— Мы исполним вашу волю!

Какую волю? Девушка боялась узнать. И понимала, что волхвы могут поступить с ней жестоко. Особенно если проведают, что она со Свенельдом… В памяти мелькнуло воспоминание, как ее варяг погасил источник чародейской воды. От этого вдруг стало горько и стыдно. Ах, не должна она была так покоряться милому, чтобы идти по его воле против своего же племени…

Девушка стала зябнуть, сидя на холодном снегу, поэтому, когда ей на плечи легла теплая полость меха и чья-то рука взяла ее под локоть, она ощутила облегчение. Подняла глаза и увидела склоненное к ней простоватое лицо волхва с рыжеватой курчавой бородой.

— Идем со мной, девонька, — проговорил волхв, при этом так просто и тепло улыбнувшись, что она не смогла не ответить ему улыбкой. — Идем, ничто тебе больше не угрожает. Ну, а жизнь твоя теперь изменится необычно. То, что было ранее… Считай, не было у тебя больше ничего до этого вечера, до ночки этой звездной.

Она не очень хорошо поняла, что волхв хотел сказать этим, но покорно последовала за ним. Спиной чувствовала устремленные взгляды, однако не решилась оглянуться.

Кто-то еще шел рядом с ними, и девушка с некоторым облегчением узнала во втором спутнике того юного кудесника, на лице которого не так давно прочитала сочувствие. Или ей это только показалось? Теперь лицо молодого волхва было замкнутым и почти сердитым.

— Не думай об источниках, — молвил юноша, хмуро глядя мимо нее. — Ты сейчас спасена, но учти, не один я могу прознать, о чем твои помыслы.

Малфутка даже остановилась, ноги стали подкашиваться. Неужто этот молодой волхв знает, о чем она думает?.. Но юноша уже крепко держал ее под локоть.

— Что сделано — того не воротишь. Ты сотворила недоброе, теперь же должна это исправить. А для этого тебе многому надо научиться.

И, повернувшись к рыжебородому волхву, он велел зажечь факел. Да так властно велел, словно этот древлянский волхв с доброй улыбкой был его холопом. Но тот послушался беспрекословно. Они шагнули в темную ночь, двинулись в чащу, и Малфутка невольно замедлила шаги, взволнованно вглядываясь во мрак. Ведь там чудища, там жуткие существа Дикого Леса. Однако ничего странного во тьме она не разглядела. И уже более трезво подумала: чего ей опасаться в колдовской чаще, когда у нее такие провожатые?

— Правильно поняла, — тут же повернулся к ней молодой волхв, будто и впрямь мог читать мысли. Он улыбнулся, сразу став пригожим и приветливым. — Ну а теперь скажи, как тебя звать-величать?

— Меня зовут… — и запнулась.

Волхвы-то все знают, но девушке совсем не хотелось, чтобы они так быстро проведали, откуда она. Ей вообще вдруг захотелось забыть все, что с ней было до сих пор. И отчего-то появилась уверенность, что так оно и будет.

— Называйте меня Малфридой.

— Что ж, Малфридой так Малфридой. Это, кажется, варяжское имя? И означает оно «честная радость». Хорошее имя. Дай боги, чтобы ты и впредь соответствовала ему. А теперь идем с нами, Малфрида.

Весна 941 года

В квитне[55] дни стояли долгие, светлые. И хотя князь Игорь не торопился возвращаться в Киев после учений на холме Самватас[56] и выехал ближе к вечеру, однако подъезжал к своей столице он еще по светлой поре.

Его вызвала жена, княгиня Ольга. Игорю не очень понравилось, что Ольга отрывает его от подготовки к походу, но он не мог не знать того, что просто так Ольга его не позовет.

Богатый Киев привольно раскинулся на кручах над широким Днепром. Его срубные башни и высокие кровли, частоколы и торжища, пруды, речки, сады, его слободы — все придавало городу привольный вид. Князь Игорь легко проскакал по торговым рядам Подола, чуть замедлил ход скакуна на Боричевом узвозе — главном подъеме на Старокиевскую гору, где мощно выступали на фоне синего неба бревенчатые вышки Детинца[57], частоколы, скатные кровли боярских усадеб.

