Краем глаза Элли замечает какое-то движение и поднимает глаза на лавочку на вершине холма. Оттуда по песчаной тропинке спускается молодая женщина в дорогой одежде и совершенно неприспособленных для такой ходьбы туфлях. Элли не сразу обращает внимание на продолжающего сидеть на лавочке Олли, который провожает эту женщину мечтательным взглядом. Она взбирается к нему на холм.

— Кто эта твоя новая приятельница? — спрашивает Элли, тяжело опускаясь на скамейку рядом с ним. Волосы ее влажные от пота.

— Коллега, — небрежно бросает Олли. — Журналистка из «Геральд». Я помогаю ей обрести ощущение города, знакомлю с местным колоритом. Она считает, что при такой ситуации, как сейчас, национальные издания не подхватят эту историю.

Элли воспринимает это как пренебрежение, даже несмотря на то, что не имеет к прессе никакого отношения. Возможно, это просто паранойя.

Олли неловко ерзает на месте.

— А мама говорила с вами перед тем, как ушла?

— Куда ушла? — спрашивает она, чувствуя недоброе.

— В Борнмут.

Борнмут, где большие казино побережья с распростертыми объятиями ожидают таких людей, как Люси, и где на зеленом сукне лежат горы игральных фишек. Элли чувствует поднимающуюся откуда-то изнутри волну досады, хотя уже давно должна была бы быть готова ко всему. Ей действительно необходимо понизить уровень того, чего она может ожидать от Люси, но она, похоже, не в состоянии перепрограммировать их отношения. Какая-то ее часть по-прежнему остается маленькой девочкой под влиянием своей гламурной старшей сестры.

— Она сказала мне, что у нее нет денег, — с несчастным видом говорит Олли.

Они оба понимают, каким образом в этом случае Люси может добраться до большого города. Ее сестра живет от выигрыша до выигрыша, в полной зависимости от капризной удачи, которая определяет ее поведение на остальные триста шестьдесят четыре дня в году. Элли задумывается, сколько же тысяч фунтов чужих денег проматывает Люси, прежде чем удача улыбается ей. Миллерам на сегодняшний день она должна больше пяти тысяч, и это только та часть долга, которую она признает. Последний раз Люси приходила за большой суммой, умоляя Элли заплатить за ее лечение. Из-за облегчения, что Люси наконец-то обратила внимание на свое здоровье, Элли подписала чек, даже не посоветовавшись с Джо. Она готова была заплатить вдвойне, лишь бы только Люси получила профессиональную помощь хороших специалистов. Все деньги были спущены за три дня на сайтах для игры в покер онлайн.

— Когда она уже чему-то научится? — спрашивает Элли, но вопрос этот чисто риторический.

— Я думал, вы с ней договорились насчет лечения, — говорит Олли.

Элли только качает головой. У нее не хватает духу рассказать ему про последний обман, пока что самый худший из всех.

— Я лучше пойду, — говорит Олли. — Посмотрю, нет ли чего-нибудь свеженького в отделе новостей.

Она смотрит, как он уходит, подволакивая ноги и поднимая за собой облачка песка. В одной туфле у него дырка, и это обстоятельство вызывает у Элли приступ глубокой нежности. Это даже хорошо, что он так мало зарабатывает: Люси просто нечего забрать у него.

Внутри у Элли закипает злость. Она не должна сейчас ставить на первый план проблемы сестры. Смерть Дэнни Латимера резко поменяла все взгляды на будущее. Она порывисто набирает на телефоне саркастический текст.

Желаю отлично провести время в Борнмуте! Я и не знала, что парикмахерам так хорошо платят. Жду не дождусь, когда ты после возвращения вернешь деньги моих детей.

Ответа не последовало, но это и неудивительно, когда Люси ушла в загул. Теперь Элли не услышит о ней, пока у той не закончатся деньги и она не приползет обратно в Бродчёрч побираться.

Репортеры окружили дом Бэт снаружи, полиция находится внутри. Она не может скрыться от всех этих людей, и при этом с ней нет единственного человека, с которым она хочет сейчас быть. Ей невыносимо хочется побыть одной в комнате Дэнни, свернуться калачиком на его кровати, зарывшись лицом в его подушку и вдыхая его запах, но натянутая крест-накрест полицейская лента на его двери делает Бэт чужой в собственном доме и даже превращает его в тюрьму для нее. Самое близкое к ее желаниям занятие — это перебирать выстиранные вещи, которые горой лежат в ее спальне, где она отдается во власть бессмысленных автоматических движений, расправляя воротнички на его рубашках, разбирая по парам его носки, складывая его футболки. Эта пустая одежда словно насмехается над ней.

