— Ты чего? — удивился я.

— Смешной ты какой-то! Глаза, как у зайца… в разные стороны.

Тут уж и я не выдержал и тоже засмеялся.

Когда я подходил к нашему дому, все люди на улице казались мне хорошими и близкими, почти родными. Да и сама улица, такая знакомая, вдруг стала особенно дорогой: и острокрышие дома с палисадниками, и высокие белоствольные березы, и видавший виды забор, и воздух, пахнущий яблоками.

НА ОКРАИНЕ

Мое детство прошло на окраине небольшого городка, среди пыльных улиц с лотками, разукрашенными вывесками, колонками и канавами для стока воды, и фонарями, на которых болтались бумажные змеи. На окраине был прямо-таки мальчишеский рай. Во-первых, вдоль наших улиц тянулся песчаный обрыв, с которого мы прыгали и кубарем катились вниз к речке Серебрянке. А саму речку пересекали дощатые мостки, с которых можно было нырять. А на обрыве возвышались огромные вязы — на них мы забирались, словно матросы на мачты парусников. Во-вторых, наши улицы с одно-двухэтажными домами и палисадниками представляли собой лабиринт из дворов и проулков, то есть мы имели неограниченные возможности для игр. В-третьих, по одной из улиц ходил трамвай. Он выскакивал из-за поворота и наполнял окрестность скрежетом и лязгом; ярко-красный, с блестящими цифрами на боках, он звенел, раскачивался и пружинил, и катил по рельсам рассыпая искры. Мы катались на «колбасе» трамвая.

Но главное, на наших улицах находились мастерские и мы часами наблюдали за работой сапожника, столяра, слесаря, и мечтали стать такими же мастерами, как они.

Колодец

С Сашкой Карандашевым у нас отношения были скорее прохладными, чем теплыми. Ну что может быть общего у мальчишек, если один из них (я, то есть) любил лето, а другой (Сашка, разумеется) — зиму; и если один (опять-таки я) хотел стать капитаном, а другой (понятно — Сашка) уже видел себя полярным летчиком.

— Летом лучше всего, — говорил я. — Солнце, рыбалка.

— Зимой лучше, — тут же заявлял Сашка. — Хоккей, лыжи. Можно бабу слепить.

— Зимой купаться нельзя. И в футбол не поиграешь, — продолжал я высказывать очевидные вещи, уже немного злясь на Сашку.

А он знай, гнет свое:

— Летом жара сплошная. Ни мороза, ни снега — скука.

Сашка был жутко упрямый. Как осел. Ему никто ничего не мог доказать. Каждую весну и каждую осень мы с ним до хрипоты спорили, какое время года лучше: лето или зима. Но с наступлением теплых дней, купаясь на речке, Сашка начисто забывал о своих словах, о том, как всего два месяца назад расхваливал зиму. Правда, во время зимних каникул, гоняя на лыжах и коньках, я тоже не вспоминал лето.

Конечно, у Сашки были кое-какие таланты: он умел свистеть, засунув в рот пальцы, и выдавал свист на орехе и на коре. И втайне мастерил тачку — чтобы всем все возить. И однажды он выкинул неплохой номер: выкрасил свою собаку Найду оранжевой краской — подо льва, чтоб всех пугать. И действительно, напугал девчонок во дворе и нескольких старушек на улице. Бесспорно, Сашка был выдумщик, но все его таланты меркли из-за его ужасного характера, из-за упрямства и заносчивости. Случалось, он грубил мне без всякого повода, на пустом месте. Как-то он залез на бойлерную и стал забрасывать удочку во двор. Я подумал — забрасывает от нечего делать — авось что-нибудь зацепит. И крикнул снизу:

— Вылавливаешь разные штуковины?

— Ругаюсь сам с собой, — огрызнулся Сашка (он частенько говорил загадками).

— Как так? — переспросил я.

— Приучаюсь к усидчивости, воспитываю в себе дисциплину. Для летчика это главное. А ты все болтаешься без дела? Ты очень разболтанный. Из тебя никогда не выйдет капитан.

Вот так он и оскорблял меня ни с того, ни с сего. Но однажды произошел случай, после которого мы с Сашкой подружились. В тот день парни нашего двора уронили в колодец кошелек с деньгами и позвали нас с Сашкой:

— А ну, шкеты, давайте спустим одного из вас на веревке! Вы маленькие, легкие. Раз, два, и готово! На мороженое заработаете.

