- Спасибо. Я пойду, - упавшим голосом проговорил Николай. И снова подумал, что нет никакого недоразумения. Даша для него потеряна навсегда. Вот здесь она родилась и выросла. - А не говорила Марья Васильевна, куда уехала Даша?

    - Нет, не говорила.

    Николай посмотрел через раскрытую дверь в горенку. На стене над комодом висела еловая веточка с пятью красивыми шишками. Это единственное, что осталось от Даши.

    - Наталья Ивановна, я попрошу у вас вот эти еловые шишки. - Николай указал рукой.

    - Пожалуйста, берите. Это старые хозяева оставили.

    Женщина сняла с гвоздя веточку и передала Николаю.

    - Спасибо. Простите, что побеспокоил. Прощайте.

    - Насчет Даши вы бы у соседей спросили, - посоветовала хозяйка.

    Николай зашел к соседям. Там он тоже ничего определенного не узнал. Слышали, мол, от ее мачехи, что Даша как-то неожиданно вышла замуж и уехала не то в Москву, не то в Ленинград.

    «Эх, Даша, Даша, - думал Николай, шагая по засугробленной улице. - Зачем я приехал сюда?»

    Потом он зашел в городской безлюдный парк, долго бродил по аллеям, где когда-то ходил вместе с Дашей. Сейчас тут все было заснежено и казалось погруженным в непробудный сон. Вот танцевальная площадка, где он танцевал с Дашей. Вот над обрывом ель, запушенная снегом, скамейка, где он последний раз сидел с ней. Все здесь было связано с воспоминаниями о Даше. Придет весна, растает снег, парк снова оденется зеленой листвой, зазвенит голосами молодежи. А ему, Николаю, не ходить уже по парку с Дашей, не сидеть на маленькой скамейке над обрывом, не любоваться заречьем.

    Николай опустился с обрыва и вышел на реку, закованную в лед. Веселая ватажка мальчишек резала коньками лед. Под неярким январским солнцем белели снега. Николай направился в сторону леса. Здесь он ходил вместе с Дашей, вот тут, на лугу, рвал цветы, а она плела себе венок. Ему казалось, что Даша, легкая и незримая, где-то рядом с ним. Стоило ему позвать ее, и она появится из-за вон той березы, со смехом бросится ему на грудь, обхватит руками шею и ласково скажет:

    - Я пошутила. А ты поверил?

    Он возьмет ее за руку, и они пойдут вместе, чтобы никогда уже не разлучаться.

    Лес стоял погруженный в крепкий сон, царило безмолвие. Николаю казалось, что вокруг на тысячи километров нет живой души, только он один бесцельно бродит по сугробам, охваченный грустными воспоминаниями.

    Вечером Николай проходил мимо завода, где летом работал с Дашей. Ряд за рядом тянулись железобетонные и кирпичные корпуса с частыми проемами окон. Вспыхивали голубые слепящие сполохи электросварки, доносились металлические удары.

    Усталый, продрогший, Николай добрался до дома Тороповых. Василий глянул на него и понял все

    - А мы заждались тебя к столу, - сказал Иван Данилович.

    - Я уж думала, не случилось ли что, - проговорила Ефросинья Петровна, присматриваясь к лицу Николая.

    После ужина Николай и Василий отправились подышать морозным воздухом.

    - Ну как? - спросил Василий.

    - Завтра еду в Москву.

    Они шли по скрипучему снегу, мороз пощипывал щеки, покалывал в носу. Над городом висела луна, и от ее лучей снег отливал голубизной.

    - Соседи сказали, что она уехала не то в Москву, не то в Ленинград. Если она в Москве, я разыщу ее,- уверенно заявил Николай, будто это могло что-то изменить в его отношениях е Дашей.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НЕВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ

    Вечер. В комнате тихо, лишь приглушенно поет репродуктор. Даша только что вернулась из школы. Марья Васильевна с дочерьми ушла в кино. Даша всегда радовалась, когда вечером их не было дома. Сняла с головы старый шерстяной платок. Его носила еще покойная мать. Даша давно хотела купить теплый пуховый платок. Но Марья Васильевна часто жаловалась, что денег не хватает на питание, и Даша отдавала ей свои сбережения. Пальто тоже старое. Ну и пусть!

