Ваш слуга и Ваша племянница

Под этими строками сэр Эндрью поставил свое имя, вслед за ним подписалась Розамунда, пергамент свернули, окружили шелковой материей и запечатали.

— Теперь, — сказал старик, — спрячьте все это богатство, потому что если люди узнают, что мы храним такие сокровища, все воры Англии посетят нас, и, думаю, в числе их окажутся люди с громкими именами.

Они сложили вышитые золотом одежды, бесценные золотые вещи и камни обратно в ларец, заперли его и поставили в окованный железом сундук, который стоял в спальне старого д'Арси.

Когда все было окончено, сэр Эндрью обратился к молодым людям:

— Теперь выслушайте меня, Розамунда, и вы тоже, племянники. Я никогда не рассказывал вам, как сестра Салах ад-Дина, Зобейда, дочь Айюба, впоследствии обращенная в нашу веру под именем Марли, стала моей женой. Но вы должны узнать все, хотя бы для того, чтобы увидеть, как сделанное зло обращается против человека. После того как великий Hyp ад-Дин взял Дамаск, Айюб сделался губернатором этого города, потом, двадцать три года тому назад, был занят Харенк, и при этом пал мой брат. Во время битвы меня ранили, взяли в плен, отвезли в Дамаск и поместили во дворце Айюба, где со мной обходились хорошо. И пока я лежал больной, я подружился с молодым Салах ад-Дином и с его сестрой Зобейдой, которую позже тайно встречал в садах дворца. Остальное легко угадать, хотя я и был вдвое старше ее… Она любила меня так же, как я любил ее, и ради любви предложила переменить веру и бежать со мной в Англию, если представится удобный случай, что трудно было предполагать.

Случайно у меня был друг, таинственный человек по имени Джебал, молодой шейх ужасного племени, страшные обряды которого непонятны для христиан. Эти люди — подданные персиянина Магомета — живут в замках в Ливанских горах. Джебал был в союзе с франками, и как-то раз во время битвы я, рискуя жизнью, спас его от сарацин; тогда он поклялся, что если я когда-нибудь призову его к себе на помощь, он явится с края земли. В знак этого Джебал подарил мне свое кольцо-печать. Чудный перстень, по его словам, мог дать власть, равную его собственной, в его владениях, хотя я никогда не посещал их. Вы знаете это кольцо, — прибавил сэр Эндрью и, протянув руку, показал тяжелый золотой перстень с черным камнем, по которому бежали красные жилки, расположенные в форме кинжала; под кинжалом были вырезаны неизвестные буквы.

— В тяжелую минуту я подумал о Джебале и нашел возможность послать ему письмо, запечатав этим перстнем. Он не забыл о своем обещании: через двенадцать дней мы с Зобейдой мчались к Бейруту на двух таких быстроногих конях, что все всадники Айюба не могли догнать их. Мы доехали до этого города и обвенчались там. Розамунда, там же твоя мать приняла христианство. Нам нельзя было оставаться на Востоке, и мы сели на корабль, который благополучно донес нас до дому. Я увез с собой кольцо Джебала, не отдав его слугам этого человека; я хотел вручить его только ему лично. Перед отходом корабля посланец, переодетый рыбаком, принес мне письмо от Айюба и его сына Салах ад-Дина, в нем они клялись, что все же вернут к себе Зобейду, дочь одного и сестру другого.

Вот вся правда. Вы видите, что они не забыли данной клятвы, хотя, узнав впоследствии о смерти моей жены, ничего не предприняли. С тех пор Салах ад-Дин, который во времена дружбы со мной был только благородным юношей, стал величайшим султаном, когда-либо царившим на Востоке, и, узнав о тебе, Розамунда, от предателя Лозеля, он хочет взять тебя к себе вместо твоей матери… И, дочь моя, откровенно сознаюсь, что мне страшно за тебя.

— Ну, по крайней мере, у нас есть еще год или больше. За это время мы можем приготовиться или скрыться, — сказала Розамунда. — Паломник не скоро доберется на Восток к Салах ад-Дину.

— Да, — согласился сэр Эндрью, — может быть, у нас есть еще год.

— А это нападение на молу? — спросил задумчиво сидевший Годвин. — Там упоминали о Лозеле… Однако, если в это нападение был замешан султан, странно, что удар был нанесен раньше, чем пришли письма.