Задание было ответственное, но и страшноватое. Колодец находился в углу двора, и, к счастью, давно пересох, но — к несчастью — почти не осыпался и выглядел довольно глубоким. Во всяком случае мы побаивались в него заглядывать и вообще обходили стороной.

Парни принесли веревку и повернулись к нам:

— Ну, кто смелый? Кто полезет первым?

Я подтолкнул Сашку, а он меня, да так сильно, что я невольно шагнул вперед. Парни обвязали меня, перетащили через бревенчатый венец; я вцепился в веревку и почувствовал — опускаюсь в темноту. Квадрат неба над головой становился все меньше и меньше, темнота сгущалась, сильно пахло сыростью. Я пытался нащупать ногами опору, но ботинки скользили по замшелым бревнам. В меня вселился нешуточный страх, по телу пробежал озноб.

— Держись! — донеслось откуда-то сверху, но мой озноб перешел в колотун.

Я уже хотел было крикнуть, чтоб вытаскивали, но вовремя спохватился и пересилил себя — избежал несмываемого позора.

Вскоре веревка ослабла и я почувствовал, что стою на чем-то более-менее твердом. Присмотревшись заметил — ботинки увязли в какой-то жиже.

— Ищи! — послышалось гулкое эхо.

Я стал шарить в липкой грязи; наткнулся на дохлых лягушек, потом на что-то похожее на кошелек и заорал:

— Тащите!

— Да это какая-то картонка! — усмехнулись парни, вытащив меня и рассмотрев мою находку. — Не мог поискать как следует! Тебе только с девчонками в классики играть. Давай ты! — они обратились к Сашке.

Неожиданно Сашка нашел злополучный кошелек и парни, как и обещали, отблагодарили его мелочью на мороженое. Когда они ушли, Сашка обеспокоенно шепнул мне:

— Я нашел еще вот что, — и достал из кармана обручальное кольцо. — Золотое. Побежали к ювелиру, он за него, знаешь сколько денег даст! Миллион! Только смотри, никому ни гу-гу!

Мы побежали в мастерскую; по пути Сашка строил грандиозные планы: купить велосипед, мотоцикл, катер; не забыл и обо мне — обещал подарить коньки, о которых я давно мечтал (надо отдать ему должное — он был щедрым как никто).

Мы влетели в мастерскую, подошли к мастеру, и Сашка выпалил:

— Вот золотое кольцо! Я нашел в колодце!

— Вы, стручки, его случаем не стащили? — пробурчал мастер, рассматривая кольцо.

— Вот еще! — возмутился Сашка и подробно рассказал, как достал драгоценность из колодца.

— Полезайте туда еще, может, там целый клад? — усмехнулся мастер. — И все тащите сюда… А эта безделушка не золотая, а всего лишь медная. Вот вам за нее, — он протянул нам несколько рублей.

Мы вышли из мастерской и не то, чтобы расстроились до слез, но нам стало нестерпимо тоскливо. И велосипед, и мотоцикл, и коньки сразу улетели куда-то в поднебесье. Только после шести пачек мороженого немного пришли в себя и твердо решили еще раз слазить в колодец — Сашка где-то вычитал, что обычно драгоценности валяются кучно, да и мастер это предположил.

Арбуз

Сашка все уши мне прожужжал, что арбуз овощ, но я-то был уверен, что арбуз — фрукт. Однажды мы доспорились чуть ли не до драки, и в конце концов решили купить арбуз, съесть его и сделать окончательный вывод — овощ или фрукт.

От денег, которые нам дал ювелир еще оставалась приличная сумма и на арбуз хватило сполна. Кстати, говорят: деньги портят человека; Сашку они совершенно не испортили. Так вот, арбуз мы купили на рынке — выбрали самый огромный и такой тяжелый, что вдвоем еле дотащили до дома. Пришли к Сашке, стали резать арбуз на столе. Долго резали: то Сашка, то я — это оказалось не таким-то простым делом. Наконец, полосатый шар затрещал и развалился на две половины, и сразу покрылся инеем, как зимой. Мы стали хрустать красный сладкий «снег» и так увлеклись, что совершенно забыли о споре. И слопали весь огромный арбуз — от него остались только зеленые корки и черные семечки. Наши животы раздулись, языки еле ворочались. И тут, убирая корки, Сашка объявил: