— А что, фронтовая привычка — очень серьезное чувство, — сказал генерал. — Вот побудете на фронте и на себе испытаете. Фронт, знаете, переделывает людей, всю их психологию перестраивает. A вот и Дунай…

Машина бежала по улице какого-то местечка. Справа и слева почти без промежутков елели дома под красными черепичными крышами. Серые, наглухо закрытые ставни придавали местечку угрюмый, неприветливый вид.

По широкой булыжной мостовой тремя рядами шли автомобили, по обочинам ехали повозки, из переулков выползали тяжелые гусеничные тракторы. Сквозь клубы пыли тускло проглядывал багровый диск солнца.

— Влево, к обрыву! — отрывисто приказал генерал и грузно скрипнул пружинами сиденья.

Шофер резко бросил машину в сторону, проскочил между двумя грузовиками, ловко отвел машину от вылетевших из переулка повозок и выехал на взгорок.

Командующий хмуро смотрел куда-то вперед, изредка переводя взгляд на небо.

Машина остановилась. Крутой спуск уходил вниз и заканчивался дощатым настилом переправы. Настя не сразу разобрала, что творилось внизу. В узкой горловине между двух заросших деревьями холмов ревели моторы, кричали люди, скрипели повозки.

Командующий вышел из автомобиля, остановился на пригорке и, махнув рукой, что-то крикнул адъютанту.

— Что это, Настя? — спросила Тоня.

— Дунай, переправа…

Тоня разглядела понтонный мост. Он казался ленточкой, которая бежала по воде и скрывалась в туманной дымке. Река в этом месте была широкая, на ее противоположном берегу в синеватой дымке виднелись смутные очертания не то гор, не то какого-то селения. Ленточка моста была настолько тонка и беспомощна, что казалось, стоит только чуть привспухнуть дунайским волнам, как она порвется и поплывет по течению вниз. И к этой ленточке с трех сторон устремились сотни автомашин, тягачей, повозок. Нельзя было понять, кто и как руководил этим движением.

Возле командующего собралась группа офицеров. Он что-то говорил им, резко взмахивая рукой. Офицеры стояли молча, не глядя на командующего. Прислушавшись, Настя сквозь гул неугомонного движения уловила отдельные слова:

— Авиация налетит… забыли… Людей погубите… Переправу сорвете…

Последние слова командующий почти выкрикнул. Настя увидела, как из сада по крутому склону спускалась вереница повозок. Ездовые с трудом сдерживали лошадей. Вначале повозки шли медленно, но чем ниже спускались они по круче, тем движение их все убыстрялось.

— Остановить! — приказал командующий. — Застопорят все.

Кто-то из офицеров метнулся вперед. Глянув на него, Настя сразу же узнала Аксенова. Он бежал, пригибаясь почти к земле, и через мгновение скрылся в густой пыли. Вскоре повозки на горе остановились и одна за другой медленно поползли в сторону от переправы.

Командующий неторопливо прохаживался около машины, посматривая на мост. К нему подошел полковник с эмблемами сапера и доложил:

— Товарищ генерал, ваше приказание выполнено!

Алтаев сурово взглянул на него.

— А раньше почему порядка не навели?

Полковник что-то хотел сказать, но, видимо, не решился и едва слышно выдохнул:

— Виноват.

Командующий молча смотрел в сторону переправы.

К нему подбегал Аксенов. Лицо его раскраснелось, мокрые, слипшиеся волосы закрывали высокий лоб.

Еще не добежав до командующего, Аксенов поднял голову и встретился взглядом с Настей. Несколько секунд он удивленно смотрел на нее, потом сурово нахмурился и, отвернувшись, неестественно прямо вытянулся перед генералом.

— Имейте в виду, — глядя то на Аксенова, то на полковника, заговорил Алтаев, — вы оба отвечаете за переправу. К двум часам ночи чтобы ни одной машины на этом берегу не было. А завтра к вечеру переправить все повозки. Движение только одностороннее — и никаких остановок. Вы, Аксенов, сейчас же поезжайте и перехватите все обозы на подходах к переправе. Переправлять только по графику. Ясно?

— Так точно, — отчеканил полковник, лихо прикладывая руку к фуражке.

