По крайней мере, так предполагал Виктор. Лично он не хотел бы провести ни одной ночи где-то на дороге с целой группой таких чернокожих, как Цезарь.

Бонни нервно провела рукой по своим коротким волосам.

— Но такого быть не может… он не может… и если… а если мы его все же прозевали… — Она все еще не была готова расстаться со своими надеждами. — Мы могли бы спросить о нем у торговцев! — вдруг подумала она вслух. — У этого… у этого Корриера!

Виктор вздохнул. У него не было ни малейшего желания возвращаться к помосту, на котором Корриер выставлял на продажу своих проституток. Однако они все равно были недалеко от него, и если от этого зависело счастье Бонни…

Возле помоста Корриера продолжались торги. Корриер предлагал на продажу «жемчужину сегодняшнего дня», как он объявил с мерзкой улыбкой. И действительно, мужчины наперебой предлагали свою цену. Высокая африканка, которая стояла на подиуме, прижимая к себе ребенка и глядя в пустоту, между тем осталась почти обнаженной. Корриер стягивал с ее тела один предмет одежды за другим. Женщина, однако, казалось, не испытывала стыда. Она была похожа на статую из черного камня. Мужчин это сводило с ума. Однако только двоих из их числа можно было считать серьезными покупателями. Виктор знал одного из них. Толстому грязному Пти принадлежало несколько борделей в порту. Время от времени некоторые из его девочек приходили к Виктору на прием для бедняков. Другой мужчина едва ли выглядел симпатичнее. Он постоянно облизывал губы, и вид у него был злобный и недовольный. Виктор пожелал молодой женщине, чтобы выиграл Пти.

Только сейчас Корриер заметил врача среди покупателей. Он тут же ухмыльнулся, глядя на него сверху вниз:

— Доктор! Вы вернулись? Вы уже раскаиваетесь в том, что купили пиратскую невесту? Но обмен исключен! Вам придется еще раз глубоко залезть в карман!

Бонни кровь ударила в голову, однако Виктор лишь бросил на Корриера короткий, исполненный холодного презрения взгляд. И снова он почувствовал на себе взгляд высокой чернокожей женщины. Она, казалось, очнулась от оцепенения, когда Корриер обратился к врачу. Ее глаза заблестели, и по телу пробежала дрожь.

Виктор быстро задал свой вопрос, и Корриер кивнул:

— Сейчас, доктор, сначала мы должны довести это дело до конца. Если вы не хотите назвать свою сумму… А как насчет тебя, Пти?

Последнее предложение поступило от странного незнакомца… Его цена была намного выше, чем та, которую назвал Пти. Толстяк махнул рукой. Он сдался.

— Итак, раз, два, три! Восхитительная молодая женщина переходит к месье Карбо из Порт-о-Пренса. Он приехал издалека, но эта малышка того стоит, не так ли? Ребенок идет как бесплатное приложение… Это девочка. И, определенно, тоже будет красавицей. Если вы несколько лет ее покормите…

Корриер пожал руку мужчине. Прежде чем обратиться к женщине, стоявшей на подиуме, месье Карбо искривил рот в неком подобие того, что должно было означать улыбку. Ребенка он не удостоил даже взглядом. Бонни почувствовала ледяной холод в сердце. Когда этот тип прибудет в Порт-о-Пренс со своей рабыней, там никто и знать не будет о том, что когда-то существовала на свете Намелок.

— А теперь что касается вас, доктор. — Корриер смахнул с лица мокрую от пота прядь волос. Казалось, он был чрезвычайно доволен. В этот день он заработал очень хорошо. — Извините, что не могу сегодня пополнить вашу коллекцию пиратов, но этого большого негра забрали еще утром. Плантация где-то на юго-востоке.

Глаза Бонни расширились.

— Его нет? — спросила она сдавленным голосом. — Где… Кто?

— Вы случайно не помните, кто его купил? — поинтересовался Виктор.

Корриер покачал головой:

— Нет. Его продавал не я. Этих парней я отдал одному знакомому на комиссионную продажу. Я, конечно, могу спросить у него, но он каждый рыночный день продает штук по пятьдесят негров.

Виктор положил руку Бонни на плечо, надеясь, что этот утешительный жест не разозлит ее. Однако, прежде чем они повернулись, чтобы уйти, к женщине на помосте вернулась жизнь. До этого она почти безучастно позволила своему будущему хозяину ощупать себя.

— Эй, ты! Подожди! Пи… пиратская невеста!

