— Никакого “снова”, — простонала она. — Мы ведь вам уже говорили, что у нас нет ваших дурацких писем.

— Да, вы так говорили, — произнес нацист с угрожающей ухмылкой. — Но вот вы здесь, в аэропорту. Зачем вам быть здесь, если у вас нет писем?

— Затем… а, это долгая история. Иэн, не может ли Сэди убрать этого неудачника из топологии?

— Боюсь, что до этого успеет вылететь пуля, — сокрушенно проговорил доктор, поднял голову, прищурился и уставился на штурмовика. — Послушайте, если я вам скажу, где письма, вы отпустите женщину?

— Нет! Я никуда одна не пойду! Только с вами!

— Только не валяйте дурака! Тогда хотя бы один из нас уцелеет и выберется отсюда.

— А мне все равно! — воскликнула она, оборачиваясь к офицеру. — Он понятия не имеет, где письма. Я тоже.

— Весьма скверно, — произнес нацист, с полнейшим безразличием пожимая плечами. — Тогда мне придется убить вас обоих.

Он спокойно поставил оружие на боевой взвод и направил ствол прямо ей в сердце. О, Господи, да это убожество действительно собирается ее убить! “Это несправедливо! — гремел внутренний голос. — У Рика и Эльзы был Париж, а у меня с Иэном никогда ничего не было!” Она бросила взгляд на Иэна, желая заявить ему о своих чувствах, высказаться перед смертью хотя бы раз…

— Иэн, я…

Слова повисли в воздухе. Ее сгребли сзади и бесцеремонно швырнули наземь. Пистолет выстрелил, но пуля ушла на добрый фут в сторону. Однако, радость по поводу спасения исчезла, как только она увидела, что Иэн сцепился с нацистом в смертельном объятии.

— Нет! — воскликнула она, но было уже поздно. Иэн с офицером, беспощадно и без всяких правил дрались врукопашную за пистолет.

— Иэн! — крикнула она, ощущая себя беспомощной, как никогда. И попыталась потянуть нациста за сапог, но сукин сын отпихнул ее ногой, чуть-чуть не попав в лицо.

— Контроль, уберите ее отсюда! — распорядился Иэн. — Немедленно!

— Только вместе с вами!

Но, невзирая на ее слова, мир вокруг поплыл, как плывет акварель под дождем. Ее выводили из топологии, нравится ей это или нет.

— Черт, Сэди, я не могу уйти! Я обязана ему помочь!

Но Сэди не слушал. Не обращая внимания на протесты Джилл, он превращал мир “Касабланки” вокруг нее в ничто, в черноту внутренней поверхности визорного щитка. Последним, что она слышала, был выстрел.

— Иэн! — Она откинула щиток и шлем и с яростью набросилась на застежки сбруи, действуя самозабвенно, не обращая внимания на немоту и дрожь в пальцах и на заливающие глаза слезы. А когда застежки, наконец, подались, она рывком выбралась из сбруи, обрывая по ходу дела кое-какие из компьютерных контактов. Она бы оборвала их все, если бы это помогло ей быстрее высвободиться. Ладонью она прихлопнула выключатель внутренней двери. Дверь поползла в сторону, и Джилл проскользнула в открывшуюся щель, не дожидаясь, пока дверь растворится полностью. Иэн.

Выбравшись из яйца, она подбежала к краю площадки, откуда было видно другое яйцо, подвешенное посередине металлоконструкций симулятора. Оно было менее, чем в двадцати футах от нее, но с таким же успехом оно могло находиться на Луне. Между ними находилась пустота — и пропасть лабораторного пола под ними.

Дверь яйца все еще была плотно закрыта. Она закрыла глаза и прислонилась головой к металлоконструкциям, борясь с горечью безысходности, заполнившей ее сердце. “Пусть с ним все будет в порядке, — молила она наводящее ужас сооружение из стекла и стали. — Пожалуйста, прошу, пусть только с ним все будет в порядке!”

Знакомое шипение заставило ее открыть глаза. Она поглядела на другую платформу и увидела, как отворилась дверь яйца, и оттуда вышел высокий, до боли дорогой ей человек. Тяжело дыша, он едва доковылял до балюстрады и, уставший от схватки, вцепился в ограждение, чтобы не упасть. Джилл закусила губу, моля небеса, чтобы дело усталостью и ограничилось.

— Иэн?

