое пространство, отделявшее их от реки. Вот уже четверть расстояния осталась позади, вот половина, но теперь первые из фидаев виднелись всего ярдах в двухстах и мало-помалу приближались. Наконец расстояние сократилось ярдов до пятидесяти, и один из ассасинов бросил копье.