Жадность молодого Есенина до книг - а он ухитрялся читать не только днем, но и ночью, с коптилкой, - доставляла много беспокойства его матери. «Я вот смотрю, - говорила Татьяна Федоровна, обращаясь к сыну, - ты все читаешь и читаешь, брось ты свои книжки, читай, что нужно, а попусту нечего читать». И добавляла при этом: «Вот так в Федякине (соседнем селе. - Ю. П.) дьячок очень читать любил, все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума»[61]. При всей глубокой любви к матери «бросить свои книги» Есенин не мог. Когда летом 1911 года он впервые ненадолго приехал в Москву к отцу, то, возвращаясь, захватил с собой более двадцати книг, купленных им в городе. В юношеских письмах к Г. Панфилову Есенин упоминает имена Гоголя, Чернышевского. Он зачитывался стихами Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, знал на память почти все «Слово о полку Игореве».

Поэт Николай Полетаев рассказывает о встрече с Есениным в 1918 году:

«Говорили мы с ним о литературе. Я спросил его, чем он сейчас больше всего интересуется.

- Изучаю Гоголя. Это что-то изумительное!

Есенин даже приостановился, а потом неподражаемо прочел на память несколько гоголевских фраз из описаний природы.

- Передо мной, - замечает Полетаев, - вырос человек, до самозабвения любящий красоту русского слова».

В могучем союзе с родной природой книга уже в школьные годы формировала сознание деревенского подростка.

«В бога верил мало, - писал Есенин о годах детства в автобиографии. - В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали 4 копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре 3 надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а 2 коп. клал в карман и шел играть на кладбище к мальчикам, играть в бабки»[62]. Односельчане вспоминают, что с «10-11 лет Сергей уже смотрел иначе на религию, начал отлынивать от церкви и вместо того, чтобы идти в церковь, бегал с ребятишками на реку купаться… С этих же, приблизительно, лет он перестал носить крест и к прозвищу Серега Монах прибавилось еще другое прозвище - Безбожник"[63].

Благотворное влияние на будущего поэта в юные годы оказала его мать. «С ранних детских лет, - вспоминает А. А. Есенина, - мать наша приучала нас к труду, но не заставляла, не неволила и к неумению нашему относилась очень терпеливо. Помню, как она приучала меня полоть в огороде картошку. Уходя на огород, не звала меня с собой. Через час-другой я сама прибегала за чем-нибудь и вертелась около нее. Вот тут-то она и скажет: „А ты рви травку, рви. Видишь, вот это картошка. Ее нужно оставлять, а траву рвать, а то она не дает никакого хода картошке“. И невольно принимаешься за работу… За вырванную случайно картофельную плеть мать никогда не ругала, а спокойно говорила: „Ну что ж, бывает“»[64]. После вынужденной, почти пятилетней, разлуки с сыном Татьяна Федоровна стала относиться к нему с еще большей заботой и любовью. «Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хоть и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника. - Ю. П.), мать, не отрывая глаз, смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить»[65]. Живя почти все время одна с детьми, Татьяна Федоровна старалась их не баловать, держать в строгости, не любила их ласкать и нежить на людях, и на первый взгляд могло показаться, что она была излишне сдержанна и даже суховата в отношениях с детьми. На самом же деле, замечает сестра Есенина, наша мать «не была строга, хотя никогда и не ласкала нас, как другие матери: не погладит по голове, не поцелует, так как считала это баловством. Когда у меня были уже свои дети, она часто говорила: „Не целуй ребенка, не балуй его. Хочешь поцеловать, так поцелуй, когда он спит“. …Долгие годы она жила одна только с маленькими детьми, и у нее вошло в привычку разговаривать вслух. Это смешило отца, и иногда в шутку он говорил мне: „Пойди послушай, как мать с чертом разговаривает“ [66].

Наделенная от природы недюжинным умом, редкой красотой, чудесным песенным даром, Татьяна Федоровна обладала редким мастерством исполнения русских народных песен. Далеко за околицей родного села шла молва о ней, как о замечательной песеннице. Каких только песен она не знала: и шуточных, и величальных, и игровых, и обрядовых, и полюбовных! „Мне кажется, - говорит Александра Александровна, - что нет такой русской народной песни, которую бы не знала наша мать. …Топила ли она печку, шила, пряла ли, за любой работой можно было услышать ее пение“[67]. Даже рассказывая детям сказки, Татьяна Федоровна, как вспоминает Е. А. Есенина, обязательно пела. „Например, сказка об Аленушке. Аленушка так жалобно звала своего братца, что мне становилось не в мочь, и я со слезами просила мать не петь этого места, а просто рассказывать. Мать много рассказывала о святых, и святые тоже у нее пели“[68].

Задушевно пела Татьяна Федоровна о тяжелой, беспросветной женской доле. Щемящей болью отзывались в песнях грустные думы „терпеливой матери“, которой судьба послала не одно суровое испытание в ее нелегкой жизни.

Сергей Есенин и его сестры, постоянным спутником которых с колыбели была материнская песня, незаметно сами приобщались к „песенному слову“. „И каждый из нас, ее детей, - замечает А. А. Есенина, - с пеленок слушал ее напевы, подрастая, невольно запоминал их и подпевал ей“ [69].

взволнованно писал поэт позднее, обращаясь к сестре Шуре. Александра Александровна рассказывает, что, „приезжая в деревню, Сергей очень любил слушать, как пела мать, а мы с сестрой ей подпевали. А то и он запоет с нами. Голос у него был небольшой, но пел он с каким-то своим, особенным чувством. Песни, которые ему нравились, мы с сестрой часто напевали и в Москве. Отсюда и возникло название стихотворения „Ты запой мне ту песню, что прежде…“[70].

Ласковые материнские песни детства особенно дороги и памятны. Воспоминания о них сохраняются на всю жизнь.

„Когда я был трех лет, - писал рано потерявший мать Лермонтов, - то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать“.

А „Зимний вечер“ Пушкина! Едва ли не самыми светлыми и дорогими были для него в детстве вечера, когда он слушал, „не дыша“, песни и сказки Арины Родионовны.

Любовь к матери, ее проникновенным песням Есенин сохранил и пронес через всю жизнь. В трудные минуты он обращался к матери, как к самому верному другу: