Знай же, о сын Иадая, что во исполнение моего намерения я посылаю к тебе слугу моего, Сиама, который передаст тебе это послание. Когда ты получишь его, то обрати прежде всего внимание, будет ли это 15 мая, так как я назначил ему ровно год на путешествие, которое ему придётся сделать более морем, чем землёй. Я следую за ним, но останавливаюсь по дороге на неопределённое время, так как мне необходимо перебраться из Индии в Мекку, а оттуда в Кашкуш и наконец по Нилу в Каир. Но всё-таки я надеюсь лично приветствовать тебя спустя шесть месяцев после прибытия к тебе Сиамы.

Я снова хочу поселиться в Константинополе, и для этого мне надо иметь свой дом. Сиаме поручено купить его. Уже давно караван-сарай потерял для меня свою прелесть, и гораздо приятнее знать, что тебя ожидает собственное жилище. В этом деле ты можешь оказать мне услугу, за которую я буду тебе благодарен и щедро тебя вознагражу. Мой слуга ничего не знает о твоём городе, а потому я прошу тебя: помоги ему купить дом, заключить акт продажи и устроить всё хозяйство. Но помни, что я хочу жить удобно, но просто и небогато, так как, увы, ещё не пришло то время, когда сыны Израилевы будут иметь возможность жить на свободе среди христианского мира.

Ты увидишь, что Сиама толковый и благоразумный человек, старше, чем он кажется, и готовый преданно служить тебе ради меня. Но знай, что он немой и глухой; впрочем, ты можешь говорить ему по-гречески, но непременно стоя лицом к нему, и тогда он поймёт тебя по движению губ, а отвечать будет знаками.

Наконец, не бойся взять на себя это поручение ввиду денежных затруднений. У Сиамы денег более чем нужно, а потому ему приказано не делать долгов.

Окончу это послание надеждой, что ты окажешь ему во всём помощь и позволишь мне, по моём прибытии, быть тебе отцом и во всём помощью, но отнюдь не бременем.

Ещё раз, о сын Иадая, тебе и твоим мир».

Окончив чтение, сын Иадая опустил руки на колени и глубоко задумался. От кого и откуда он получил это странное послание? Если оно было писано на острове внешнего моря и на дальнем Востоке, то, значит, тот, кто его писал, находился тогда на восточной оконечности земли, где бы эта оконечность ни была. Но кто он был? Зачем попал туда, зачем возвращался сюда?

Неожиданно лавочник вздрогнул. Он вспомнил, что в шкафу, находившемся в стене дома, две полки были отведены для предметов, оставшихся ему по наследству от предков: на верхней лежала Тора, находившаяся в семье с незапамятных времён, а на нижней помещались металлические и роговые сосуды, старые филактерии, амулеты и многочисленные другие предметы, которых он сам не мог в точности пересчитать. В числе их, он теперь хорошо припоминал, был золотой медальон, но он забыл, что на нём было изображено. Отец и дед очень дорожили медальоном и рассказывали историю, которая запечатлелась в памяти.

Какой-то человек за оскорбление, нанесённое Иисусу Христу, был приговорён последним к наказанию, состоящему в том, что он будет скитаться на земле до вторичного пришествия Мессии. И этот человек ходил по свету из поколения в поколение, из века в век. Отец и дед клялись, что эта история справедлива, и, кроме того, заверяли, что близко знали несчастного и что он оказывал большие услуги их семье, которая поэтому считала его своим. Кроме того, они прибавляли, что он постоянно молил небо послать ему смерть и всячески старался навлечь её на себя, но она упорно обходила его, и он наконец пришёл к убеждению, что не может умереть.

Много лет прошло с тех пор, когда лавочник слышал эту историю, и ещё более со времени последнего посещения Константинополя таинственной личностью. Но он не умер! Он снова возвращался. Это было так странно, что трудно верилось такому необыкновенному событию. Во всяком случае, легко было убедиться в справедливости того, что сообщалось в письме: стоило только сравнить золотой медальон, хранившийся в шкафу, с восковой печатью.