    Она подошла к зеркалу и долго всматривалась в свое лицо. Глаза грустные, на лбу и на щеках еще больше проступал нездоровый налет. Она отошла от зеркала, села к столу, зажала лицо ладонями. В репродукторе грудной женский голос пел:

    За окном черемуха колышется

    Распуская лепестки свои.

    За рекой знакомый голос слышится.

    И снова грудной тоскующий голос жалуется на свою судьбу. Эту песню Даша не раз пела, когда было тяжело на сердце. Вот и сейчас к горлу подкатился комок. В памяти встали счастливые дни, когда она работала с Николаем на стройке, их встречи у входа в парк. Вот они сидят в кино плечо к плечу, он не выпускает ее руку. Гроза над лесом. Шалаш, где пахнет свежим сеном и дождем…

    В хмурый осенний день, когда серое небо слезилось мелким холодным дождем и на душе было тоскливо и беспросветно, Даша первый раз почувствовала под сердцем ребенка. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете. С того хмурого, неприветливого дня у Даши пропала девичья беззаботность, ушло ощущение радости, словно над нею навсегда померкло солнце. Работа валилась из рук, учеба не шла на ум. Сидит в классе за партой, смотрит на преподавателя, а сама думает о своем. Зададут ей вопрос, она ничего не может ответить. Учителя и одноклассники не понимали, что стало с Дашей Ракитиной, которая все время шла в числе первых.

    Мне не жаль, что я тобой покинута,

Жаль, что люди много говорят.

    На скатерть капля за каплей падают слезы. Песня будто рассказывает о Даше.

    Ее вдруг пронзила мысль: «Мне недолго добежать до проруби». - Она подняла голову, вздрогнула, представила себе холодно мерцающее под осенними звездами русло реки, бормотание воды. Страшна только одна секунда, а там вечный мрак.

    А голоса женщин заунывно тянут песню о ее судьбе. Это уже не песня, а боль души, стон измученного сердца.

    Я не буду плакать и печалиться

Не вернется прошлое назад.

    Даша встала, покусывая губы, прошлась по комнате. Из репродуктора неслась уже веселая шуточная песня. Даша выключила репродуктор. В комнате стало тихо, так тихо, как бывает в лесу перед грозой.

    Почему от Николая письма приходят все реже и реже? Вот уже три недели нет от него весточки. И сама стала писать ему реже, отвечала только на его письма.

    Может, он приедет на зимние каникулы, поэтому и не пишет? К этому времени Даша станет еще безобразнее. Увидит ее Николай и разлюбит… Нет, не может быть этого!

    Она сама не знает, почему скрывает от него свою тайну. Она не хочет, чтобы ее жалели! Николай, узнав обо всем, может бросить институт, приехать к ней. А вдруг упрекнет ее когда-нибудь в том, что она помешала ему стать инженером? А вдруг сделает вид, что это его не касается?

    «Что же делать?» - в который раз уже спрашивала себя Даша и не могла найти ответа. Аборт? Нюра как-то намекнула на это. Нет… Нужно написать Николаю…

    Вот так все время - сомнения и колебания. А дни идут…

    Даша вырвала из тетради лист, подсела к столу Она писала Николаю о своей тоске по нем, и в конце письма призналась, что у них будет ребенок. Пробежала глазами написанное, задумалась, порвала письмо и бросила в печку.

    Часть клочков посыпалась на пол. Она нагнулась, чтобы собрать их. Закружилась голова. Даша обеими руками ухватилась за стул, чтобы не упасть. Постояла с минуту, пока прошло головокружение. К горлу подкатился комок тошноты.

    Вошла Марья Васильевна, следом за нею сестры.

    - Что стряслось? - спросила Марья Васильевна, подозрительно глядя на падчерицу, склоненную возле умывальника.

    - Не знаю, - ответила Даша. Глаза ее покраснели, на побледневшем лице еще сильнее проступили темные пятна.

    - И давно это у тебя?

    - Сегодня, - сказала Даша не совсем уверенно.