Итак, Мортен Крусе начал свою проповедь о десяти талантах, о губительной власти денег, о маммоне и о лилиях в поле. Лейтмотивом его проповеди была фраза: «Не жаждайте и не стяжайте злата, серебра и камней драгоценных!»

Вдруг из толпы молящихся поднялась маленькая фигурка женщины.

Это была мадам Крусе. Да, видит бог, это была мадам Крусе!

Никто не понимал, почему она вдруг встала. Она не закрывала рот платком в припадке кашля, кровь у нее из носу не шла, не похоже было, что ей дурно, потому что она не была бледна. Наоборот, она выглядела свежей, бодрой и легко проталкивалась к выходу между дамами, которые от изумления даже не догадались дать ей дорогу.

Подойдя к двери, мадам Крусе спокойно поправила мантилью и старческим, но уверенным, твердым шагом вышла из церкви.

Праздник Иванова дня

— И ты думаешь, я стану играть после такой сдачи? — воскликнул Холк и бросил на стол все тринадцать карт.

— Вот именно! — подхватил его партнер, молодой Гарман, и швырнул свои.

— Нет, нет! Это не дело — давайте играть! Глядите, у меня король пик и бубновый туз!

— А у меня остальные козыри, — сказал Абрахам Левдал и тоже открыл свои карты.

— Смотри-ка, мы с тобой и вправду могли забрать все взятки! — заметил Томас Рандульф.

Но Холк, добродушно улыбаясь, смешал своей огромной ручищей рассыпанную по столу колоду, а молодой Гарман заявил, что сейчас вообще слишком жарко, чтобы играть в карты.

Левдал и Рандульф, которым на этот раз так удивительно везло, немного поворчали; но ведь в такие светлые душные ночи вист всегда не ладится. Все четверо отхлебнули из своих стаканов и откинулись на спинки кресел, забыв про карты, в беспорядке валявшиеся на столе.

Рандульф, Холк и Левдал были в гостях у Гармана. В этот тихий летний вечер друзья рано собрались в павильоне, расположенном как раз над Приморской улицей. Правда, прохожие могли услышать их смех и звон стаканов, но зато отсюда открывался вид на фиорд и набережную.

Весь город знал, какие кутежи начались в доме Гарманов с приездом молодого Кристиана Фредерика, — он сразу же подыскал себе собутыльников.

Что и говорить, Томас Рандульф — расторопный кассир, иначе директор банка Кристиансен давно уже отказал бы ему от места. Но ведь Рандульф — старый холостяк, и ведет себя как все холостяки. К тому же он вечно околачивается в клубе. И вот теперь этот сорокалетний гуляка связался с молодым Гарманом, которому едва ли больше девятнадцати.

Секретарь амтмана Холк приехал в город недавно. Ему следовало бы вести себя поосмотрительней, не то он вряд ли долго здесь продержится.

Четвертым в этой компании был Абрахам Левдал, но об этом мало кто знал, потому что он пробирался в сад Гарманов тайком, через маленькую калитку, выходящую в глухой переулок за домом мадам Спекбом.

Порой и самому Кристиану Фредерику казалось, что он подобрал себе каких-то странных товарищей, но в городе не было никого более подходящего.

Молодой Гарман вернулся домой спустя год после разорения Карстена Левдала и других крупных банкротств. Город все еще пребывал в каком-то оцепенении, и поэтому Кристиану Фредерику оставалось одно развлечение — выпивать с приятелями.

Местное общество распалось. Такие семьи, как Виты, Рандульфы, утратили всякое влияние. В доме у Кристиана Фредерика жизнь тоже замерла. Мортен Гарман обрюзг и обленился, а фру Фанни, как обычно, проводила лето на водах.

Правда, в Сансгоре, где обосновался Якоб Ворше, став главой фирмы, по-прежнему собиралось небольшое общество. Но и в Сансгоре тоже стало скучно; во всяком случае, Кристиан Фредерик не раз слышал об этом от родителей.

За границей у Кристиана Фредерика появилась привычка проводить вечера в кафе. Но здесь пойти было некуда, разве что в клуб, да и в клубе делать было нечего, разве что пить, а летом в такую жару там было слишком душно и для этого.