В голове крутятся мысли о том, что она виновата: виновата, что не защитила его, что воспринимала его как должное, потому что думала, что он дан ей навсегда.

Теперь она плачет все время. Под глазами постоянно красные круги, где кожа разъедена солью слез. Она входит в это состояние и выходит из него незаметно, понимая, что слезы текут, только тогда, когда возобновляется жжение на щеках.

Во рту чувствуется металлический вкус, и она не может объяснить слезами этот то возникающий, то исчезающий привкус медной монеты. Каждый раз, когда это случается, ей очень хочется чипсов с сыром и луком — непонятно, это гормоны срабатывают или условный рефлекс по Павлову? На самом деле это единственная еда, которую, как ей кажется, она сейчас могла бы съесть. Это первое чувство необходимости, возникшее после случившегося. Она плетется вниз и начинает открывать все буфеты.

— А где чипсы? — спрашивает она у Лиз, которая наглаживает складки на джинсах Марка.

— Тебе не нужны никакие чипсы, — говорит Лиз.

Но для Бэт эти самые чипсы с сыром и луком уже неразрывно связаны с жаждой свободы. Лиз снова смотрит на дочь и видит ее решимость.

— О’кей, — говорит она, ставя утюг. — Я сейчас схожу за ними.

— Мама, когда ты уже перестанешь меня опекать?

— Прости, — говорит Лиз сквозь клубы пара от утюга. — Просто я хочу помочь тебе.

— Ты не можешь этого сделать, — говорит Бэт, суя в карман ключи от машины. Она не оглядывается.

Приятно снова оказаться за рулем, но проблема с ездой на автомобиле заключается в том, что рано или поздно ты должен куда-то приехать.

На парковке в супермаркете Бэт сталкивается с неприятным явлением: люди пялятся на нее, отводя глаза только тогда, когда она это замечает. Их взгляды на долю секунды сталкиваются и тут же отскакивают друг от друга, как стеклянные шарики в детской игре. Когда Бэт уже кажется, что если это случится еще хоть раз, то она не выдержит, какая-то женщина, таращившаяся на нее под защитой ветрового стекла своей машины, забывает отвести глаза, и от этого становится еще хуже. Намного хуже.

Она старается вести себя нормально. Она ходит в этот универсам с тех пор, когда ей было столько же, сколько Дэнни. Что может быть более нормальным, более повседневным, чем делать здесь покупки? Она загружает свою тележку и выезжает в одном футе перед другими покупателями. Молодая пара проделывает со своей тележкой эквивалент крутого полицейского разворота на месте и резко сворачивает в другой проход между стеллажами. Посетители магазина при виде ее либо опускают глаза в пол, либо начинают внимательнейшим образом изучать ценники на полках. Но больнее всего оказывается другое: какая-то мамаша за руку выдергивает своего ребенка с ее дороги, как будто ее потеря может быть заразной. Бэт словно радиоактивная.

В конце концов она таки находит чипсы и расплачивается на кассе. Когда она уже загружает покупки в багажник, к ней подходит старик и берет ее за руку.

— Нам всем очень и очень жаль, — говорит он.

Бэт понимает, что должна поблагодарить его, но теперь уже он кажется ей радиоактивным: жалость — это отрава. Она отдергивает руку и запирается в машине. Ослепленная слезами, она слишком сильно нажимает на газ, собираясь сдавать задним ходом.

Ба-бах… Она с силой въезжает в бетонный столб, и ремень безопасности больно впивается в живот. Багажник распахивается. Бэт выбирается из машины и с размаху пинает покореженный металл, не заботясь о том, что может поломать ногу. Крича и ругаясь, она ловит на себе пристальные взгляды людей. Ну давайте, возьмите меня за руку, расскажите мне, как вам жаль, продолжайте пудрить мне мозги! Но надолго ее сил не хватает. Тяжело дыша, она прислоняется к автомобилю, не зная, что делать.