Ничего подобного он, конечно, не сделал.

— Да, миз Полански?

— Мне хотелось бы, чтобы вы заранее знали… — Она умолкла в нерешительности, и, что бывало крайне редко, брови ее нахмурились, пока она подбирала нужные слова. — Ну, мне просто хотелось сказать, что меня вход в симулятор ничуть не пугает. Я знаю, что вы не допустите, чтобы со мной там что-нибудь случилось. Я вам доверяю.

“Доверяю”. Доверие являлось эмоцией, которую неумные люди возводили на фундаменте иных, весьма зыбких эмоциональных реакций. Доверие — это нечто идущее не от разума, но из сердца — весьма непредсказуемой части тела даже в лучшие времена. Ему довелось узнать на нелегком собственном опыте, что нельзя полагаться на то, что не может быть документировано, расчленено, проверено и перепроверено. Чтобы вынудить его отказаться от этого принципа, потребуется нечто большее, чем пара карих, как у оленихи, глаз.

— Доверять вы можете кому угодно, — предупредил он молодую женщину. — Только не забывайте, что с вами может сделать симулятор. Или кто создал его.

“То-то, я не думаю, что мы еще в Канзасе”, — проговорила про себя Джиллиан, раскрыв глаза и оглядевшись вокруг. Ее окружало безжалостно-серое безмолвие, точно плотная полоса тумана, ни холодного, ни сырого… в общем, никакого. Мрачная серость тумана казалась скорее не цветом, а отсутствием цвета. А окружающая тишина была по сути отсутствием звука. В общем, этот мир, казалось, характеризовался не наличием чего-либо, но качествами, которые в нем отсутствовали. Если существовало некое “нигде”, то она его как раз и отыскала. “В очередной раз”, — вздрогнув, подумала она.

На поверхность всплыли воспоминания почти двадцатилетней давности. Ей вдруг опять стало восемь лет, и она вновь очутилась, съежившись, в уголке своей крохотной спаленки, заткнув уши, чтобы не слышать доносившегося из гостиной шума словесной схватки, поводом для которой была, как всегда, она сама. По мере нарастания интенсивности ругани между матерью и ее очередным “другом”, Джилл сжималась в еще более тесный комочек и еще сильнее втискивалась в негостеприимный угол, воображая со всей наивностью детской души, что находится вне пределов страха и звуков извне, там, где не существует ничего, даже боли…

— Миз Полански?

Она заморгала, стягивая с себя воспоминания, как стягивают разношенные сапоги. “Ты внутри симулятора, — напоминала она самой себе. — А эта длинная, длинная тень позади — доктор Синклер.” В полумраке она могла различить лишь его контур, воспринимать его только, как силуэт. С учетом того, как легко на ее лице прочитывались охватывавшие ее чувства, она лелеяла надежду, что он разглядеть ее как следует не в состоянии.

— Миз Полански, с вами все в порядке?

Ей не было видно выражения его лица, но до нее донесся присутствовавший в его голосе оттенок озабоченности. Господи, да неужели он на самом деле тревожится по ее поводу?

— А для вас играло бы роль, если бы со мной не все было в порядке?

— А как же! — мгновенно отреагировал он. — Если у вас отрицательная реакция на симулятор, работа пойдет прахом!

— Само собой, — тупо подтвердила Джилл. “Идиотка!” Она осмотрелась, стараясь сосредоточиться на столь необычной обстановке. — Это и есть компьютерные внутренности Эйнштейна?

— Это среда, симулирующая компьютер изнутри, — поправил ее Синклер. — Контрольный пункт, начинайте отсчет времени!

Прежде, чем она успела спросить, как, по его мнению, ей удастся осуществить этот подвиг, в ответ заговорил другой, еще более отдаленный голос:

— Время пошло. Как вы просили, в течение всего часа буду давать отсчет времени каждые десять минут. Ну, как оно, Джилл?

— Отлично, — ответила Джилл, узнав голос Феликса Паркера, вундеркинда, связанного с проектом. В свои двадцать три Феликс уже готовил докторскую по киберфизике, и лишь его искренняя увлеченность и щенячья преданность друзьям не давали ему превратиться в бездушный придаток компьютера. Кроме того, ему было в высшей степени наплевать, что поди о нем думают, — свойство, которое Джилл предстояло еще в себе развить. — Эй, так это вы породили этот стерильный мир?