Он обернулся, услышав свое имя, и дернулся в ее сторону. Покачал головой, желая отогнать наваждение, а затем стал вглядываться в Джилл, словно не веря, что она стоит перед ним. Он попытался что-то сказать, но одышка мешала ему говорить. Зато он так напряженно на нее смотрел, что у нее перехватило дыхание даже на расстоянии. Затем — что было совершенно невероятно — он ей хитро подмигнул.

На большее не было времени. Наносекундой позже Джилл окружил рой деловитых техников и медиков-парапсихологов, натыкавшихся друг на друга, помогая Джиллиан. Прежде, чем она смогла выговорить хоть слово, ей на руку надели манжет для измерения кровяного давления, а в рот вставили градусник.

Тут Джиллиан высмотрела в толпе знакомое лицо, вытащила изо рта термометр к вящему неудовольствию медсестры.

— Феликс, кто эти люди?

— Мы с Сэди решили, что вам по возвращении может понадобиться медицинская помощь, — заявил Феликс, пробираясь к ней. — И пригласили всех медиков, работающих в здании.

— А кажется, что тут собрали всех врачей Майами! — Затем, увидев, до какой степени озабочен Феликс, она положила ему руку на плечо, желая его успокоить. — Простите. Вы поступили верно. Мне просто обидно, что все впустую. Мы так и не нашли Эйнштейна.

— Зато его нашли мы, — проговорил Феликс. — Вы не способны были выделить его визуально, но топологическое наложение на служебное помещение было перегружено загадочными уравнениями шестидесятой степени. Мы засекли корневую точку и начали ее выводить прежде, чем вы сюда вернулись. Если Эйнштейн оставил для нас послание, мы сможем его расшифровать.

— Феликс, но это же чудесно! — заявила Джилл, одобрительно похлопывая коллегу по плечу. — Вот увидишь, что будет, когда ты расскажешь об этом Иэну! Он, наверное, повысит тебя в должности!

— Да я ему уже рассказал! В должности он меня не повысил, но сказал, что хочет немедленно приступить к работе. И уже отправился отсюда к себе в кабинет.

— Отправился отсюда?

“Ушел, не повидав меня? Даже не убедившись, что со мной все в порядке?”

А чего же ей следовало ожидать? Это истинная реальность, а не тонированная в цвет сепии виртуальная реальность “Касабланки”. Место салонных нарядов Ильзы занял функциональный комбинезон. И она переступила через сверкающую, романтическую иллюзию, вновь оказавшись в повседневности, в обыденной жизни. Касабланка — это просто мечта, и случившееся там не играет роли в реальном мире.

Не играет — за исключением одной маленькой детали: в Иэна Синклера она влюбилась.

Она ощутила острейшее разочарование, которое она тотчас же попыталась заглушить гневом.

— Что ж, — пробормотала она, — самое меньшее, что он обязан был бы сделать, — это поблагодарить меня за попытку спасти его жизнь.

— Думаю, что, возможно, он это сделает, — сказал Феликс, засунув руку в карман лабораторного халата и вытаскивая оттуда скомканный клочок бумаги. — Он попросил передать вам это.

Она медленно расправляла записку. В ней оказалась нацарапана одна-единственная фраза, подписанная размашистым “С”: “Заеду за вами сегодня в семь тридцать”.

Всего-навсего договоренность о встрече. Она была бы дурой, если бы увидела в этом нечто большее. Тем не менее, дух ее воспрял. Она ощутила, как разочарование уходит, сменяясь в глубине души всеми красками радости В имитационном мире симулятора она открыла величайшую из истин — любовь.

По неужели радость рассеется под бескомпромиссным светом реальности, подобно искусственному туману “Касабланки”?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Сама себе не верю, что позволила тебе втравить меня во все это, — заявила Джилл, рассматривая собственное изображение в зеркале во всю стену.

— А почему? — поинтересовалась Марша, подойдя к подруге. — Выражаясь словами Билли Кристала, ты “выглядишь чудесно”.

Чудесно было не первым, пришедшим Джилл в голову, эпитетом. Ведь платье, которое дала ей на вечер Марша, было потрясающе красивым — черный бархатный чехол без бретелек, обтягивающий тело, как перчатка. И Джилл не могла не согласиться с тем, что Марша уложила ей волосы так, что облик ее переставал быть обыденным. По под платьем и высокой прической пребывала все та же простая, обыкновенная девушка — Джилл Полански. Она чувствовала себя гадким утенком, за исключением того, что она была уверена в том, что никогда не превратиться в лебедя. Она чувствовала себя… обманщицей.