Сын Иадая понял это и, сделав знак гонцу, вышел из лавки во внутреннюю комнату.

— Присядь здесь, — сказал он по-гречески, — и подожди, пока я вернусь.

Гонец улыбнулся и с поклоном сел. Тогда Уель надвинул на брови свой тюрбан и, взяв письмо, быстро отправился домой.

Он шёл так скоро, что почти бежал. По дороге ему встретились знакомые, но он не обращал на них внимания; и если они с ним заговаривали, то он не слышал их слов. Достигнув дома, он вбежал в дверь с такой поспешностью, словно его преследовала толпа. Очутившись перед шкафом, он стал торопливо перебирать различные предметы на второй полке, но как он ни перевёртывал их, медальон не находился.

— Боже мой! — воскликнул он, ломая себе руки. — Медальона нет. Он потерян. Как я теперь доищусь до правды!

Сын Иадая был вдов, и его молодая жена, умирая, оставила ему маленькую девочку, которой во время появления странного гонца было тринадцать лет. Для ухода за ней и для ведения хозяйства он завёл экономку, очень почтенную дщерь Израилеву. Естественно, что в своём смущении по поводу утери золотого медальона он вспомнил об этой особе, но в ту самую минуту отворилась дверь, и в комнату вошла его дочь.

Она напоминала мать чистым, светло-оливковым цветом лица и нежными улыбающимися чёрными глазами, в которых так светилась любовь, что не надо было выражать её словами. Девочка была весёлая, ласковая, приветливая и пела с утра до вечера. Часто, смотря на неё с любовью, он примечал в ней задатки всех достоинств покойной жены, которую он считал совершенством.

Несмотря на своё смущение, он посадил к себе на колени девочку и стал целовать её в обе щеки. Неожиданно его глазам представился золотой медальон, висевший у неё на шее. На его вопрос она объяснила, что экономка дала ей этот медальон как игрушку. Сняв медальон со шнурка, на котором он висел, Уель подошёл к окну и после тщательного сравнения его с печатью в письме убедился, что они совершенно одинаковы.

Он немедленно вернулся в лавку и, взяв Сиаму, отвёл его в свой дом, где поместил в комнате, отведённой для гостей, а на следующий день приступил к осуществлению плана его господина. Отыскать подходящий дом оказалось нетрудно, и он вместе с Сиамой выбрал двухэтажный дом на улице, огибавшей гору, на которой стояла небольшая христианская церковь.

Обращённая на восток, она находилась на самой границе между кварталами греков, отличавшихся чистотой, и евреев, славящихся неопрятностью» Ни гора, ни церковь не препятствовали обширному виду с крыши дома, откуда можно было видеть многие красивые жилища греков, церковь Пресвятой Девы на Влахерне и императорский сад за этой церковью. Ко всем этим удобствам присоединялось ещё одно: дом находился прямо против его собственного — небольшого, но уютного деревянного жилища.

Уель был очень доволен, что Сиама аккуратно платил за всё купленное. С ним было очень легко объясняться. Его глаза заменяли недостающий слух, а знаками, жестами и взглядами Сиама ловко разыгрывал целую пантомиму. Это особенно забавляло дочь Уеля, и она с любопытством следила за безмолвными разговорами.

Наконец всё было готово, и отремонтированный, обставленный мебелью дом ждал своего хозяина.

II

ПАЛОМНИК В ЭЛЬ-КАТИФЕ

Барейнская бухта находится на западном берегу Персидского залива, и на самой северной её оконечности возвышаются белые, одноэтажные мазанки города Эль-Катифа. Так как в Аравии ничто не изменяется, то эта бухта и этот город были известны в эпоху нашего рассказа под теми же именами, которые они носят и теперь.

Этот город в старые времена имел значение главным образом из-за дороги, которая шла оттуда на запад через безводные песчаные пустыни с одной стороны в Медину, а с другой — в Мекку.

Когда ежегодно наступало время паломничества в священный город, то об Эль-Катифе говорилось почти столько же, сколько о Мекке среди паломников из Ирана, Афганистана, Индии и других стран далёкого Востока.