— Полагаю, мне необходимо поговорить с Тайлером Морганом, — сказал я. — Смогу я увидеть его утром?

— Наконец-то слышу разумный вопрос. Я устрою вам встречу на десять часов, если вам это подходит. Но если вы не дадите мне выпить, я позвоню в полицию и заявлю, что вы меня похитили и уже изнасиловали, а теперь решили отвезти домой, чтобы проделать то же самое с моей матерью.

— Иду к бару! — поспешил я ответить.

В этот момент зазвонил телефон, я так и замер, не успев встать.

— Как вам это нравится? — Лайза закатилась смехом. — Вы определенно пользуетесь суперобслуживанием нашего полицейского управления на Беверли-Хиллз. Не звоните нам, мы сами позвоним вам?

— Кто бы это, черт побери, мог звонить? — пробормотал я.

— А почему бы вам не снять трубку и не выяснить? — совершенно логично посоветовала она. — Вы даже не представляете, какой у вас идиотский вид с этим приподнятым задом! Как у орла, который шесть месяцев сидел на яйцах, а потом неожиданно вспомнил, что он всего лишь папаша, а не мамочка!

Я быстро двинулся к бару, где стоял телефон, ломая голову над тем, кто мог додуматься звонить мне в такой поздний час.

— А теперь, похоже, наш орел впервые задумался над тем, чем, черт возьми, занималась эти полгода мамочка-орлица! — весело смеялась она.

— У меня есть веник, так почему бы вам не позабавиться и не полетать на нем по комнате? — проворчал я, снимая трубку.

Какое-то время я прислушивался к едва различимым стонам на другом конце провода, соображая, не разыгрывают ли меня.

— Холман! — рявкнул я наконец, уже собираясь бросить трубку.

— Рик?

Я едва расслышал собственное имя, затем стенания усилились.

— Это Рик Холман, — сухо промолвил я. — Кто у телефона?

— Рик, вы должны мне помочь!

Голос был едва слышен. Он напоминал завывание ветра за окнами.

— Кто это? — повторил я, повышая голос.

— Вы должны мне помочь! — Голос молил на истерической ноте. — Он мертв, и теперь никого не осталось… А я так напугана, что не могу…

— Кто мертв? — завопил я.

— Они все умерли… Те, кого я люблю, мертвы, потому что я их люблю…

Снова раздался такой стон, от которого у меня зашевелились волосы на затылке.

— Успокойтесь! — пробормотал я. — Я не смогу вам помочь, пока не узнаю, кто вы такая. Так что скажите мне, Бога ради, с кем я говорю?

— Я убила Бебе еще до того, как она родилась. — Голос превратился в испуганный шепот. — Разве это не самое противное, самое отвратительное, что может сделать человек?

Услышав ключевое слово «отвратительное», я обрадовался:

— Это вы, Тони?

— Это был страшный грех, — продолжала она тем же испуганным шепотом. — Поэтому они прокляли меня, понимаете, Рик? Я убила Бебе, а теперь они убивают всех тех, кого я люблю. Это возмездие. Мой поцелуй смертелен!

Ее голос затих, превратившись снова в едва различимый стон, чтобы неожиданно взорваться с дикой силой:

— Рик, помогите мне!

— Конечно помогу, Тони! Конечно! Но сначала вы должны сказать мне, что случилось.

— Слушайте, — прошептала она.

Я напряг слух и сообразил, что включен магнитофон и кто-то поет.

Когда звучание прекратилось, Тони пояснила:

— Это пел мне Ларри. Больше он никогда не будет петь ни мне и никому вообще.

В трубке послышался щелчок.

Лайза стояла возле меня, тревожно глядя мне в лицо.

— В чем дело? — спросила она недоуменно.

— Тони, — сказал я. — Что-то там произошло. Что-то скверное, она как будто немного помешалась. Это связано с Ларри, но я не услышал ничего членораздельного. Он мертв, заявила она сначала, потом заставила меня слушать какую-то пластинку, сказав, что он поет ей, но больше петь никогда не будет. Ни ей и никому другому.

— Голд мертв? — Она оторопело покачала головой. — Но почему? Не могла же Тони… Нет, это исключено!

— Я немедленно еду к ней.

— Я поеду с вами, Рик!

— Нет, вам лучше остаться здесь! — произнес я, поражаясь собственной горячности. — В любом случае, не можете же вы отправиться туда среди ночи в моей рубашке и шортах.