Сэр Эндрью задумался, потом приказал:

— Приведите сюда пилигрима, я хочу расспросить его.

Никласа, который все еще ел, точно не мог утолить своего голода привели в комнату. Он низко поклонился старому рыцарю и Розамунде, в то же время окидывая острым взглядом старика, молодую девушку, потолок, пол и всю обстановку комнаты. Казалось, его хитрые глаза все замечали, все видели.

— Издалека принесли вы мне письмо, сэр пилигрим по имени Никлас, — обратился к нему старый д'Арси.

— Я привез вам ящик из Дамаска, сэр рыцарь, но совсем не знаю, что было там. По крайней мере, вы сами можете засвидетельствовать, что до него никто не дотронулся, — ответил Никлас.

— Странно, — продолжал старый рыцарь, — что человек в вашем священном платье сделался избранным гонцом Салах ад-Дина, до которого христианам мало дела.

— Но Салах ад-Дину много дела до христиан, сэр Эндрью, а потому он даже в мирное время берет их в плен, как это случилось и со мной.

— Значит, он взял в плен и рыцаря Лозеля?

— Рыцаря Лозеля? — переспросил пилигрим. — Лозель — высокий краснолицый человек с рубцом на лбу, который всегда носил черный плащ поверх кольчуги?

— Может быть.

— Тогда его не взяли в плен; он просто приехал в Дамаск навестить султана в то время, когда я был там. Я видел его два или три раза, хотя не знаю, зачем он приезжал. Потом он исчез, и в Яффе я слышал, что он отплыл в Европу на три месяца раньше меня.

Братья переглянулись. Итак, Лозель был в Англии! Но сэр Эндрью только произнес:

— Расскажите мне, что было с вами, но говорите правду.

— Зачем я буду выдумывать? Ведь мне нечего скрывать, — начал свое повествование Никлас. — Когда я шел паломником к Иордану, меня захватили арабы и, увидев, что я не богат, хотели меня убить. Да, я погиб бы, если бы мимо не проходили воины Салах ад-Дина и не приказали разбойникам передать меня им в руки. Арабы повиновались, и воины отвезли меня в Дамаск. Там меня держали в плену, но не строго, и вот тогда-то я и видел Лозеля, или, по крайней мере, христианина, носившего его имя. Казалось, он был в милости у сарацин, а потому я попросил его заступиться за меня. Позже меня отвезли ко двору Салах ад-Дина. Расспросив меня, султан сказал, что я должен поклониться лжепророку, в противном случае меня казнят; вы угадываете мой ответ. Меня увели, я думал, на смерть, но никто не причинил мне вреда.

Через три дня Салах ад-Дин снова послал за мной и обещал даровать мне жизнь, если я дам ему клятву отвезти одну вещь вам или вашей дочери, леди Розамунде, в замок Стипль в Эссексе и привезти ваш ответ в Дамаск. Мне не хотелось умирать, и я согласился исполнить его повеление, если султан даст мне слово оставить меня в живых и освободить; я знал, что он никогда не нарушает обещаний.

— А теперь, когда вы благополучно достигли Англии, вы думаете вернуться в Дамаск с ответом? И если думаете, то почему? — спросил старый д'Арси.

— По двум причинам, сэр Эндрью. Прежде всего, я поклялся сделать это и так же, как Салах ад-Дин, не нарушу данного слова. Во-вторых, мне все еще хочется жить, а за нарушение клятвы султан обещал покарать меня смертью, найти, где бы я ни был. О, я уверен, что волшебством или иным способом он может это сделать. Ну, мне остается досказать немногое. Мне вручили ящик в том виде, как я привез его к вам, дали достаточно денег для путешествия туда и обратно, и даже больше, чем надо. Потом меня проводили до Яффы, где я взошел на корабль, который направлялся в Италию. Там я сел на другой корабль, под именем «Святая Мария», плывший в Кале, и мы достигли этой гавани, хотя перед тем буря чуть не выбросила нас на берег. Из Кале до Дувра я плыл в рыбачьей лодке, высадился на сушу неделю тому назад, купил себе мула, пристал к обществу путешественников, направлявшихся в Лондон, и наконец приехал сюда.

— А как вы будете путешествовать обратно?