— Это было ужасно, — тихо сказал Виктор и уселся в кресло, держа в руке стакан, вновь наполненный ромом. — Они пытали ее. Сначала она ничего не хотела говорить, но затем в конце концов… Там любой бы заговорил. Только не заставляй меня рассказывать подробности…

— Она сказала правду?

Деирдре была дочерью адвоката, а Дуг придерживался мнения, что признания, полученные под пытками, недорого стоили.

Виктор кивнул.

— Я думаю, да, — ответил он. — В таких условиях никто не лжет. Да и до этого Ассам не отрицала, что совершила убийство. Напротив, она, казалось, гордилась своим поступком. Однако жандармам этого было недостаточно. Они хотели знать, кто за ней стоял…

— Неужели ею кто-то руководил?

Деирдре удивилась. В колониях время от времени случалось, что какой-нибудь раб, доведенный до отчаяния, убивал хозяина или надсмотрщика. Но чтобы за убийством крылся заговор или готовилось восстание, Деирдре еще не слышала.

— Жандармы, очевидно, тоже задавали себе этот вопрос, — сказал Виктор. Он успокоился и больше не тянулся за ромом, а взял бокал вина, который подала ему Деирдре. — Рабыня из Африки — а девочка, очевидно, прибыла сюда на одном из последних кораблей, — не могла за такое короткое время изучить местные ядовитые растения, чтобы самостоятельно приготовить яд. Это было бы очень трудно. Даже я, будучи врачом, не смог бы этого сделать, и до сих пор у меня нет никаких идей по поводу того, какой именно яд был применен. Значит, она получила отраву от кого-то другого.

— От одного из пакотильеров? — предположила Деирдре. Она постепенно начинала понимать, почему Жак Дюфрен не хотел допускать на свою плантацию бродячих торговцев.

— Возможно, — ответил Виктор. — К тому же стала известна еще одна деталь — это не первый случай смертельного отравления такого рода. В окрестностях Порт-о-Пренса таким образом уже погибла одна семья, и еще одна семья возле Мирбале. Судя по всему, у них были такие же симптомы, по крайней мере, отравление протекало так же. Этим людям добавили яд в еду домашние рабы. И поэтому понятно, что жандармы воспользовались очень… жестокими методами, чтобы выбить информацию из девочки. Даже когда я… — Он не закончил фразу и влил в себя вино так же быстро, как и ром.

Деирдре наполнила еще один бокал.

— И что же сказала Ассам? — с любопытством спросила она.

Виктор потер лоб:

— Что это — великое дело. А под конец крикнула нам это прямо в лицо. Что наступает конец господству белых людей. Вот как она сказала. Она является лишь первой, одной из многих рабов, которые еще будут наносить удары. Франсуа Макандаль собирает целую армию, и в конце концов к ней присоединятся все рабы на Эспаньоле. Они победят, сказала эта девочка. Они победят…

Виктор закрыл лицо руками.

— Завтра утром на рыночной площади ее казнят, — закончил он свой рассказ. — Жители обязаны будут привести туда своих рабов. Казнь должна стать для них уроком. Однако мы оставим наших рабов дома, по крайней мере, Нафию. Если надо, я дам ей и другим слугам справку о том, что у них заразное заболевание. Этого… этого они видеть не должны.

Деирдре кивнула и провела рукой по волосам. Строго говоря, Нафия, Амали и Ленни уже не были рабами. Она осуществила свои намерения, и грамоты о даровании свободы лежали у нотариуса, который должен был их заверить.

— А кто такой Франсуа Макандаль? — спросила Деирдре.

Глава 6

— Это тот самый мерзавец, который сбежал от де Маки.

Жак Дюфрен навел справки о том, кто дал задание Ассам. Теперь он сообщал о результатах. Деирдре настояла на том, чтобы уехать из города, и таким образом они с Виктором провели следующие выходные на плантации. Виктор все еще был потрясен, и на рыночной площади, должно быть, еще дымились остатки костра, на котором сожгли рабыню Ассам. Молодой врач сопроводил ее в последний путь и постарался сделать так, чтобы она больше ничего не чувствовала, ведь после пыток она была скорее мертвой, чем живой.