— Разрешите ехать? — устало спросил Аксенов.

— Да, — ответил генерал.

Аксенов резко повернулся и, даже не взглянув в сторону Насти, стремительно побежал вниз.

Насте хотелось встать, броситься вслед за ним, но странное бессилие заставило ее сидеть на месте. Она прислонилась к спинке сиденья и, боясь разрыдаться, стиснула зубы.

Стремительно проносились поля неубранной кукурузы, разбросанные по холмам виноградники. Машина свернула к помещичьей усадьбе. Здесь, видимо, располагался штаб армии. Под деревьями стояли замаскированные легковые и грузовые машины. Где-то невдалеке хлопал движок походной электростанции.

Машина остановилась возле домика, от земли до черепичной крыши заросшего густой повителью дикого винограда. Командующий повернулся к Насте и, протянув руку, ласково сказал:

— Желаю счастья.

Он пожал ее руку и прищуренными голубоватыми глазами посмотрел на нее. Потом повернулся к Тоне и, улыбаясь, прибавил:

— А вам желаю вашу веселость пронести через все трудности. С большой радостью выпью рюмку вина на вашей свадьбе… Отвезите их в штаб Чижова и быстро возвращайтесь, — приказал он шоферу.

После долгой езды в автомобиле ломило спину, хотелось вытянуть ноги и хоть на несколько минут прилечь. Алтаев медленно привстал, прошелся по комнате и устало опустился в кресло.

Множество впечатлений складывалось в его сознании в общую картину положения гвардейской армии. Позавчера армия подошла к заранее подготовленному, сильно укрепленному рубежу обороны противника между озерами Веленце и Балатон. Еще за неделю до этого Алтаев, предупрежденный разведкой, начал в ходе наступления группировать войска для прорыва вражеской обороны с ходу. Однако гитлеровцы успели подвести крупные резервы и встретили наступление советских гвардейцев организованным сопротивлением.

На рассвете передовые части гвардейцев завязали бои, но вклиниться в оборону противника не смогли. В середине дня Алтаев ввел в бой главные силы, но и они решительных успехов не достигли. Враг сопротивлялся ожесточенно. Гитлеровцы непрерывно подбрасывали все новые и новые резервы, переходили в контратаки, с яростью дрались за каждый метр земли. Бои приняли затяжной, изнурительный характер. Создалась угроза тяжелых потерь в бесплодных сражениях, и Алтаев под вечер приказал остановить наступление и закрепиться на достигнутых рубежах. Командующий фронтом и Ставка Верховного Главнокомандования утвердили решение Алтаева. Гвардейская армия временно перешла к обороне.

Два дня Алтаев с рассвета до сумерек объезжал войска, проверял их состояние, изучал противника, анализировал особенности местности. Теперь нужно было принимать новое решение и докладывать о нем командующему.

Командарм подошел к окну По асфальтированной дорожке неторопливо шагал начальник штаба армии генерал-лейтенант Дубравенко. Откинув назад белокурую голову, он плавно нес свою высокую, почти двухметровую, фигуру с широкими, как у борца, плечами. За ним, припадая на правую ногу, спешил начальник оперативного отдела генерал-майор Воронков. Лицо Воронкова было желтым. Видимо, эти двое суток он совсем не спал.

Глядя на Дубравенко, Алтаев вспомнил вдруг, как лет двенадцать назад во время одной из инспекторских поверок он попал в роту Дубравенко. С первого взгляда чутьем опытного командира он отметил в подразделении Дубравенко тот особый порядок, который бывает обычно в больших коллективах, где люди живут дружно, строго и непринужденно. В казарме, в служебных помещениях роты и на занятиях все было точно по уставам, но эта пунктуальность не была формальным выполнением уставов.

Дубравенко ходил за Алтаевым, настороженно присматривался к нему и за все время не сказал ни одного слова. Только когда вошли в ротную канцелярию, он смутился, хотел подойти к столу, но тут же остановился и застенчиво проговорил:

— Занимался. Убрать не успел.

Алтаев улыбнулся, осматривая кабинет ротного командира. Все здесь говорило об увлечениях Дубравенко.