— Полагаю, вы правы, — вежливо согласилась она. — Но я буду чувствовать себя здесь чертовски беспомощной. Это ужасно — сидеть сложа руки и ждать…

— Я позвоню вам, как только смогу… Скорее всего ничего серьезного не произошло. Может, это обычная истерика, слезливое настроение во хмелю. Такое не исключено, верно?

— Что она еще сказала? — спросила Лайза.

— Целую кучу какой-то совершенно бессмысленной ерунды о том, как она убила Бебе еще до ее рождения, и поэтому проклята! — сказал я. — Бебе — это же кукла, с которой она…

— Да, да, — нетерпеливо бросила Лайза. — А что еще она сказала?

— Спокойно! — произнес я, внимательно посмотрел на нее и пожал плечами. — Извините, но вам, видимо, не мешает подлечить нервы… Что еще? Ее поцелуй смертелен, потому что ее поцелуи убивают всех, кого она любит… Все это звучит настолько надуманно, что я бы поднял ее на смех, если бы она не была в таком смятении и отчаянии!

— Великий Боже! — прошептала Лайза.

Я посмотрел на ее побледневшее лицо, на слезы в уголках глаз и решил, что имею дело с неврастеничкой.

— Бедное запутавшееся дитя! — произнесла она с чувством.

— Какая муха вас укусила? — холодно спросил я. — Разве не вы самая несгибаемая в семье? И вдруг раскисли, не зная, есть ли основания для паники.

Она молча потрясла головой, потом глубоко вздохнула и прошептала:

— Простите. Вы, естественно, ничего не знаете.

— Чего не знаю?

— Тони собиралась родить ребенка от Шелтона. Но однажды ночью между ними произошла дикая сцена. Знаете, когда люди на протяжении двух часов осыпают друг друга оскорблениями и проклятиями. В конце концов Кент Шелтон набросился на нее с кулаками. После того как он ушел, Тони впервые в жизни напилась до потери сознания и свалилась с винтовой лестницы. Никто не знает, как это произошло, но, к счастью, горничная Хельга, та самая, которую вы видели сегодня у Тони, услышала шум и прибежала посмотреть, что случилось… Тони отделалась синяками, но ребенка потеряла. Она знала о беременности и с первого же момента уверяла, что у нее будет девочка по имени Барбара, Бебе… — Губы Лайзы задрожали. — Она никогда ни с кем не говорила о случившемся, но, выйдя из больницы, первым делом купила себе эту куклу…

Я живо представил себе огромную куклу, лежащую на кровати у Тони. В первую минуту я даже обознался, решив, что это живой ребенок… А как она ее укачивала, уговаривая нараспев нежным голосом: «Не плачь, Бебе». И кукла смотрела на нее голубыми стеклянными глазами и дарила ей застывшую ангельскую улыбку на фарфоровом личике.

— Разве вы не понимаете, что с ней случилось, Рик? — в отчаянии продолжала Лайза. — Она вбила себе в голову, что должна быть наказана за то, что убила собственного ребенка. Если Ларри Голд действительно умер, Тони будет уверена, что во всем виновато проклятие…

— Постойте! — перебил я нетерпеливо. — Мы же говорим о двадцатилетней женщине, а не о ребенке…

— Мы говорим как раз о ребенке! Вы же не знаете, как с ней обращалась Наоми все эти годы. Она была постоянно рядом, защищая ее, решая за нее и следя за тем, чтобы эти решения выполнялись. Она до шестнадцати лет не разрешала Тони проводить время в обществе ее сверстников, опасаясь, как бы те не отвлекли ее от мысли о карьере разговорами о мальчиках… Формально мы говорим с вами о почти двадцатидвухлетней особе, но во всех остальных отношениях — это шестилетняя девочка, потерявшаяся в лесу и мечущаяся среди деревьев от страха повстречаться со злыми духами и призраками. Ей хочется позвать на помощь, но она не знает никого, кто может помочь ей. Ее родная мать давно стала воспоминанием, а тетка только притворяется матерью для нее, на самом деле она — настоящий дьявол!

Глава 4

Без четверти двенадцать ночи я припарковал машину перед сверкающим белым «мазерати», и у меня мелькнула мысль: чем же весь вечер таким увлекательным занимался его владелец, если утратил интерес к своей великолепной спортивной машине.