Феликс рассмеялся, услышав столь нелицеприятную, зато точную оценку плодов его деятельности.

— Чуть-чуть потерпите. Я сейчас запускаю топологическую программу. Доктор Синклер попросил придумать для вас на первых порах что-нибудь более нормальное для пребывания в симуляторе. Хочет, чтобы вы чувствовали себя поуютнее.

— Да неужели? — Джилл окинула взглядом находящуюся неподалеку тень, потрясенная тем, что этот человек дал указания лучшему из инженеров в сущности “впустую потратить время” ради создания среды, предназначенной для облегчения ее самочувствия. — Неужели это вы распорядились?

Синклер не ответил. Он даже не слушал. Напротив, по его темному профилю было видно, что он смотрит мимо, смотрит на что-то, находящееся позади нее. Она обернулась — и ахнула от изумления.

Через весь серый ландшафт в их направлении катилась цветная приливная волна шириною до горизонта и высотою до неба. По поверхности бегали радуги, создавая хаос света и движения, который был одновременно самым красивым и самым страшным из виденного за всю жизнь.

— Боже, — тревожно воскликнула она, резко переводя взгляд на коллегу по эксперименту. — О, Боже!

— Не беспокойтесь, она не причинит вам вреда.

И тут Синклер сделал нечто, совершенно неожиданное. Он протянул руку и слегка сжал ей ладонь. Джиллиан знала, что на самом деле он до нее не дотрагивается, что рука его была лишь иллюзией, переданной через симулятор для восприятия ее тактильными нервными центрами. Но в незнакомом мире, где на них с предельной скоростью несется гигантская светящаяся волна, этот чисто человеческий жест ее до предела успокоил. Она прильнула к его руке, извлекая из нее силу и уверенность. Затем, высоко подняв голову, приготовилась встретить волну лицом к лицу.

Предупреждение Синклера, само собой, оказалось верным: волну она едва почувствовала. Она прошла через нее, лишь слегка пощекотав, как дуновение легкого, блуждающего ветерка. Но вместе с ней прибыл целый мир.

Она внезапно очутилась в поле, посреди высоких, по пояс, цветов, под небесным сводом до такой степени синим, что, казалось, он излучает свой собственный свет. Слева стояла группа высоких лавров, гордых, как часовые, разодетых в блистательные одеяния знойного лета. Позади находился густой лес, со столь разнообразными оттенками зеленого цвета, что они представлялись своего рода радугой. А за лесом находилась мирная долина, где тут и там были разбросаны аккуратные домики и даже живые изгороди, мерцавшие в ленивом послеполуденном мареве.

Джилл глубоко вздохнула наполненный ароматами воздух, принужденная столь невероятной переменой обстановки к молчанию. Симулированная среда была самой что ни на есть настоящей! Свободной рукой она прикрыла глаза от яркого солнца и обнаружила еще один сюрприз. Волна преобразовала не только окружающую ее обстановку!

Черный облегающий комбинезон исчез, а вместо него на ней оказалось надето бархатное платье цвета слоновой кости, рукава-буфы которого были расшиты золотом и серебром. Край лифа был украшен жемчужным бисером, создававшим узор в виде виноградных листьев, опускавшийся от высокой талии по всей длине развевающейся юбки. Ей никогда не приходило в голову, что платье может быть до такой степени красивым, и она вновь ахнула от удивления, на этот раз оценив совершившееся чудо.

Но в обстановку чуда тотчас же вмешалась раздавшаяся прямо над ухом ругань.

— Зараза чертова, Паркер засунул нас в игру “Темницы и драконы!”

“О, Господи, да конечно!” — подумала она, оценив характерное для Феликса неуемное чувство юмора. Он неделями донимал ее просьбами сыграть с ним в эту игру, но она отговаривалась отсутствием времени. Так что коллега заставил ее стать участником игры помимо воли. Она обернулась к Синклеру, чтобы объяснить ему, почему Феликс так над ним подшутил, но слова застряли у нее в горле.