Вся эта история очень расстроила Виктора. В семье молодых Дюфренов царила гнетущая атмосфера. Когда происходила казнь, Амали, Нафия и повариха остались дома в соответствии с полученными указаниями, но Ленни все же не смог удержаться от того, чтобы не понаблюдать за «представлением». Теперь у него был испуганный вид, но он был также исполнен ненависти. Амали все время говорила с ним, чтобы его успокоить. В конце концов, не все белые люди на Эспаньоле сжигали своих рабов, и к тому же для него самого и его семьи не существовало никакой опасности. Молодая негритянка заметила, что Ленни все еще не понял значения вольных грамот.

В любом случае Деирдре сочла необходимым подождать, пока в доме и в городе все не успокоятся. Она уговорила Виктора взять выходной в пятницу после обеда и уехать в Новый Бриссак. Взволнованную маленькую Нафию она взяла с собой в качестве личной служанки. Девочка сияла от гордости. Квартира Амали и Ленни осталась на два дня и две ночи в их полном распоряжении. Это должно было настроить Ленни на другие мысли.

Виктор, однако, не мог успокоиться. На плантации единственной темой для разговора был Франсуа Макандаль и его планы.

— Ленорман де Маки когда-то купил этого парня, — рассказал Жак Дюфрен сразу же после ужина вечером в пятницу. — Де Маки принадлежала одна из самых больших плантаций на Эспаньоле, и находилась она в двадцати милях от Кап-Франсе. Он купил Макандаля на рынке, практически прямо с корабля. Тогда Франсуа был еще ребенком, ему было около двенадцати лет. Макандаль должен был выжимать сок из сахарного тростника… и каким-то образом попал под пресс. Ну, во всяком случае, он потерял руку…

— Двенадцатилетний мальчик?! — возмущенно воскликнула Деирдре. — Но он же еще не мог работать на прессе!

— Может быть, тогда он был старше, — перебил ее Жак, явно рассерженный ее замечанием. — Но это к делу не относится. Как бы там ни было, после этого его сделали пастухом крупного рогатого скота…

— Тебе, отец, наверное, следовало бы упомянуть о том, что парень оказался неглупым, — заметил Жером, как всегда, жеманно вытирая рот. — Он очень быстро научился французскому языку и, как говорят, свободно владел им, а не только наречием патуа. Возможно, поэтому старый Ленорман постоянно держал его под контролем. Возле пресса легче следить за этими парнями, чем на полях…

— А я слышал, что он говорит по-арабски… — добавил Жисбер. — По крайней мере, так болтают в Порт-о-Пренсе.

Об этом рассказал Жисбер, который побывал в городе, чтобы посетить табачную биржу.

— Мне, однако, это кажется странным.

— Ничего странного тут нет, — возразила Деирдре, и на этот раз привлекла к себе внимание всех сидящих за столом. Она покраснела под слоем пудры, которую послушно нанесла на лицо. Дюфрены и их гости — а здесь снова были две супружеские пары с других плантаций — повернули к ней головы. — Возможно, он мусульманин. У нас тоже есть несколько мусульман на плантации… и они…

— В Сан-Доминго каждого раба обращают в христианскую веру, — недовольно заметила мадам Дюфрен.

Деирдре пожала плечами.

— Ну а на Ямайке — нет. — Она быстро взяла себя в руки. Ей не следовало заводить об этом речь, однако сейчас волей-неволей надо было признаться в том, что в поместье Каскарилла Гарденс царила свобода религий. — Как бы там ни было… в Африке многие чернокожие мусульмане. И они обращаются к своему богу по-арабски. Поэтому они немного понимают этот язык, еще будучи детьми. Если этому Макандалю легко даются языки и у него в Африке были хорошие учителя, он уже в двенадцать лет мог говорить по-арабски.

— Это, по крайней мере, логичное объяснение, — заметил Виктор. — Но рассказывай дальше, отец. Значит, юноша потерял руку, возможно, из-за халатности — и это, очевидно, настроило его против белых господ. А потом…

— А потом он, собственно, уже ни на что не годился, — продолжал Жак Дюфрен. — Итак, Ленорман заставил его работать пастухом и практически больше не охранял его, и раб очень скоро сбежал! Судя по всему, сейчас он подвизается в роли предводителя мятежников.