- Да, наверное, ты права, – Глеб кивнул, чувствуя, как его желание медленно перекидывается с дочери на жену.

«Лучше уж так! Это, по крайней мере, правильно!»

- Эй, да у тебя никак кризис среднего возраста, – Марина усмехнулась, игриво задвигала бёдрами, стараясь, чтобы разрез халата сполз именно в сторону мужа.

- Да ну, скажешь тоже...

- Я, конечно, ничего утверждать не берусь, но со стороны очень на то похоже, – Марина закатила глаза, явно что-то припоминая, затем рассмеялась.

- Что ещё? – недовольно проворчал Глеб.

- Да так, ничего, – Марина закусила фалангу пальца. – Ты ведь раньше её никогда не бил. Понравилось?

Глеб вздрогнул – заметила! Конечно заметила, потому и ведёт себя так развратно!

- Что ты имеешь в виду?

- Да ладно увиливать, – Марина мгновенно изничтожила улыбку, одёрнула подол халата: мол, цирк окончен. – По твоей роже и так всё понятно.

- О чём ты? – глубоко в душе Глеб отчётливо понимал, что с каждым новым оправданием его авторитет в глазах жены резко падает, но признать её правоту он просто не мог. Как-то уж совсем не хотелось осознавать данность, потому что, в этом случае, пришлось бы принять ещё и собственные чувства. А последние и без того стремительно скользили в пустоту, лавируя на самой грани обречённости.

- Не бойся – это временно. Дети вырастут. Мы ещё больше состаримся. Появятся другие проблемы. Например, как бы всё же дотянуть до этой треклятой пенсии и, при этом, не угодить в дом престарелых. Сегодняшний вечер просто забудется. Как сказал бы классик: за чередой будней. Ведь, правда, забудется?.. – Марина говорила на пороге слышимости, отчего было не так-то просто распознать её интонацию, а соответственно, и понять: всерьёз ли она всё это.

Глеб непроизвольно мотнул головой.

Марина, по-видимому, расценила движение, как кивок. Во всяком случае, больше ничего не сказала.

Из своего угла прикосолапил Умка. Недолго думая, уткнулся холодным носом в ладонь.

- Чего, осмелел, наконец? – Глеб улыбнулся, потрепал скулящего пса по остроконечным ушам. – Прости за сцену. Как-то само собой всё вышло. По крайней мере, теперь знаешь, какие мы тут все дружные.

- Ага, прям пример для подражания, – лаконично заметила Марина, содрогаясь от вида текущих из пасти чудовища слюней. – Аааа, какая мерзость!.. – Она поспешила укрыть рот руками и отвернулась.

Умка ничего не сказал – ведь он по-прежнему оставался псом – и только дружелюбно помахал хвостом.

- Ты на него намордник не собираешься надевать? – спросила Марина из-за плеча, поспешно отодвигаясь к оконной раме.

Умка недовольно заворчал.

Марина ойкнула.

- Десятый этаж, – Глеб кивнул за спину жены; та лишь беспечно отмахнулась, поудобнее устраиваясь на подоконнике.

Умка гавкнул – и впрямь опасно так откровенно вжиматься в темноту, которая только и ждёт момента, чтобы поскорее утянуть!

Марина всё же ударилась затылком об стекло и злобно посмотрела на мужа.

- Там балкон – не страшно! Так как на счёт намордника?.. – повторила она, будто всё остальное её совершенно не волновало.

- На ночь обязательно надену. Пускай пока так посидит, а то у него, вон, уже шерсть протёрлась на затылке.

Марина назидательно кивнула.

- Только не забудь.

- Не забуду.

- Так на какое время ты планируешь его оставить?

Глеб задумался. Жена говорила как-то необычайно спокойно, отчего складывалось впечатление, будто на подоконнике раскачивалась вовсе не она, а совершенно другой человек. Та стерва, что встретила его на пороге квартиры, куда-то бесследно исчезла.

«Наверное, смирилась. Хотя теперь её, куда в большей степени, беспокоит совершенно иное...»

Возвращаться к неприятным мыслям не хотелось, и он не стал.

