«Я опять не совсем тебя понимаю, Мячик...»

«Скажи, что такое война? Точнее просто представь».

«Война – это кровь. Смерть. Боль. Отчаяние. Одиночество. Утрата. Горе. Я что-то чувствую...»

«Не беспокойся – это всего лишь эмоциональная палитра. Она сродни той палитре, в которой художник смешивает свои краски».

«Хорошо, я постараюсь себя контролировать!»

«Ты очень отчётливо представила красный цвет. Более того, ты даже его почувствовала, сумев преобразовать мысль в материальную структуру!»

«Разве это возможно?»

«А как же тогда рождаются бессмертные творения искусства или, например, техника и орудия труда?»

«Действительно... А я и не задумывалась: ведь всё это рождается в человеческих головах! А что же дальше?!»

«Представь, что царит над войной».

«Небо – оно должно быть голубым!»

«Верно. Это называется – надеждой. Так красное соприкасается с синим. На их стыке живёт мечта».

«Так здорово!!!»

«А это уже радость. Чуть выше – счастье».

«Я слышу плеск».

«Это море знаний. И время, которое похоже на стремительную реку. Это всё – голубой».

«А ещё что-нибудь есть?»

«Есть путь – он жёлтый, как бескрайние пески пустыни. Ещё он под цвет перьев канарейки – а это песни и речь».

«А свет просто белый – верно! Его-то я как раз и не вижу...»

«Но ты всегда можешь его почувствовать. Попробуй смешать то, что уже есть».

«Я не уверена, что у меня получится...»

«Ну же, Светлана, смелее, у нас слишком мало времени!»

Совсем рядом пролаял верный Мухтар.

- Мама и папа возвращаются!..

«Что ты чувствуешь?»

«Я волнуюсь, ещё напряжена очень... и изнываю от нетерпения! Так свет и впрямь белый?!»

«Да Светлана, он существует для всей остальной гаммы. Он разводит краски жизни, будто вода, придавая им оттенки, присущие той или иной ситуации. Твоя эмоциональная палитра смешалась, отчего, одновременно, возникли разные чувства, направленные на различные жизненные ситуации. Ты напряжена и волнуешься, потому что возвращаются родители, ты изнываешь от нетерпения по отношению ко мне, так как хочешь узнать как можно больше. Что ещё?..»

«Хм... Я боюсь, что Мухтар выдаст нас своим лаем».

«Только что ты добавила ещё один оттенок».

«Я просто не верю, что цветов именно пять! Стоп! Но мы назвали лишь четыре. Почему ты молчишь, Мячик?»

«В пятом цвете ты живёшь с рождения. Чёрный – это болезнь».

- Светлана, вот я так и знала, что ты до сих пор в воде! Живо вылезай!

Светлана вздрогнула и чуть было не съехала в бассейн.

«Мячик, мне нужно бежать! Прости. Мы ведь ещё встретимся?..»

«Конечно, Светлана! И не раз! Главное помни всё то, что я тебе уже рассказал – и ты обязательно выплывешь!»

«Я никогда не была в этом так уверена, как сейчас! Мне даже страшно».

«Это нормально. Беги».

«А как же ты? Ведь тебе одному, наверное, тут неимоверно скучно по вечерам...»

«Я не один – у меня есть подружка».

«Правда? Ой, я так рада за вас! А как её зовут?»

«”Кисточка” – она умеет рисовать картины...»

Россия. Екатеринбург. «Алькина мечта».

Алька что есть мочи мотался на дворовых качелях: в мёртвых точках клацал зубами, на спуске восторженно верещал, на подъёме вытягивался стрункой, силясь сообщить качелям дополнительное ускорение. Сандалии давно разлетелись в разные стороны, не выдержав стремительной гонки, алая рубашка развевалась на ветру, будто парус, а в ушах кричало воцарившееся в городе лето.

Алька довольно жмурился в ярких солнечных лучах, попутно радуясь тому, что школы больше нет. Пускай всего лишь на три коротких месяца, пускай затем снова к учебникам и тетрадкам, пускай опять занудные лекции на уроках... Зато прямо здесь и сейчас – ничего кроме тепла и солнца! А это так здорово!

Алька, в мечтах, закусил нижнюю губу и чуть было не полетел вверх тормашками.