Бонни удивленно подняла на нее взгляд. То же самое сделал и Виктор. Женщина, казалось, облегченно вздохнула, увидев, что привлекла внимание их обоих. Она быстро и как-то по-кошачьи подскочила к краю подиума. Ее покупатель хотел удержать ее, но она оказалась быстрее.

— Вот! — Прежде чем кто-нибудь смог оттянуть ее назад, она сунула Бонни ребенка. — Ее зовут Намелок. Она девочка. Она твоя!

Бонни держала ребенка на руках, прижимая его к себе, в то время как вокруг нее начался скандал. Покупатель схватил новую рабыню и стал жестоко избивать ее. Затем он оттолкнул ее назад, на середину подиума. Женщина не защищалась, только смотрела с отчаянием на ребенка. И лишь один раз она коротко взглянула на Бонни и на Виктора. Ее губы беззвучно прошептали одно слово: «Пожалуйста!»

Виктор не знал, что ему делать. Мужчину, которому принадлежала молодая женщина, ребенок, пожалуй, абсолютно не интересовал. В дело вмешался Корриер.

— Секунду, секунду, так дело не пойдет. Она же не может просто так дарить свой приплод кому угодно. Месье Карбо, вы знаете, что «Code Nuar» обязывает нас оставлять детей вместе с матерью. Я… я не хочу, чтобы меня наказали…

Карбо рассмеялся.

— Она ведь вам уже не принадлежит, — сказал он таким голосом, что у Бонни по спине побежали мурашки. — Теперь эта женщина — моя собственность. И она думает так же, не так ли, моя красавица? Belle[32]. Да, Belle — это подходящее имя для тебя. Значит, Белль. — Он вытянул губы. — Так ты говоришь, что этот ребенок вообще не твой?

На лице молодой женщины появились печаль и отвращение к этому человеку. Она приняла решение расстаться с Намелок — а теперь ей нужно было оболгать себя и свою дочь.

И тут Бонни рванулась вперед.

— Нет, — произнесла она. — Это… это мой ребенок. Эта женщина… эта женщина просто присматривала за моим ребенком. А сейчас… сейчас мы пришли, чтобы забрать его.

Ее голос звучал глухо, и она дрожала от страха. Что будет, если доктор не захочет забрать ребенка?

Корриер снова ухмыльнулся.

— Действительно, месье? Значит, моя рабыня бесплатно нянчила этого шалуна? — И он, требуя денег, потер большой и указательный пальцы.

Бобби никогда не видела Виктора Дюфрена таким разъяренным. В глазах всегда доброго врача горела ненависть. Однако Виктор прекрасно владел собой. Он снова потянулся за своим кошельком, вынул оттуда пару купюр и бросил их Корриеру под ноги:

— Вот этого должно хватить за услуги вашей рабыни. А сейчас бери своего ребенка и уходи, Бонни. Пока я…

Виктор не договорил фразу до конца. Ему самому стало страшно от той картины, которая только что появилась перед его внутренним взором: Корриер, кричащий от боли и дергающийся в судорогах после того, как кто-то из рабов подмешал ему в еду яд. Виктор ничего не мог с собой поделать. Он вдруг стал понимать Франсуа Макандаля и людей, которые ради него шли на убийство.

В то время как доктор изо всех сил старался подавить свои мысли, он еще раз на короткое время поднял глаза на помост. Мать Намелок смотрела на своего ребенка так, словно хотела навечно запомнить его облик.

— Au revoir, madam![33] — сказал Виктор тихо. — Малышке у нас будет хорошо, а вам я желаю счастья!

Африканка ничего не ответила. Она лишь с бесконечной печалью смотрела вслед Виктору, Бонни и Намелок, пока все трое не исчезли в рыночной толпе.

Джефа и мужчин, к которым он был прикован, вывели на рынок на рассвете, когда Мария была занята тем, что готовила Бонни и других женщин на продажу. В это время на базаре было еще не так много зевак, зато появилось большое количество серьезных покупателей. Большие плантации присылали сюда своих представителей, в основном надсмотрщиков, и, как правило, это были мужчины, имеющие многолетний опыт. Однако иногда хозяева плантаций также лично приезжали сюда. Никто из этих людей не тратил много слов, выбирая рабов, а если кто-то вообще и говорил, то только с работорговцами. На рабов они смотрели, как на скот — ощупывали мускулы, проверяли спины и коротким движением требовали открыть рот, чтобы проверить зубы. Если кто-то из чернокожих не выполнял этих требований, его сразу же били. Не сильно — в конце концов, они не хотели наносить ущерб чужому имуществу, — однако все же достаточно крепко, чтобы раб вел себя послушно.