- Да я, если честно, вообще не собирался этого делать. В смысле, привозить его сюда. Как-то спонтанно вышло... – Глеб замолчал, посмотрел в раскосые глаза пса, который, не мигая, следил за его губами, словно пытаясь осмыслить человеческую речь. – Ему и впрямь лучше за городом. Без суеты, машин, вот этих наших сцен. Просто у матери голова сейчас совершенно другим занята, так что на него элементарно не остаётся времени. Даже на то, чтобы бросить кость. Как только мать немного отойдёт ото всего ЭТОГО, я сразу же отвезу Умку в деревню. Можешь на этот счёт даже не сомневаться.

- Как она? – Марина снова закусила палец, отчего сразу же сделалась какой-то более близкой и доступной, словно происходящий разговор, в одно мгновение, перенёсся из настоящего в прошлое. Туда, где ещё не было ни детей, ни пятнадцати лет совместной жизни, ни свадьбы, ни самого Глеба, ни опостылевших проблем. Когда ещё даже не было ПЕРВОГО раза, которого с таким трепетом ждёт любая девушка.

Умка заскулил, потянул хозяина за штанину, словно понимал, о чём именно тот думает.

- Как мама? – повторила свой вопрос Марина, не особо повышая при этом голос, – она уже свыклась с тем, что муж сегодня вечером «тормозит», как никогда раньше.

Глеб положил руку на голову пса, принялся бесцельно ощупывать гладкий череп.

- Плачет. Мне кажется, что Умка ей постоянно напоминает о Сергее. Она как пса увидит – так того и гляди упадёт.

- Ужас... – прошептала Марина и закусила вместо пальца губу.

- Смерть вертит людьми, как хочет. Особенно когда забирает самых близких, – Глеб замолчал, снова посмотрел на жену. Та вздохнула:

- Я даже не знаю, что бы со мной было, случись что-нибудь с Юркой или Светкой... Они когда просто болеют, мне и то уже кажется, что всё – конец. А тут такое...

Глеб неопределённо хмыкнул.

- Не веришь? – без эмоций спросила Марина. – Что ж, имеешь право.

- Да чего ты? Я просто согласится, хотел.

- Думаешь, они нас и впрямь ненавидят?

- Ты про кого?

- Дети. Наши дети.

- Брось ты эти мысли.

- Но ты ведь сам с этого начал, – Марина испытующе уставилась на мужа, но тот не отреагировал.

- Я сегодня определённо не в себе, – Глеб говорил шёпотом, в душе желая лишь одного: поскорее снова очутиться в той скорлупе, которую он, сам того не желая, расковырял на глазах у всей семьи, – и дрогнул мир, спустились веси в ад, реальность окропилась кровью. – А с детьми и впрямь всё в порядке – они просто растут. Сама же говорила.

Умка вздохнул. Стряхнул с затылка дрожащие человеческие пальцы, неохотно заковылял из комнаты. После рыбы ужасно хотелось пить, а у этих разве допросишься – придётся найти самому.

Странно, но его так никто и не остановил.

Оказавшись в тёмном коридоре, Умка довольно почесался – почему-то в раскаленном свете кухни он не мог позволить себе даже этого. Просто не мог и всё тут – такая вот, прямолинейная собачья логика. Темнота сразу же раскрепостила.

И пахло в ней иначе.

- Когда похороны? – Марина медленно слезла с подоконника.

- Завтра, – Глеб выдохнул, повертел в руках пустой стакан, потянулся трясущимися пальцами к чайнику.

- Давай, налью! – И Марина, не дожидаясь ответной реакции, выхватила уже остывший чайник из-под руки мужа – попили чайку, называется! – Почему так быстро?

Глеб пожал плечами.

- В морге торопят.

- А им-то какая разница? Места, что ли, сдают?..

- От брата мало что осталось. Практически всё по рельсам размазало.

- Господи! – Марина поздно спохватилась и налила воды, кроме стакана, ещё и на растерянного Глеба. Тот даже не заметил.

- А чего ты хотела? От машины-то практически ничего не осталось – металлолом. А тут всего лишь человек, – Глеб смахнул со штанин теплые капли, принялся рассматривать набухшие за гранями стакана пузырьки. Те притаились, чего-то выжидая. Потом нерешительно скользнули по гладкому стеклу, закружились в небывалом танце, принялись сталкиваться между собой, отскакивать в разные стороны, ударяться о грани стакана, вновь и вновь несясь навстречу друг другу. Водяной вихрь раскручивался – всё стремительнее и стремительнее, – словно от того, как быстро он будет крутить свою карусель, напрямую зависела дальнейшая судьба всего потока.