Рыжий кот Балбес, что сидел рядом, на лавочке, изогнул спину и довольно зашипел – они с Алькой воевали: просто так, от нечего делать.

Алька с трудом сохранил равновесие и не преминул цыкнуть на обнаглевшего котяру – это он просто занят, а не было бы качелей, «оранжевого настроения» и безумных скачек – усатая рожа точно бы схлопотала чем-нибудь тяжёлым и метко запущенным!

Балбес фыркнул, словно прочитал Алькины мысли, и поспешил ретироваться – поскакал, шипя, как спущенный мячик, в заросли боярышника.

Алька присвистнул, краем глаза наблюдая за беспокойными галками: те встрепенулись, покружили для порядка над дворовой коробкой, нудно погалдели, да и осели обратно в мусорные бачки. Откуда не возьмись, налетела стайка беспокойных воробьёв: раскатилась горохом по ухоженным тропинкам дворика.

Алька собирался снова свистнуть, но тут же почувствовал, как с трудом поглощённый обед двинулся в обратную сторону, требуя прекращения затянувшегося веселья.

«Ну уж нет, зря что ли так старался! Даже зажмурился однажды, когда пытался подцепить ложкой шматок противной капусты – та ещё так походила на кокон насекомого, или на щупальца осьминога... Фу!»

Алька быстро смекитил, что думает совершенно не в том русле и поскорее затормозил. Голые пятки больно ударились об утоптанный песок, но Алька даже не поморщился, – ещё бы, ведь он так хотел стать лётчиком! Точнее первоклассным штурманом, каким в своё время был его дед. И не важно, что пока не даётся математика! Плевал он на неё с этих самых качелей! А вот про закалку и способность терпеть боль – забывать не следовало, ведь мало ли что может случиться в полёте... Без опостылевших задач и примеров ещё можно обойтись, но каково лишиться самообладания. Ведь боль так и норовит вцепиться в плоть, чтобы подавить волю!

Алька довольно улыбнулся. Ему нравилось размышлять вот так, как взрослый. Да, в его детских раскладах школа вечно оказывалась заткнутой невесть куда; зато всё остальное, отдалённое от школьной скамьи на «энное» расстояние, просто рвалось на первый план и жутко визжало во всё мальчишечье горло. Особенно на качелях и на полном скаку! Ух, так и хочется снова в небеса, показать им всем, где раки зимуют! Но желудок явно против, так что лучше остановиться на достигнутом, тем более что и большая часть условного противника уже повержена и думать не думает о новой атаке.

Алька кое-как доковылял до скамьи и рухнул на разноцветные бруски, потирая отбитые пятки, – вот, она, боль. Всё же подкралась. Обидно, но делать нечего: нужно терпеть. Алька так и сделал, попутно оглядываясь по сторонам, в попытке хоть как-то отвлечься от ссадин и взбунтовавшегося желудка.

Скрипнула, отворяясь, дверь подъезда. Алька тут же оглянулся.

- Деда! Ну ты чего так долго?!

- Где же долго... Как по расписанию, можно сказать.

Александр Сергеевич ухватился за поясницу и поспешил к внуку; тот озорно наклонил голову на бок, прищурился на один глаз, совсем как смешной страусёнок из мультика.

- Деда, а дай мне билеты, а...

- Тебе? Билеты? Да ни за что на свете! Ты только посмотри на себя. Чучело-мяучело какое-то, а не ребёнок. Где сандалии-то оставил? – Александр Сергеевич склонился над улыбающимся – от уха до уха – внуком и укоризненно вздохнул.

Алька студнем сполз со скамьи и принялся спешно обшаривать ближайшие клумбы. Под руками что-то зашипело – будто испорченный школьный огнетушитель! Так было, когда их класс понарошку эвакуировали из школы, во время учебной пожарной тревоги, а один из пожарных, затем, решил продемонстрировать визжащей от восторга ребятне, как работает «эта штука». Тогда только зашипело – огнетушитель оказался просроченным... А тут, в придачу, больно полоснуло по пальцам и помчалось прочь! Алька от неожиданности аж сел, посмотрел на ободранные ладони и обиженно засопел – оказывается, враг вовсе не собирался отступать. Просто притих, затаив очередную злюку.

- Ну, погоди... Попадёшься ещё, блошиный ужин.

Алька вытер нос тыльной стороной руки, поморщился от накатившей боли.