Киевляне, завидев князя, расступались, кланялись, скидывали колпаки.

— Прилетел наш сокол ясный.

— Давно его во граде не видывали.

— Все на Самватасе с дружинниками науку воинскую постигает. И то верно, ведь какое дело князь замыслил: на сам Царь-град хочет войска вести. Славу Олега Вещего приумножить.

— Не приумножить, а повторить. А то смотри: Аскольд с Диром на ромеев ходили, Олег на их граде щит свой прибил. Вот Игорю неймется — хочет и для себя славу победителя ромеев добыть.

Игорь никак не реагировал на разговоры в толпе. Конем он правил, как степняк, одними коленями, лишь машинально держа рукой повод с нарядными шелковыми кистями. Был он все еще в кольчуге и высоком островерхом шлеме, его длинный зеленый плащ сбился от скачки в сторону.

Ворота Горы были открыты настежь, мощные, из могучих бревен, окованные железными полосами, с медными кольцами и скрепами. Между частоколами усадеб плотно утрамбованная дорога вела к еще одним воротам — у Детинца. Подле них стояли стражи-воротники, все в булате, с головы до ног обвешанные оружием, остроконечные шлемы надвинуты на глаза. Князь лишь мельком глянул на них. Кого, спрашивается, так опасается Ольга пресветлая в стольном граде? Кажется, куда ни глянь, все свои. Ан нет, все для величия, для нарочитости старается. Может, и верно… Но все-таки казалось Игорю, что свои порядки завела княгиня в Киеве, и теперь ему ко многому привыкать приходится, словно и не к себе приехал.

На широком дворе Детинца было людно. Сам двор вымощен ровным камнем так плотно, что и травы не видно. А если где и пробьется, то сразу вытопчут. Вон сколько народа: купцы да бояре толкутся, тиуны[58] хозяйские, городники[59] да посадский люд. И у всех дела к княгине, у всех свои тяжбы и спорные вопросы. Со всем княгиня Ольга управляется, вся в делах. И не жалуется. А вот для себя Игорь давно решил: править в мирное время куда сложнее и утомительнее, нежели вести опасную, но такую наполненную и яркую воинскую жизнь.

Подбежавший отрок из челяди принял у князя коня. Народ вокруг кланялся. Игорь быстро, ни на кого не глядя, прошел через широкий двор к высокому крыльцу княжьего терема. За ним следовали ближайшие поверенные: воевода Асмунд и советник Ивор.

В обширных сенях терема, где на столбах-подпорах блестела вызолоченная роспись, было так же людно. Нарочитые бояре и купцы при появлении князя вставали с широких лавок, спешили обступить, приветствовать. Князь поднял руку, мол, позже поговорим, и стал подниматься по лестнице в гридницу. Слышал, как за спиной переговариваются Асмунд с Ивором:

— Гляди-ка, сколько народа ожидает в прихожей, — негромко заметил Асмунд. — С кем же наша сударыня уединилась, раз самых нарочитых мужей ждать заставила?

— Ясно, с кем, — насмешливо хмыкнул Ивор. — Не иначе как с раскрасавчиком Свенельдом да волхвами своими.

И не оглядываясь, Игорь чувствовал, как Асмунд толкнул Ивора — дескать, не болтай лишнего, придержи язык Хотя чего там: Игорь уже наслышан о том, что Ольга Свенельда больше других к себе приблизила, дает ему важные поручения, советуется во всем. Только ли советуется? Впрочем, какое ему, Игорю, до того дело? Ольга вся его, а что Свенельд при ней, то Игорь сам же его и возвысил, сделав поверенным княгини. А ревновать? Не о том сейчас думы Игоря. Да и как может Ольга кого-то привечать, если с зимы она наконец понесла — слава богам!

Игорь резко распахнул расписные створки дверей в гридницу. Обширная бревенчатая палата уходила вперед, опираясь на мощные, с вызолоченной резьбой столбы-колонны. В дальнем ее конце, там, где на треногах горели огни светильников, собралась небольшая группа людей, а на возвышении сидела она — его жена, Ольга.