- Тише, дейдре, тише. Я найду его, обещаю, - меня вновь обняли, прижав к груди, и уткнулись лицом в волосы. - Все хорошо?

- Нет. Но я спокойна, если ты это имеешь в виду.

- Врешь.

- Нет. Поверь, любовь моя, я абсолютно спокойна, - подняв голову, с грустью посмотрела на встревоженного мужа и прикоснулась к щеке, ласково проведя по жесткой щетине. - Но знаешь, кажется, лучше бы переживала. Пойдем в табор? Хочу увидеть маму.

Вместо ответа он просто перенес нас на окраину притаившейся в чаще леса поляны, а спустя мгновенье рядом остановился и Рид.

Стоянка оказалась довольно большой, вместившей более четырех десятков человек. Шатров, естественно, не было, для них просто не оказалось места, да и света от единственного небольшого костерка было явно недостаточно. Его развели для приготовления еды, но не для обогрева, чтобы случайно не выдать себя светом.

Нас заметили сразу, однако подходить не спешили, и если на райта Драйги смотрели с выражением готовности действовать по первому же приказу, то меня табор встретил гробовым молчанием. Не было приветливых улыбок, слез радости и облегчения, как впервые после моего возвращения, лишь безмолвие и... Нет, не ненависть или неприязнь - смирение. Смирение с моим присутствием, с тем, что снова выжила, в то время как другие погибли, с тем, что вновь вернулась и, вероятно, принесла еще одну беду в наш дом.

А я? Что я могла сказать или сделать, чтобы повернуть все вспять? Как исправить зло, что невольно причинила семье? Я обрекла их. Вместо того, чтобы предупредить, убедить уехать, убраться как можно дальше от беды, я попросила помочь и теперь... Семь жизней. Ничтожно мало по сравнению с общим количеством жертв этой войны, и невосполнимая потеря для табора, для одной большой семьи, вынужденной проводить в последний путь своих детей, мужей, отцов, дочерей и матерей. Кто я теперь для них? Предательница, та, что всех обрекла на смерть, чужачка или все же сестра? Кто? Я и сама не знала ответ.

Молча подойдя к костру, села позади матери и прижалась, обняв хрупкие плечи.

- Я знала, что ты придешь, - тихо произнесла старая цыганка, не обернувшись, но крепко сжав мои руки. - Видела во сне. Мать-Природа лишила зрения, но подарила прозрение. Я видела тебя доченька, видела, как горишь в пламени, как сжигаешь города, как уничтожаешь свою душу. Не стоит, маленькая, не стоит. Гнев не лучший советчик, он не доведет до добра, а черный огонь не даст тебе того, что на самом деле хочешь.

- А что я хочу, мама? Я и сама уже не знаю.

- Счастья ты хочешь, глупенькая. Счастья и спокойствия, мира. Вот только мира не будет, если огонек твой почернеет. Хватит уже крови, достаточно ее пролилось на землю.

- Кто? - наконец решилась спросить, после минутного молчания.

- Лачо, Мануш, Данко, Куч, Михель.

- А из женщин?

На этот раз молчание длилось дольше, и я вдруг поняла, что не хочу слышать ответ, потому что, кажется, догадалась, потому что горе, исходившее от матери было особым, слишком личным, слишком родным.

- Лола и Тая.

Интересно, если ли предел у боли? Существует ли способ перестать чувствовать, страдать, отключить эмоции и просто существовать? Тьма. О да, способ есть, но тогда, как и предсказала мама, пламя мое почернеет, а она попросила бороться. Наверное, только эта просьба удержала меня от малодушия, только она заглушила ее призыв, только она уберегла от проклятия. Но надолго ли?

Словно в тумане поднялась на ноги и ушла с поляны, не замечая ничего и никого, искренне ненавидя каждого, кто каким либо образом причастен к этой войне. И себя вместе с ними. Я заслужила ненависть, заслужила все невзгоды, все горе, что пришлось пережить. Я та, кто принесла беду в свой дом, я та, кто виновна в смерти родных сестер. Моих сестер.

- Погадай! Ну, Лира, ну что тебе стоит? Весело же! По-га-дай! - блестят задором глаза цвета шоколада, а улыбка молоденькой цыганки так и манит присоединиться к шалости.