Впрочем, в старом саду, примыкавшем к городскому дому фирмы «Гарман и Ворше», друзья проводили приятные вечера. И вообще говоря, было совсем не плохо вернуться домой уже взрослым человеком, приводить к себе приятелей и иметь право требовать у экономки любую бутылку из погреба. А приятелями своими Кристиан Фредерик даже в некотором роде гордился, потому что все они были старше его.

Холк и Гарман приехали в город почти одновременно и, повстречавшись в клубе, с первого же вечера подружились. Но вряд ли найдется в городе человек, которым Кристиан Фредерик так восхищался бы с самого детства, как Томасом Рандульфом. И быть с ним теперь накоротке, словно с ровесником, доставляло Гарману особую радость.

Что до Абрахама Левдала, то его приглашали главным образом из жалости, — уж очень плохо ему жилось дома, да еще и потому, что все знали, как он ценит стакан хорошего вина. А ведь ему теперь так редко удавалось выпить.

Гарман покачивался в кресле и глядел вдаль, на сверкающе-светлый после захода солнца фиорд, в котором отражались мыс и прибрежные скалы.

— Да, красиво у нас, но, черт возьми, до чего скучно!

— А по мне, тут вовсе не плохо, — бодро заметил Холк.

— Ему здесь все внове, это его счастье, — сказал Рандульф, обращаясь к Левдалу.

— А мне кажется, что все вы просто слишком трусливы, — возразил Холк, — поступайте как я: плюйте на все городские сплетни, и тогда вам здесь будет не хуже, чем в любом другом месте.

Холк, долговязый черноволосый нурланнец[64] с крепкими зубами, любил посмеяться. Он готов был участвовать в любой затее, только бы она была веселой.

— За твое здоровье, Гарман, — сказал Холк, поднимая свой стакан, — мы с тобой здесь новые люди, мы еще перевернем весь город вверх дном.

— Эх… — вздохнул Рандульф, — когда я слышу такие разговоры, то вспоминаю, как здесь жилось когда-то до потопа, — твоя мать, Гарман, была тогда в расцвете своей красоты.

— Неужели здесь раньше было весело? — с живым интересом спросил Кристиан Фредерик.

Но Рандульф не был расположен пускаться в воспоминания и ограничился тем, что, чокнувшись с Левдалом, сказал:

— Да и ты, Абрахам, тоже, собственно говоря, ничего не знаешь о тех годах, — ведь ты был тогда еще только гимназистом.

Левдал возразил, что и ему все же немало довелось повидать в свое время; он хотел было начать рассказывать, но Рандульф, на правах старшего, заставил его замолчать, заявив, что есть только одни период, о котором стоит говорить, — та зима, когда Фанни Хьерт обручилась с Мортеном Гарманом… «А было это больше двадцати лет тому назад!..» Тут Рандульф снова вздохнул, пристально вглядываясь в сумрак летней ночи, словно там возникли картины прошлого.

Абрахам Левдал осушил свой стакан и встал, чтобы вновь его наполнить. А Кристиан Фредерик, с детства воспитанный в добрых традициях веселого старого времени, совсем загрустил, решив, что он слишком поздно появился на свет и что ему остается только пить вино.

— Да!.. — произнес Рандульф. — Будь у меня два сына, одного из них я бы сделал могильщиком…

— Ну, а другого? Другого? — наперебой закричали остальные. Рандульф попытался придумать какую-нибудь еще более печальную профессию, но ему это не удалось, и он уныло добавил:

— И другого тоже…

Тут Холк стукнул кулаком по столу и стал браниться, твердя, что не выносит ханжества! Нужно только кому-нибудь взять на себя инициативу, и все сразу пойдут за ним. Ведь люди здесь, в городе, просто сгорают от желания повеселиться, но боятся друг друга… Вот если бы весь город принял участие…

— Скажите, чего захотел! — воскликнул Левдал и расхохотался.

— Какого черта ты смеешься! Разве я не прав? — спросил Холк. Все четверо давно уже перешли на «ты».

Но Левдал не унимался:

— Значит, по-твоему, весь город должен принять участие в каком-то увеселении? Ты ведь так предлагаешь, правда, Холк? Что ж, прекрасная затея, — сказал он с издевкой. Потом, продолжая хохотать, повернулся спиной к друзьям и налил себе еще стакан вина.