- Поможешь накормить Ладочку? - улыбается черноволосая молодая женщина и, сложив в корзину постиранную в ручье рубаху, поднимает на руки годовалую кроху, так похожую на мать. - Не успеваю. А мне еще Мануша из города встречать, обещал ткани принести, чтобы Ладе сарафанчик сшить. Покормишь, Лира, ладно?

Ноги подкосились и, рухнув на землю, я сжалась в комок, зажав себе рот, чтобы никто не услышал крика, лишь тихонько выла, захлебываясь слезами. Девочки мои, сестрички... Девочки мои... Как же я могла? Что же я наделала?! А Ладочка... И отец и мать... А ей и трех нет еще. Родные мои... Любимые мои... Что я наделала...

- Лира... Дейдре, любовь моя, тише... Тише, маленькая, все будет хорошо, вот увидишь...

Мой райт. Следил, как и всегда, наблюдал за каждым шагом, даже находясь далеко, даже отдавая указания и общаясь с воинами. Заметил, что что-то не так и пошел следом. Но на этот раз он ошибся - хорошо уже не будет, не для меня. Не для нас.

- Вот так, девочка моя, успокаивайся, не плачь. Я с тобой, дейдре, все будет хорошо.

Он обнимал меня, бережно прижимал к груди, давая выплакаться, пытаясь забрать себе часть моей боли. Вот только это невозможно. Да и не хотела я уже делить ни с кем эту боль, она принадлежала лишь мне, как и вина за их смерти, как и воспоминания, раскаленными углями пытающими душу. Этим я не готова была поделиться с ним. Тем более с ним.

Успокоилась далеко не сразу, слой за слоем опутывая невидимым коконом сердце, запирая чувства и сковывая огонь. Права мама, слишком сильна я стала, слишком опасна для других, а ведь где сила, там и ответственность. Не думала об этом раньше, а заплатила моя семья.

- Ты не виновата, дейдре.

Виновата.

- Они все равно оказались бы втянуты в бой, Лира. Просто оказались не в том месте, не в то время.

Я могла убедить их уехать, тогда никто бы не погиб, могла выиграть время, что-нибудь придумать. Но вместо этого подставила. А ведь они всего лишь хотели мне помочь, всего лишь откликнулись на призыв своей потерянной сестры. Семь жизней.

Нет, восемь. Ронул. А ведь табор еще не знал, что вожак погиб, не знал, что некому вести теперь их за собой. Я потеряла их всех, отправила за Грань собственными руками. А сама выжила. Для чего?

- Поможешь накормить Ладочку? - женщина смотрит умоляюще, бережно удерживая самое дорогое чудо, которое подарила ей жизнь.

А девочка в ее руках радостно улыбается, протягивая крохотные ладошки к тете, зная, что та обязательно угостит чем-нибудь вкусным и расскажет сказку. Сказки Лада любила, наверное, даже больше, чем вкусности, и тетя Лира об этом знала, каждый раз придумывая новые истории.

- Как правитель? - голос я сорвала.

- Они не пострадали.

- Я рада.

Не правда. На самом деле мне было плевать на правящую чету, их жизни ничего для меня не значили. Но ведь от меня ждали именно такой реакции.

Отстранившись, я поднялась на ноги и сделала пару глубоких вздохов, окончательно приходя в себя. Диллан был рядом, не дотрагиваясь, но и не оставляя одну. Еще неделю назад я бы все отдала за возможность побыть рядом с ним, прижалась бы к груди, позволила утешить и действительно бы нашла утешение в его объятиях. Но не теперь. Я его любила, очень любила. Он был моей жизнью, но ирония в том, что моим проклятьем тоже стал он.

Именно с появления райта моя жизнь изменилась. Да, я многое обрела, но то, что потеряла оказалось сильнее. Нет, я не винила Диллана в горе моей семьи, он тут был не причем, это мой выбор и моя просьба обрекли их на смерть, но не думать о том, что все могло бы быть иначе, не встреться мы в ту роковую ночь, не могла.

- Как ты? - развернув к себе, он сжал мое лицо в своих ладонях.

И я с болью увидела в глазах мужа страх. Райт никогда ничего не боялся, никогда и ничего. Неужели ты все же чувствуешь меня, любовь моя? Неужели каким-то образом узнал, какое решение приняла, понял, что уже не сверну с выбранного пути? Простишь ли когда-нибудь?